- Худая слава, как ржа, долго держится, - вздохнул брат. Он присел на табуретку и закурил. Николая раздражала его привычка курить самые дешевые, вонючие сигареты, запах которых даже комары не выносили, но дымить брат не бросил. Говорил, что это для него труднее чем даже бросить пить. Когда весной он взял три десятка инкубаторных цыплят и первые дни держал их в корзинке у печки, то вскоре один за другим протянули тонкие ножки двадцать штук. Геннадий и Коляндрик не могли понять, в чем дело, лишь проконсультировавшись у совхозного ветеринара, узнали, что цыплят погубил сигаретный дым. Теперь они в избе старались не курить.
Пришла Алиса. Оживленная, в хорошем настроении. На ней короткий сарафан на тонких лямках. Босоногая, густые золотистые волосы стянула на затылке черной резинкой. Маленький нос у нее облупился и алел, как выпавший из печки уголек.
- Мальчики, что я видела! - затараторила она. - На большущую коричневую птицу с круглой головой напали три маленьких. Она летит себе и не обращает внимания, а те так и налетают на нее и кричат при этом.
- Наверное, коршун, - заметил Геннадий.
- Ой, уже третий час! - спохватилась она, взглянув на будильник, стоявший на подоконнике. - Зовите Чебурана, будем обедать!
- Он уже несколько раз сюда заглядывал, - усмехнулся Геннадий - Коляндрик и без часов время обеда знает, у него будильник в брюхе.
- Это точно, - ухмыляющийся Чебуран просунул в сени свою черную голову. - Обед ладно, а вот выпивку я за версту чую.
После обеда Николай поднялся на чердак, комната Алисы уже стала их общей: вторая койка стояла впритык к деревянному на козлах столу, за которым он правил рукописи и писал на них рецензии. Уланов уже две зарплаты получил по 400 рублей. Вячеслав Селезнев обещал после выхода книги Сергея Строкова, которую уже сдали в производство, начислить Уланову потиражные, а вот это будет около тысячи рублей. Правда, попенял, моя, некоторые авторы хотели бы почаще с ним встречаться, чем раз в месяц. Но это так, к слову. Вячеслав Андреевич не был формалистом, главное, чтобы работа шла, а Уланов с ней неплохо справлялся и рукописи сдавал в срок.
Он уже несколько раз слышал легкие шаги по лестнице, шуршание страниц, негромкое хмыканье, но и вида не подавал, что чувствует на чердаке присутствие Алисы. Она сидит у пыльного окна на деревянном ящике со стеклянными банками и листает номера "Литературки", которую уже много лет выписывает брат. Вот послышался тихий смех: что-то смешное обнаружила. Уланов эту газету редко брал в руки, очень уж она тенденциозная: хвалит только "своих" из "Апреля" и злобно поносит "чужих" из "Нашего современника", "Молодой гвардии". Николай на цыпочках, стараясь не скрипнуть крашенными половицами, вышел из комнаты: Алиса сидела к нему спиной, на коленях у нее разложен еженедельник. Солнечный зайчик, пробившийся в щель на крыше, играл с ее вспыхивающими в чердачном полумраке волосами. Под самым коньком гудела оса, тут много было налеплено их серых округлых домиков, напоминающих застывшие клубочки дыма. Самый большой Гена вечером ножом отлепил от стропилины в ведро с водой и вывалил за баней. Обнаглевшие осы дважды ужалили Алису, когда она проходила по чердаку в свою комнату.
- Как ты меня напугал! - воскликнула она, когда Николай, подкравшись сзади, обнял ее за плечи. От волос девушки пахло черемухой, золотистые плечи были горячими.
- Шуршишь тут, как мышь, - сказал он.
- Я могу уйти, - сделала она слабую попытку подняться. Он увлек ее в комнату, закрыл дверь на крючок, который сам сюда еще месяц назад приладил. Казалось, ее ситцевый сарафан сам соскользнул с загорелого тела. Бюстгальтер Алиса не носила, разве только когда купалась с ними на озере. Стройная, изящная, она навзничь вытянулась на кровати, ничуть не стесняясь его. Лишь две белые узкие полоски на ровно загорелом девичьем теле - это на груди и бедрах. Кожа у нее нежная, гладкая. Когда она одета, то кажется худенькой, а обнаженная не производит такого впечатления: узкие округлые плечи, твердая, мячиками, грудь, выпуклые бедра, в меру полные икры. Широко распахнутые ее голубые глаза с нежностью смотрели на Николая. По сравнению с ней он казался огромным, хотя лишнего ничего в нем не было. Широкие плечи, выпуклая грудь, отчетливо обозначенные мышцы делали его таким. Девушка сама стащила с него голубую безрукавку, закинула руки и, обхватив за шею, притянула к себе.
- Ты почувствовал, что я тебя хочу? - шепотом спросила она - Я сидела на чердаке и думала о тебе, а ты все шуршал там бумагами… Ну почему вы, мужчины, такие деловые?
- Какая у тебя грудь… - так же тихо сказал он.
- Какая? - подзадорила она. - Ну что, язык отнялся? Я уже заметила, что сильные, уверенные в себе мужчины всегда немногословны в постели и не любят произносить ласковых, нежных слов.
- И много у тебя было… сильных, уверенных мужчин? - спросил он, зная, что ей это не понравится.
- Не считала, - глаза ее будто погасли, а рука, гладившая его грудь, замерла.
- Послушай стихи:
Море смеется у края лагуны!
Пенные зубы, лазурные губы…
- Девушка с бронзовой грудью,
Что ты глядишь с тоскою?
- Знакомые стихи… - произнесла Алиса. - Неужели Вертинский?
- Твой любимый Лорка. А вот еще:
При луне у речной долины
Полночь влагу в себя вбирает
И на лунной груди Лолиты
От любви цветы умирают.
- Романтичнее и изысканнее, чем хорошие поэты, простой смертный не скажет о своей любви, - улыбнулся Николай.
- Я тоже для тебя кое-что выучила, - сказала Алиса. - Я лучше тебе спою…
В вечерних ресторанах,
В парижских балаганах,
В дешевом электрическом раю,
Всю ночь ломая руки
От ярости и муки,
Я людям
Что-то жалобно пою…
Она оборвала заунывную песню, еще ближе притянула его голову к себе и, целуя, проговорила прерывающимся голосом:
- Час поэзии закончился, милый… Иди ко мне!
Глаза ее медленно, очень медленно сужались, маленький припухлый рот стал влажным, к гладким щекам прилила кровь. Куда-то отдалился эхом отдававшийся дробный стук молотка, оборвалась назойливая песня осы, замерло мелодичное журчание ласточек, сидящих напротив окна на проводах, казалось, само время остановилось. А когда вместе с вырвавшимся протяжным стоном снова распахнулись ее голубые глаза-колодцы, он ощутил такой мощный прилив одуряющего счастья, который, пожалуй, никогда его еще не посещал. Это было нечто выше удовлетворения, какое-то неуловимое прозрение в любви, смысле жизни. Мелькнула мысль, мол, Алиса - это его судьба, самим всевышним посланная ему. Благодарный за все это, он стал неистово целовать ее губы, щеки, шею, грудь… А ведь в первый раз, когда они стали любовниками в ночь нашествия Кости Боброва на крольчатник, ему захотелось уйти вниз, к ребятам, и он не ушел лишь потому, что побоялся ее обидеть.
- Ты сегодня какой-то… необыкновенный! - вырвалось у нее. - Боже, неужели я влюбилась в тебя?!
- В меня или в бога? - негромко засмеялся он.
- Коля, я, кажется, наконец, просыпаюсь, оживаю… Но мне почему-то немного страшно? Может, я просто отвыкла от счастья?
- Меня оно тоже не баловало, Рыжая Лиса!
- Ты все испортил! - она резко отвернулась от него и даже сбросила его руку с вздымавшейся груди.
- Но ты и вправду сейчас похожа на лисицу, - смеялся он, - На красивую голубоглазую Патрикеевну!
- А ты… - сердито ответила она, - на глупого, самодовольного осла!
Смеясь, он прижал ее к себе и стал отводить от порозовевшего лица пряди отливающих бронзой волос, она отталкивала его руки, но губы помимо воли улыбались, а из огромных глаз так и брызгали голубые искры.
- Хватит валяться в постели, - сказала она. - Иди, помогай брату и Чебурану, но… - она засмеялась. - Не растрачивай все свои силы, оставь немного и на ночь!..
3
Неожиданно подул северный ветер, еще какое-то время солнце боролось с медленно наползающими низкими серыми облаками, иногда прорывало их, даря земле тепло и яркий свет, но постепенно облака плотно заволокли все небо, превратившись в сплошную дымчато-серую пелену. Казалось, листья на деревьях съежились от холода, ранними утрами на них посверкивал иней, жизнерадостно щебечущие ласточки - они еще не закончили строить под застрехами свои гнезда - приуныли, будто нанизанные, молча сидели на проводах, втянув лакированные головки в острые плечи. Стрижи, ранее проносившиеся над лужайкой, вообще исчезли, лишь скворцы по-прежнему деловито таскали своим птенцам корм. Нет-нет, да прыскал холодный дождь. Озеро почти скрылось в туманной дымке. Погибли еще шесть цыплят. Чебуран закопал их у изгороди за клетками. Оставшиеся в живых тоненько пищали в большой прутяной корзине, поставленной к печке, которую Николай раз в день протапливал.