- Никак не могу, - отказался Виктор. - В десять у меня интервью на радио, ты знаешь. В половине двенадцатого - ответы на анкету "Гасеты": "Если вы станете депутатом, что собираетесь сделать для провинции?" Чушь, конечно, согласен, но попробуй сказать "нет". - Он подмигнул. - С этими средствами массовой информации надо держать ухо востро.
Дани опустил голову и призадумался. Когда он молчал, черты его лица словно успокаивались. Наконец он сказал, глядя в пустоту:
- Ладно, даже если выедете в час, то пообедать сможете в Рефико. А после обеда не спеша проедетесь по селениям, темнеет сейчас поздно. Не знаю, какое там шоссе, но всего дороги километров пятьдесят, правда наверняка крутые повороты и плохое покрытие. Накинь часа два. Да по часу на каждое селение, не больше.
Виктор согласился.
- Ладно, - сказал он.
Дани вдруг задрал голову к потолку и в такой позе продолжал:
- Пако и Анхель Абад могут выехать в одиннадцать в Дос-Кабальос и назначить собрания. На часов пять - в Куренье, на половину седьмого - в Кинтанабаде, на восемь - в Мартосе. Еще успеете поужинать здесь, вернетесь засветло.
- Ладно, - повторил Виктор.
Дани вернул голову в нормальное положение.
- Остается решить, с кем ехать, - сказал он. - Во-первых, я думаю, Рафа. Симпатяга, балагур, немного, может, легкомысленный, но молодчина. Ты его знаешь, на один день сойдет, к тому же хорошо водит машину. Во-вторых, Лали, в такой поездке нужна женщина. Лали хороша собой, ты ее тоже знаешь, лучшего украшения у нас нет; кроме того, она умница; единственно, что от нее требуется, - раз и навсегда забыть свои феминистские теории. Рассуждать об эмансипации в горах - курам на смех, ты ее убеди, что не все сразу.
Виктор еще раз согласился.
- Хорошо, - сказал он.
Дани обернулся к Кармело:
- Не сходишь за ними?
Кармело молча вышел. Дани пожал плечами и снова задрал голову.
- Что с тобой? - спросил Виктор.
- А ничего, болит. Когда устаю, вступает в шейный позвонок, как будто током бьет.
Когда Кармело вернулся вместе с Лали и Рафой, Дани уже опять принял нормальное положение. Жестикулируя, он живо изложил программу. Рафа подошел к карте и провел пальцем от Рефико до Паласиос-де-Силос.
- Тут? - сказал он. - Вот те раз, да это же Урдес!
- Ты что, бывал там?
- Да нет, и я не бывал, и ты не бывал, никто там не бывал. С Урдесом как с "Капиталом": чуть что - все его поминают, а никто не знает, что это такое.
- Надо бы почитать, - сказал Дани.
- Я тебе головой ручаюсь, там никого не осталось. От силы пятьдесят мужиков на все три селения наберется.
- Если они женаты, глядишь, сто голосов и получится.
- А голосов получится и того меньше, старик.
На столе зазвонил телефон.
- Может, возьмешь трубку, - попросил Дани.
Кармело снял трубку:
- Да… Да, был здесь… С плакатами, само собой… Несколько групп… Не могу вам сказать… Нет… нет… нет… Да ничего не случилось… Нечего беспокоиться…
Рафа продолжал сосредоточенно изучать карту. Виктор объяснил: Кинтанабад и Мартос. К ужину сможем вернуться.
Рафа схватился руками за голову:
- Смерть мухам! Вы обратили внимание, тут проселочная дорога? Ну и ну, старики! - Он улыбнулся. - Зато в Рефико такая форель!
Виктор подсел к Дани, Лали и Рафе.
- В час дня внизу в кафе, идет?
- Идет, депутат.
Дани вмешался.
- Еще одно, - сказал он. - Вы знаете Мигеля, он маньяк, "сеат сто тридцать первый" у него не выпросить. Ничего, если поедете на сто двадцать четвертом?
- Даже лучше, - сказала Лали. - Сто тридцать первый там выглядел бы слишком буржуйским.
- Потрясно, - поспешил добавить Рафа. - В сто двадцать четвертом есть магнитофон. - Он поглядел на Лали, обнял ее за плечи и притянул к себе. - К тому же он теснее, и нам придется прижаться друг к другу.
III
Молодые люди толпились у стойки бара, курили и болтали, наполняя кафе неясным, будоражащим людским гомоном. Пол был усеян скорлупой креветок, косточками от маслин, окурками, бумажками от сахара и скомканными салфетками. Виктор протиснулся к стойке у самой кассы. Одна из четырех работавших за стойкой девушек - наиболее яркая блондинка с розовыми руками в веснушках - заметила Виктора и, улыбнувшись, обратилась к нему:
- Стаканчик вина?
- Стаканчик вина, - сказал Виктор.
Она поставила на стойку стакан, взяла с полки бутылку и налила Виктору вина:
- Опять едете?
- Что делать!
- Из одной поездки в другую. Как идут дела?
- Идут - уже неплохо.
Через открытую стеклянную дверь проникал влажный пар: только что прекратился ливень. Сотни разноцветных листовок осели на влажную мостовую, прилипли к ней. Проехала машина с мегафоном, что-то пронзительное выкрикивавшим, но проехала так быстро, что едва можно было расслышать начало обращения, остальное же поглотил шум других машин, проносившихся по широкой улице.
- Ну и зануды, - сказал рядом с ним безбородый юнец.
Появилась Лали в голубом с вырезом джемпере, обтягивавшем маленькие груди, и в джинсах.
- Привет! - сказала она. - Как спалось?
- Мало и плохо, - сознался Виктор.
Улыбка у Лали была сочная и мягкая, а не одеревенелая, какая бывает после сна.
- Что будешь пить?
- Ничего не хочется, - сказала Лали.
Виктор расчесал густую бороду пальцами правой руки. Лали спросила:
- Ну, как интервью?
- Чушь собачья.
- Почему?
- Сама знаешь. - Виктор настроил голос на комическую торжественность: - "Что вы будете делать в кортесах, если вас выберут депутатом?" Действительно, черт побери, что я буду делать в кортесах? Сидеть на заседаниях, слушать и выступать, если покажется нужным.
- Ты, надеюсь, не сказал так, уж больно приземленно.
Они стояли лицом к двери, но, когда Рафа вошел и обнял их за плечи, Лали все-таки вздрогнула.
- О чем говорят депутаты? - сказал Рафа. Наклонился к Лали:
- Один поцелуй, любовь моя.
Лали механически чмокнула его в щеку.
- Если бы ты вложила немного больше чувства, ничего дурного не случилось бы, милочка. - И тут же обратился к белокурой официантке: - Стакан красного, живо!
- Где ты поставил машину? - спросил Виктор.
- На углу. Плохое место.
Он залпом выпил стакан и положил на стойку несколько монет. Через дверь виден был летевший над городом маленький самолет. Он летел по голубому небу, и белая лента от хвоста вилась за ним серпантином.
- Пора отваливать, старики, хватит слюни пускать на самолетик.
Лали поддержала:
- А то Суарес из кожи лезет, а мы…
Виктор посмотрел в одну сторону, потом в другую:
- Где же твоя машина?
- Иди, иди, старик, за углом.
Это был светло-желтый "сеат-124", и на правом его боку красовалась улыбающаяся физиономия лидера, а на левом - огромная эмблема партии. Рафа открыл заднюю дверцу, приглашая Виктора.
- Ты - назад. - И, видя, что тот не двигается с места, добавил: - Шевелись живее, старик, ты же все-таки кандидат в руководители как-никак, а?
Виктор повиновался. Лали сказала:
- Хочешь, я поведу?
Рафа крутил на пальце ключи.
- Что? - Он сел за руль. - Ты уж давай следи за дорогой, да не забудь: пристегни свой прелестный бюст ремнем безопасности.
Машина тронулась. Улица кипела. Автомобили неслись в обоих направлениях, а пешеходы - их было множество - высыпали на мостовую, стоило движению застопориться хоть на миг. Рафа беспечно и лихо объезжал машины и пешеходов, стараясь первым подойти к светофору.
- Слушай, нельзя ли поспокойнее? Так ты до собрания все нервы нам вымотаешь, - сказал Виктор.
Улица, словно ковром, была выстлана призывами и листовками, машины, проезжая, оставляли на них отпечатки шин. С фасадов, с заборов, огораживающих строительные работы, с мрамора банковских зданий пестрые плакаты приглашали голосовать за ту или иную партию. Время от времени попадались неистребимые надписи, сделанные краской.
- Погляди-ка, - показала Лали, смеясь.
На зеркальных стеклах большого магазина тканей чья-то рука вывела: "Хочешь голосуй, хочешь нет. Как твоей левой пятке угодно".
Рафа хохотнул.
- Ничего, - сказал он. - А этот, посмотри!
Чуть поодаль та же рука написала теми же буквами: "Автономию Куриэлю!" Виктор спросил:
- Куриэль - это селение, что славится своими сосисками? Там еще церковь в мосарабском стиле?
- Оно самое, - сказала Лали.
Они домчались до моста, там машин было меньше, и Виктор чуть согнулся, достал из кармана кассету и через плечо протянул ее Лали:
- Поставь, если не трудно. Подсластим наше путешествие.
Лали прочитала надписи с одной и с другой стороны и обернулась к Виктору с жалостливой улыбкой.
- Но, Виктор… - сказала она.
- Черт подери, что там? - спросил Рафа, косясь на пленку краем глаза.
- "Букет роз", - сказала Лали.
- Ну, депутат, нам только слюней не хватало.
Лали вставила кассету в магнитофон. Теперь улыбка ее стала доброй и снисходительной, какая появляется на лице у взрослого, имеющего дело с ребенком. Последние дома города остались позади, и они мчались средь чистого поля. Зазвучали первые такты.