- Куда ушла-то? - угрюмо спросил Николай. На брата он не смотрел.
- Может, тебя встречать, - хмыкнул тот, - Частенько на дорогу зыркала, не покажется ли твой "жигуль"…
- Не надо было ее трогать, - упрекнул Николай, - Я же просил тебя!
- Часами загорает на раскладушке кверху попой, даже без этого… бюстгалтера. Мужик я или не мужик?
- Скотина ты, Гена, - сказал Николай и, бросив ключи на переднее сидение, вышел за калитку. От забора метнулись на дорогу две кошки. Наверное, Геннадий рыбу чистил.
- Куда зафинтилил-то? - окликнул брат - Я слышал, она веслами на берегу брякала: наверное, на озере у острова окуней ловит. Она тут заядлой рыбачкой заделалась. Пару раз помогала мне переметы ставить. Вчера полукилограммового подлещика выудила.
Лодки на месте не было, с того места, где стоял Уланов, ее не видно было и на озере. Он пошел вдоль берега в сторону Заболотья. Прибрежные кусты пышно зазеленели, в старом с красноватыми метелками камыше появились зеленые всходы, кое-где в заводях всплыли лиловые пятачки кувшинок. По обе стороны Гладкого в него опрокинулись сосны и березы, а посередине - голубая с багрянцем широкая просека отраженного вечернего неба. Пирамидальные кусты вереска вдоль тропинки в сгущающихся сумерках напоминали застывшие человеческие фигуры. Озимые уже высоко поднялись, среди яркой зелени желтыми светлячками вспыхивали одуванчики. Скоро, наверное, появятся и васильки.
Внезапно он резко остановился: на утоптанной песчаной тропинке, свернувшись в кольцо, дремал большой уж. Оранжевые пятнышки на голове горели, будто две маленькие лампочки. Николай нагнулся, дотронулся пальцем до гладкой, лоснящейся кожи. Уж приподнял точеную головку, несколько раз высунул и спрятал раздвоенный коричневый язык и негромко зашипел.
- Здравствуй, Коля! - услышал он знакомый тонкий голос - Какому ты богу поклоняешься?
Он распрямился и увидел у самого берега черный просмоленный нос лодки. Как она ухитрилась так неслышно подплыть? Алиса была в джинсах и его голубой спортивной куртке с подвернутыми рукавами. Волосы собраны на затылке в пук, даже издали видно, как ее голубые глаза радостно поблескивают.
- Рыбачка Соня как-то в мае, направив к берегу-у барка-ас, ему сказала: "Все вас знают, а я вас вижу-у в первый раз…"- неожиданно с хрипотцой пропел Уланов.
- Ты, пожалуйста, не пой при мне, - попросила Алиса. - Это совсем не твоя стихия.
- Хорошо, тогда слушай стихи:
У меня к тебе дела такого рода,
что уйдет на разговоры вечер весь,
- затвори свои тесовые ворота
и плотней холстиной окна занавесь.
Чтобы шли подруги милю, парни мимо
и гадали бы и пели бы, скорбя:
- Что не вышла под окошко, Акулина?
Акулина, больно скучно без тебя…
- Опять Акулина? - с грозными нотками в голосе произнесла она.
- Из песни слова не выбросишь…
- Не знаю такого поэта, - помолчав, уронила Алиса.
- Борис Корнилов, - сказал Николай, - в "Авроре" прочел. Правда, там была не Акулина, а Серафима.
- Ты привез мне…
- Купальник? - перебил Николай. - Привез, только он странного цвета и не импортный.
- Я тебя хотела спросить про книжку стихов Анны Ахматовой, - сказала Алиса.
- И Ахматову привез, и Цветаеву и даже Гумилева! А если хочешь, то и сам сочиню для тебя оду?
Оду? - улыбнулась она. - По-моему, этот жанр безнадежно устарел.
- Что не сделаешь для хорошего человека! - Николаю вдруг стало весело. - Я когда-то сочинял стихи…
- Я - хороший человек? - странным голосом произнесла она. - Впервые такое от тебя слышу.
За спиной девушки в лодке виднелась длинная бамбуковая удочка с распущенной жилкой, красный гусиный поплавок нырял и вновь появлялся. Лодка медленно сама приближалась к берегу, заросшему камышом и молодой осокой. Закатный багровый отблеск играл на волосах девушки, ее глаза почему-то казались черными, а не голубыми.
- Я думала, ты приедешь в Ленинград и не вспомнишь обо мне. У тебя там… столько дел!
- Что у тебя с Генкой произошло? - он подтащил лодку поближе, забрался в нее, взял удочку: на крючке метался небольшой полосатый окушок.
- Отпусти его, - попросила Алиса. - Гена и так меня рыбой закормил.
- У него же украли сети?
- Он тоже у кого-то украл, только на другом озере.
- Я смотрю, у них, браконьеров, сети - как переходящее Красное Знамя.
- Коля, ты вправду скучал по мне? - она очень серьезно смотрела ему в глаза. Белая кожа ее приобрела смугловатый оттенок, маленький аккуратный нос покраснел, видно, пригорел на солнце. На тонкой шее у ключицы голубела жилка.
- Ты не ответила на мой вопрос, - выгребая на плес, сказал Николай.
- Ал, ты про Геннадия Ивановича, - улыбнулась она. - Он ко мне два раза приставал: один раз я его с чердака спустила, а сегодня оцарапала, чтобы руки не распускал… Дверь в свою конуру наверху я на ночь всякий раз после этого забаррикадировывала: придвигала стол, стулья, а в дверную ручку просовывала толстую палку. У вас даже запора не было.
- Идиот! - вырвалось у Николая. Он даже, выпустив весло, стукнул себя по колену.
- Я ему тоже что-то в этом смысле говорила…
- Я - идиот! - повторил Николай, - Надо было крючок на дверь привинтить!
- Неужели он, умный мужчина, не понимает, что силой ничего не добьешься? - Алиса подняла посветлевшие глаза на Николая, - Скажи, Коля, у него были сложности с бывшей женой?
- Он пил, вот она и ушла от него.
- Понимаешь, он плохо относится к женщине. Я имею в виду не себя, а вообще - Женщину. Или его очень обидели, или… Он вряд ли будет счастлив. Ведь любовь - это когда взаимно, верно? А он считает, что любовь - это только секс. И очень обиделся, что я ему дала отпор или, как он говорит, отлуп. Он знает много странных словечек, которые я никогда не слышала даже от своих дружков из… подвала. Он требует, а не просит. Не ухаживает за женщиной, не восхищается ею, по-моему, ему совершенно все равно, с кем спать. Он любой может сделать предложение, даже не поинтересовавшись, как к нему относятся.
- Ты как цыганка!
- Такие, как Гена, не умеют любить. И никогда не научатся.
- Больше он к тебе не будет приставать, - сказал Николай.
- Если бы ты сегодня не приехал, я переночевала бы в лодке, вон даже твою теплую куртку взяла и плед, - она улыбнулась. - Заснула бы под песни соловья, а утром бы меня разбудили чайки и я увидела бы, как из-за леса встает солнце. Гена говорит, что на зорьке лучше всего рыба клюет. Мне нравится ее ловить, а потом отпускать. Как ты думаешь, рыба благодарна за это?
- Чудачка ты, - улыбнулся и он, подавив в себе желание придвинуться к ней и поцеловать. На душе у него стало легко, празднично. С Геннадием он завтра же переговорит. Алиса права, брат после развода ни к кому сильно не привязывается, он, действительно, как-то сказал, что готов жениться на любой женщине, лишь бы пошла за него, но дело в том, что в Новгороде все знают, как он запойно пил и как развалилась из-за этого его семья. Более-менее разумная женщина не рискнет всерьез связать свою судьбу с алкоголиком. Пьяница, как и вернувшийся из заключения преступник, вызывает у окружающих подозрение, что рано или поздно снова возьмется за старое…
- Вы два брата, а такие разные, даже внешне не похожи.
- У нас разные отцы, - ответил Николай. - Я - Уланов, а он - Снегов.
- Красивая фамилия, - сказала Алиса.
Он не понял, какую фамилию она имела в виду, но уточнять не стал. Николай пристально всматривался вдаль, там за островом медленно двигалась серая лодка. Человек в брезентовом зеленом плаще нагнулся над бортом и что-то делал руками. Что делал? Сеть проверял! Издали невозможно было узнать, кто это, но скорее всего, Иван Лукич Митрофанов. Брата укорял за ловлю сетями, а сам перегородил озеро от острова до противоположного берега.
- Соловей! Он всегда в это время начинает, - негромко произнесла Алиса. Она сейчас точь-в-точь как зверек, который к чему-то прислушивается, наклонила набок голову с пышным узлом волос, прищурила глаза. На лице - отрешенная улыбка.
Начав довольно робко, будто пробуя голос, соловей вскоре развернулся во всю свою мощь: звонкие трели, мелодичные щелчки, затяжные стаккато следовали почти без пауз. Откликнулись было еще два соловья, но куда им до первого, оба вскоре умолкли. Будто прислушиваясь к прекрасной песне, затихло зеркальное озеро, даже рыба перестала всплескивать у берегов. Иногда в торжествующую песню любви вплетались грустные нотки. Не успел умолкнуть соловей, как тут же начал другой. Этот высвистывал оптимистическую мелодию, голос был сильный, звонкий, но не такой задушевный, как У первого.
- А соловьихи поют? - шепотом спросила девушка. Глаза ее, казалось, заполнили все лицо. Черные стрелки ресниц оттеняли яркую голубизну.
- Они слушают, - так же негромко ответил Николай - А победителя в этом турнире выбирают себе в мужья.
- Как у них все просто, - вздохнула Алиса - Кто лучше поет, тот и хороший… А у людей? И очень способные бывают подлецами.
- Ты рассуждаешь, как умудренная жизнью женщина…
- Не так умудренная, как ощутимо стукнутая по голове этой самой жизнью. Да и что за жизнь-то была у нас? Одни наверху, презирая народ, нагло врали о нашей счастливой жизни, а другие - внизу делали вид, что верят, и тянули свою лямку, как в старину бурлаки на Волге.
Соловьи объявили антракт. Николай снова взялся за весла. Даже жаль было раскалывать сплошное озерное зеркало. Сейчас в полной мере можно было оценить его название - Гладкое. Озеро и было гладким, черно-бархатистым, и в нем отражался весь окружающий мир.