Если по ночам еще и бывали небольшие заморозки, то днем солнце грело по-летнему, пробуждая все живое вокруг. Запорхали бабочки, высоко в небе пролетали косяки птиц. Их далекие крики доносились даже по ночам. В сенях стояли запотевшие трехлитровые банки с березовым соком. Вот-вот деревья выбросят первые клейкие листья, зазеленели лужайки, правда, трава была еще мелкой и блеклой. Скворцы заняли все скворечники и наводили в них порядок. Из одного выбрасывали белые перья, они, будто семена одуванчиков, облепили ветви березы у забора. По утрам слышно было пение скворцов, а днем летали куда-то. Воспользовавшись этим, в скворечники ныряли нахальные воробьи. Эти чирикали с утра до вечера. Наведывались с озера чайки, ослепительно белые, с красными клювами, они расхаживали по огороду, что-то склевывали. А ласточек еще не было видно. Один раз Николай заметил на проводах несколько касаток, но вскоре они исчезли. По-видимому, еще мелкие насекомые не выбрались из-под земли на свет божий.
В озере отражались плывущие в голубом небе кучевые облака, солнечные лучи высвечивали у берегов воду до самого дна. Односельчане смолили лодки, конопатили днища. Прошел нерест щуки, теперь на плесе резвились плотва и окуни. Жужжали на окнах все более наглеющие мухи, еще вялые, со смятыми крыльями лепились к поленнице дров шмели. Отогревшись на солнце, распушившись, с воинственным воем улетали на поля. Боязливо приходили на участок низкорослые местные дворняги. Пугливо озираясь, выжидательно смотрели в глаза. Николай выносил им накопленное в банке из-под сельди угощение. Кошки наведывались чаще, особенно когда Геннадий чистил рыбу у колодца на широкой сосновой доске. Прилетали за отбросами и красавицы-чайки.
Брат пошел жарить на ужин судака, а Николай отправился разыскивать Алису. Глинистая тропинка вывела его к березовой роще. Его окутал нежный запах цветущих берез, розоватая дымка вблизи оказалась длинными сережками - это и были березовые соцветья. Черные родимые пятна на белых стволах блестели. Под ногами шуршали прошлогодние листья, из-под них выскочила пугливая длинноносая землеройка и, блеснув на человека бусинками круглых глаз, исчезла в норе. Цвиркали желтогрудые синицы, слышался дробный стук дятла. Девушку он увидел сидящей на корточках перед большим муравейником. Голубые глазища были широко распахнуты, на губах блуждала рассеянная улыбка. Длинные черные ресницы у нее были загнуты кверху. Алиса не заметила Николая, видно, все ее внимание было поглощено красными муравьями, суетящимися в куче. А он, прислонившись спиной к березовому стволу, смотрел на нее. Узкий солнечный луч, пробивающийся сквозь ветви, гладил ее волосы, свесившиеся до колен, насквозь просвечивало маленькое розовое ухо со сверкающей серебряной сережкой. И глаза ее показались Николаю не голубыми, а золотисто-зелеными, как у большой стрекозы.
- Ну и что муравьи тебе рассказали? - негромко спросил он.
- Я думала, они просто так бегают, суетятся, а на самом деле, все заняты своими делами, - вскинула Алиса на него глаза. Они снова стали голубыми с золотистой окаемкой, - Одни что-то тащат внутрь, другие, наоборот, выбрасывают мусор, третьи, построившись цепочкой, как солдаты, и трогая друг друга усиками, уходят по узеньким тропинкам в лес… Как все интересно!
Он увидел на черном пеньке длинную еще чуть дымящуюся сигарету, спички. Подошел, нагнулся и взял. Понюхал сигарету, даже затянулся один раз и, сморщившись от непривычного запаха, выплюнул. Затоптав в землю, сказал:
- В лесу курить нельзя… - и кивнул на муравьиную кучу. - Можешь устроить им пожар.
Ее коричневая куртка была брошена рядом с пнем, он поднял ее, вытащил из кармана завернутые в целлофановый пакет с десяток длинных с коричневым мундштуком сигарет и, раскрошив их, тоже затоптал. Она молча следила за его манипуляциями, длинные ресницы ее взлетали вверх-вниз, улыбка исчезла с губ.
- Вот они… - кивнула она на муравейник, - живут своим миром и ни до кого им нет дела. У них своя цивилизация, непонятная нам. А почему люди бесцеремонно вмешиваются в мир других людей? Учат их, указывают, как надо жить? А сами-то они разве без греха? Ладно, пусть их раньше самих обманывали Сталин, Каганович, Жданов, но зачем теперь нас-то, молодых, обманывать? Мы не хотим жить так, как жили они… Рабское существование.
- Кто это "они"? Я не настолько уж тебя старше, чтобы быть твоим учителем.
- А вот учишь, командуешь… - кивнула она на ворох ржавых листьев, где были похоронены ее сигареты с марихуаной, - Может, мне легче жить, когда я накурюсь?
- Врешь, - жестко ответил он, - Тебе хуже после этого. И ты не замечаешь, какое чистое прекрасное небо над головой, какие плывут белые облака, не слышишь пения птиц, гудения шмелей… Ты жадно прислушиваться к звону в задурманенной голове, перед твоими глазами мелькают уродливые рожи и серая пустота. Ты - красивая девчонка, ходишь в отрепьях, не моешься, не причесываешься, шляешься по чердакам-подвалам в компании таких же безвольных бездельников. Чем вы грязнее, отвратительнее, тем, думаете, больше отличаетесь от нормальных людей? Этакие непризнанные "гении" с помойки! Вы даже придумали целую философию: мол, мы не хотим быть как все, не хотим быть обманутыми. Не верим никому и ничему, все, что было раньше - это рабство и ложь… А сами палец о палец не ударите, чтобы что-либо изменить…
- Ты уже это говорил, - вставила она.
- Тысячу раз я буду тебе это повторять, пока не станешь нормальным человеком.
- Ты, оказывается, злой, - сказала она. - И… добрый.
- Пошли ужинать, - протянул он ей руку. Однако она свою не дала, сама поднялась с корточек, отряхнула джинсы, надела куртку.
- Гена совсем не похож на тебя, - шагая вслед за ним, сказала она.
- В каком смысле?
- Он лучше меня понимает, чем ты. И он нотаций мне не читает.
"А ведь она, чертовка, права! - подумал Николай - Генка тоже хлебнул алкогольного лиха. Но до наркомании не опустился…"
- Мне девятнадцать лет, - негромко произнесла Алиса, - а иногда кажется, что я старуха и прожила тысячу лет. Даже жить дальше не интересно.
- Для того, чтобы жить на помойке, наверное, тоже нужно изобрести какую-нибудь убогую философию… - стараясь, чтобы это не прозвучало назидательно, произнес Николай, - Когда кошка или бродячий пес лезут в помойку, они знают, зачем это делают, а человек? Ладно, спившийся алкоголик или одуревший больной наркоман, а если это юная красивая девушка? На глазах убивает себя… Пройти мимо и сделать вид, что ты ничего не видишь?
- Хватит болтать про какую-то дурацкую помойку! - чуть повысила голос Алиса. - Мне просто было хорошо с этими ребятами: никому ничего от меня не было нужно, никто настырно не лез ко мне в душу. Мы сидели, курили или пили и… молчали. И не рожи я видела и пустоту, а цветные сны наяву… Одному, конечно, жутковато, а в куче, вон как муравьи… как-то спокойнее. Я думала о своем, они - о своем, и мы ничего друг другу не рассказывали, не мешали. А чердак или подвал - это не имело никакого значения. Когда накуришься травки, то и подвал мысленно можно запросто превратить во дворец или средневековый замок с башнями… А себя увидеть принцессой в позолоченном наряде… Или феей.
- Феей?
- Кем угодно, хоть Мэрилин Монро. Можно даже вообразить себя на другой прекрасной планете, где нет лжи, грязи, нищеты.
- Ты не лечилась? - не оборачиваясь, спросил он.
- От чего, Николай? - удивилась она.
- Ну, от этой… наркомании. Тебя ведь тянет к этому.
- Мне это и в голову не приходило, - помолчав, ответила она. - А разве от этого лечатся? Мне казалось, что я могу в любое время перестать курить. Вот кто сидит на игле… Ну, колется, тех лечат. А укололась я только один раз и мне не в дугу… не понравилось. Белый порошок и таблетки тоже как-то не то… Мне лучше всего травка помогает. Сигареты. Зря ты их растоптал - они денег стоят.
- От чего тебе травка помогает? - наступал он. - От дурости?
- Хватит об этом, - резко оборвала она разговор.
Отчего она курит и шляется с компаниями по подвалам, он и так знает. Но у него тоже нет родителей. И он пережил трагедию, когда мать с отчимом погибли, но не кинулся же он во все тяжкие? И даже алкоголиком не стал.
До дома они дошли молча. Она - впереди, он - сзади.
4
Рано утром Геннадий разбудил брата. Еще солнечные лучи только что растолкали сиреневый туман над озером, а небо было блекло-голубое, но уже вовсю пели скворцы, приветствуя новый погожий день. В комнате, где напротив незастеленной койки брата Николай спал на узком диване, по деревянным половицам желтыми мячиками прыгали резвые зайчики.
- Я же говорил, что не поеду с тобой, - пробормотал Николай. Он еще с вечера сказал, что участвовать в браконьерских набегах на озеро не будет. Один сети и переметы Геннадий не мог поставить, нужно было кому-то на веслах управлять лодкой. Николаю и раньше не нравилось, что брат не знает меры: готов всю рыбу в озере выловить! А сколько раз приходилось ему выбрасывать побелевших, с душком, щук, лещей, судаков! Поставит, бывало, сети на каком-нибудь отдаленном озере, а потом запьет. Когда, наконец, соберется на озеро, вся попавшаяся в сети рыба уже испортилась. Правда, это было в прежние годы, теперь пойманную рыбу Гена сбывал в кооперативном кафе. Николай был против и этого. И так соседи косятся на них, тут ведь привыкли жить в тиши и спокойствии. Не нравится пенсионерам, что появились в деревне энергичные парни, с утра до вечера стучат, мастерят клетки, распахали изрядный кусок земли, полученный в аренду, да еще и из озера рыбу сетями черпают!..
- Ну, сволочи! - матерился брат. - Ночью все сети украли! Триста метров! Всю зиму вязал их, оснащал… Уж тут-то, думал, почти напротив дома, не осмелятся - и вон сбондили!