Затрещал штакетник, целая секция старательно поставленного ими забора рухнула прямо на теплицу с огурцами. Разодралась полиэтиленовая пленка, которую он, Снегов, не вдруг купил в Новгороде. Если это он еще стерпел, то когда два соскочивших с машин парня в касках бросились в огород и стали втаптывать пленку в грядки с таким трудом выращенных огурцов, Снегов не выдержал. Будто подброшенный пружиной, он молча кинулся с высоко поднятой жердью на мотоциклистов. Взревели моторы, но он успел двоих в шлемах с забралами свалить на дорогу. Под ними яростно ревели мотоциклы, крутились колеса, слышался мат, во всю эту трескотню вплелся звонкий девичий крик. И тут совсем рядом багрово полыхнуло, раздался оглушительный выстрел, точнее, дуплет. Мотоциклисты с ревом, сбивая друг друга, попытались удрать, но на узком проселке между домами трудно было всем разъехаться. Упали еще два мотоцикла. Снегов, с растрепанными волосами, тоже матерясь, размахивал длинной жердью, пинал ею парней. Упавшие мотоциклисты, бросив машины, уползали к изгородям, потом вскакивали и исчезали в ночи, только слышался топот. Убегали кто куда, в сторону старой кузницы и озера. На дороге остались два мотоцикла, под одним из них, который ближе к опрокинутому забору, лежал мотоциклист в кожаной куртке и негромко стонал. Оглянувшись, Геннадий увидел Ивана Лукича с дымящейся двустволкой в руках. Он был в длинном брезентовом плаще с капюшоном, из-под которого выглядывали босые ноги в кальсонах со штрипками.
- Из ружья? Неужто в них? - остывая, покачал головой Снегов. Хоть и было у него зло на этих негодяев на мотоциклах, но стрелять бы в них он, конечно, не стал…
- В луну я выпалил, - ухмыльнулся сосед, - Вижу, громят, паразиты, твой огород, ну и пульнул!
Из сеней выглянул Чебуран, зябко передернул узкими плечами, взглянул на дорогу, где, придавленный машиной, ныл мотоциклист.
- Че, никак, одного уложили? - равнодушно спросил он.
В ночи вдалеке трещали мотоциклы, желтые лучи фар шарили по проселку, выхватывали взъерошенные кусты, красноватые стволы сосен.
- Ну и времена пошли, - послышался встревоженный голос Леонтия Владимировича Катушкина. Он подошел поближе, в руке у него - грабли на длинной деревянной ручке. - Как в гражданскую… Правда, раньше банды выскакивали из леса на лихих конях, с саблями наголо… А теперь шпана на мотоциклах.
Еще несколько соседей стояли у своих домов, негромко переговаривались, кое-где попыхивали огоньки папирос.
- Пойду гляну, кто там помирает, - направился к мотоциклисту Чебуран. Вскоре послышался его удивленный хрипловатый возглас: - Люди добрые, да это, никак, девка!
Снегов подошел к мотоциклу, рывком поднял его, прислонил к столбу с заржавевшим отражателем никогда не горящей уличной лампы, нагнулся над девушкой в джинсах и смятом сбоку красном металлическом шлеме, всмотрелся в заплаканное лицо, присвистнул:
- Ба-а, знакомые лица!
Он узнал ту самую белокурую девушку, что готова была встать перед ними на колени, когда они грозились сжечь в лесу сваленные в кучу мотоциклы. Из-под шлема выбивались белые с лунным блеском длинные волосы, глаза казались глубокими и черными. Она перестала всхлипывать, пощупала придавленную ногу.
Геннадий поднял ее, девушка ухватилась за его руку, заглянула в лицо:
- Я говорила им, идиотам, что не надо все это затевать… - вдруг быстро затараторила она. Да разве послушаются? Налили глазища самогоном и помчались сводить счеты…
- А ты-то чего с ними прикатила? - спросил Геннадий. - Как тебя мать-то отпустила на ночь глядя с этой шпаной?
- Я сама мать! - с достоинством произнесла девушка. - У меня четырехлетняя дочь.
- Врешь ведь! - не поверил Снегов, вглядываясь в юное, с блестящими глазами личико девушки, - Ты что же, родила в пятом классе? Самая молодая мама в стране? Я слышал про таких, но вот увидеть довелось впервые!
- Не в пятом, а в десятом. Мне двадцать лет, арендатор-кооператор! - с нотками обиды в голосе произнесла девушка.
- Чего плакала-рыдала? - спросил Геннадий.
- Мне левую ногу придавило этой штукой… - кивнула она на лежащий на обочине мотоцикл. - Да не от боли я плакала - от обиды. Удрали, жалкие трусы, и меня бросили.
- На съедение арендаторам-кооператорам, - в тон ей ввернул Снегов. После благополучно окончившейся битвы он чувствовал себя победителем, вон, даже трофей есть.
- Ты не печалься, Гена, - заметил Леонтий Владимирович. За разоренную теплицу сдерешь с них, что полагается… И не вздумай трещотку отдавать. Это твой трофей. Пусть его забирает участковый, он с них и штраф за потраву получит.
- Это верно, только вместях, - поддакнул Иван Лукич.
- Говоришь, мама с дитем, а по ночам ездишь с хулиганами, - прищурившись, взглянул на девушку Катушкин.
- Среди них есть и хорошие ребята, - бойко ответила она. - Мутит воду этот… - она прикусила язычок, - Есть один у нас заводила.
- Спасибо, Иван Лукич, - поблагодарил Снегов - Не пугни ты их из ружья, кто знает, как бы все обернулось.
- Соседи все-таки, - буркнул сосед.
- С этой… напастью нужно вместе бороться, - прибавил Катушкин.
Все разошлись по своим домам, хлопнули двери, и снова стало тихо. Чебуран загнал мотоцикл в сарай, запер его на большой висячий замок.
- Что же с тобой-то делать, юная мама? - почесал голову Геннадий. - Ты ведь тут тоже вроде трофея…
- Есть у вас йод и бинт? - девушка высоко завернула штанину и рассматривала длинную царапину на тонкой белой ноге.
- Пошли в дом, сказал Снегов, - А если бы этот дядя из ружья в тебя грохнул? Во тьме не видно, кто хулиган, а кто… маленькая мама…
- У меня есть имя, дядя Гена, - осадила его девушка. - Меня звать Лена. А мамой пусть уж зовет меня дочь Ада.
Геннадий дал ей йод, упаковку с бинтом, помог перебинтовать ногу у колена и завязать тесемки, Коляндрик вынес в сени таз с водой, в котором она перед этим тщательно с мылом промыла царапину.
- У вас ведь живет синеглазая красотка из Ленинграда? - сказала Лена - Манекенщица или артистка? И этот высокий, который наших мальчиков, как котят, раскидал в лесу?
- Пойдем, я покажу, где тебе переночевать, - грубовато сказал Геннадий, - А утром сдам тебя участковому… Вы мне причинили урону минимум на сто рублей.
- Я тоже пострадавшая, - ничуть не испугалась Лена. - И потом, ты сам сказал, что я - твой трофей.
- Бойкая ты на язык…
- Неужели вы женщину обидите? - насмешливо произнесла она. - Воюйте с мальчишками, а я тут с боку припеку. Трофей и больше ничего!
В темноте Снегову пришлось взять ее за руку. Ладошка у нее была маленькой и теплой, да и вся она кругленькая, крепкая, как репка. Это он еще там, в лесу, заметил. И слишком уж говорливая… Неужели не врет? И впрямь у нее дочь Ада?..
На чердаке лампочка перегорела, а в комнатке на письменном столе была лампа. Здесь Николай вечерами работал. На столе остались папки, несколько рукописей, журналы и газеты. Включив Свет, Геннадий кивнул на широкий диван-кровать.
- Вот тут и располагайся на ночь, маленькая мама.
- Меня звать Лена, - сказала она. Впрочем, без всякой злости. Осмотрелась и заметила: - А комнатка уютная… Чувствуется женская рука. Здесь спит ваша синеглазка?
- Спокойной ночи, Лена, - буркнул Снегов и, притворив за собой дверь, спустился вниз.
- Я думал, ты останешься там… - хихикнул Чебуран. - С твоим симпатичным, завоеванным в честном бою трофеем.
- Не болтай, - оборвал Геннадий, укладываясь на свою жесткую койку, - И ляг на бок, герой, от твоего храпа не заснуть.
В комнате стало тихо, лишь слышно было, как ворочался Геннадий.
- А она ничего, - после некоторого молчания произнес Коляндрик, - Ну, не такая красивая, как Алиска, но тоже ничего.
Снегов не ответил.
3
Два дня Геннадий занимался оборудованием летней кухни, он прорезал широкое окно в приземистом сарае, где раньше лежали стройматериалы, настелил пол, обил стены древесной плитой, провел электричество. Ему помогал Коляндрик, когда не был занят кормежкой кроликов. Алиса почти каждый день ходила в лес за ягодами: щедро высыпали земляника и черника, малина еще не созрела. В саду поспевала черная смородина. В этом году будет много яблок, ветви уже сгибаются от пока еще небольших матово-зеленых плодов. Этого следовало и ожидать, видя, как буйно цвели в мае все яблони. После обеда Алиса затевала варку варенья. Душистый запах витал в доме, заглушая застарелую вонь сигарет.
Николай оборудовал себе место для работы прямо в саду на лужайке: поставил квадратный стол, табуретку, рукописи, чтобы не разлетались на ветру, придавливал гладкими камнями. Раздевался до плавок и в тюбетейке и солнцезащитных очках работал. По ходу солнца на безоблачном небе передвигал табуретку вокруг стола, чтобы загар распределялся ровно. Однако ноги плохо загорали. В яблонях чирикали воробьи, в скворечники с мелодичным журчанием влетали стрижи. Дождавшись, когда скворцы покинули с выводком домики, они тут же их заняли. Ласточки притихли, видно, сидят на яйцах. Июль был жарким, лишь несколько раз над Палкиным прошли грозовые тучи с дождем. Правда, ливень был столь обильным, что на глинистых дорогах до сих пор кое-где не высохли лужи с запекшейся по окраинам грязью. Разрушенную мотоциклистами теплицу брат так и не стал восстанавливать, лишь окопал грядки да снова посадил в землю выдернутые тонкие стебли огуречной рассады с небольшими листьями.