- Конечно, спешка, чтоб им пусто. Пока они не кончат, мы не можем делать дело, а разослать надо больше ста тысяч конвертов.
Со стен глядели кандидаты, на полу томились стопки желтых и белых конвертов. В тишине раздался голос теледиктора:
- Не забудьте: "Сумо - надежное средство".
Рафа скрестил руки и смешно, как обезьяна, почесал под мышками.
- Надежное средство, ну и ну! А на дезодорантах в этом году кое-кто наживается: жара не спадает.
Маленькая, смуглая, не слишком миловидная девушка со значком на отвороте розовой блузки - Виктор видел ее в ячейке впервые - повелительно сказала Рафе:
- Кончай трепаться, старик, займись делом. Этот лист закончен?
Рафа переменно поклонился:
- Закончен, сеньорита.
- Тогда отложи его в сторону, чтоб не запутаться.
Прерванная деятельность возобновилась. Педрито Недотепа семнадцати неполных лет уважительно обратился к Лали:
- Куда класть эти конверты?
Лали снова указала подбородком:
- Рядом с теми, но не перепутай их. У нас еще нет адресов с севера провинции.
Кармело посмотрел в окно и молча оглядел пустынную улицу, усеянную листовками. Наклонился, открыл нижнюю створку окна. Спросил:
- Не мешает? А то дышать нечем.
Анхель Абад помотал головой, Рафа сложил левую руку трубочкой, правой ладонью закрыл эту трубочку с одной стороны, а с другой дыхнул в нее.
- Если бы не предвыборная канитель… - сказал он. - Ах ты черт, братцы, ведь июнь на дворе!
Смуглая девушка в розовой кофточке не отставала:
- К которому часу надо приготовить для Арсенио текст письма?
- К восьми, - сказал Дарио. - Если успеем, к двенадцати будет готов весь тираж.
Рафа кивнул на раздвижные двери. Насмешливо сказал:
- Глядишь, и успеют.
Наступило молчание. В такт лившемуся с экрана монотонному бормотанию усердно двигались руки, двигались механически, со сноровкой, выработанной за многие часы. Анхель Абад оторвался от дела. Спросил Виктора:
- Видел сегодня по телику - выступали из КП?
- Говорят, не очень удачно.
Рафа сделал презрительный жест:
- Рехнуться, старик.
- А мне показалось, ничего.
- Не знаю, меня от такой пропаганды с души воротит.
- А что они сказали-то?
- Все правильно сказали.
- Ничего себе! Это называется правильно - вытащили на экран Камачо, Рабаля, Ану Белен и заявили, что они будут голосовать за коммунистов. А почему - потому что их левой пятке угодно, только и всего.
- Ты просто бесишься из-за вчерашнего.
- Ничего подобного, старик. Я как рассуждаю: народ одурманен - сорок лет никто пикнуть не мог. И если мы хотим пробудить его сознание, надо давать ему не штампы, а аргументы. Яснее ясного.
- Вот ты и даешь аргументы, старик. Если народ темный, то появись любая знаменитость и скажи: "Я голосую за этого", как все - стадом за ним и не спросят даже почему.
Кармело примиряюще воздел толстенькие ручки - почти как в церкви. Потом, взяв Виктора под руку, уставился на него близорукими умоляющими глазами:
- Послушай, хватит, Дани ждет тебя.
Рафа подмигнул:
- Ишь ты, сразу - к начальству. Ты что - не дашь депутату выпить чашечку кофе с массами? Ну, кому кофе?
Он обошел стол и сосчитал, тыча по очереди в каждого пальцем.
- Двенадцать черных, три с молоком, два коньяка, - подытожил он. И уже другим голосом, громко, позвал: - Примо!
- Не надо, я сама схожу, он все равно не слышит, - сказала Лали. Отодвинула стул и встала. Она шла к двери, неосознанно чуть покачивая бедрами. Рафа скосил глаза на ее обтянутые джинсами бедра.
- Девочка хорошеет с каждым днем, - сказал он, когда она вышла. - О чем только Артуро думает?
- Какой Артуро? - робко спросил Педрито Недотепа.
- Как какой Артуро? Ее муж.
- Сенатор, - пояснил Анхель Абад.
Рафа добавил как бы про себя:
- За два года сделал ей двоих детей, а теперь в упор не видит.
Смуглая девушка в розовой блузке вступила в разговор:
- Не думай, пожалуйста, будто все, что блестит, - золото.
- Ты о чем?
- Знаю о чем.
Открылась дверь, и появилась Лали.
- Сейчас принесут, - сказала она. И обратилась к Виктору: - Дани тебя зовет. Очень нервничает. Кофе тебе пришлю туда.
- Хорошо, спасибо, - сказал Виктор.
II
В самой дальней комнате перед двустворчатой стеклянной дверью, выходящей на галерею, поставил Дани свой рабочий стол, вооруженный тремя телефонами - черным, белым и кремовым, старой пишущей машинкой, красной пластиковой папкой, двумя пепельницами, стаканчиком с карандашами, ручками и фломастерами, ящиком с сигарами и бутылкой виски. Вокруг - навалом - плакаты, листовки, флажки с эмблемой партии; на всем была печать краткосрочности пребывания тут. Когда Виктор вошел, Дани, в голубом свитере, прижав к уху белую телефонную трубку, закинув ногу на ногу, пинал воздух, то и дело поднимал правую бровь, а пальцами левой руки барабанил по плоскому подлокотнику узкого кресла, в котором сидел. За его спиной темнели стекла галереи, а за темными стеклами, по другую сторону большого двора, виднелись дома с застекленными галереями, кое-где освещенными. Увидев Виктора, Дани жестом - мол, ничего не поделаешь - показал на телефон и предложил сесть, кивнул на красное пластиковое кресло по другую сторону стола. А в трубку сказал иронически:
- Плевал я на это, дорогой, ты же знаешь…
Живое, худощавое лицо его нетерпеливо наморщилось. И поднятая правая бровь, и пинки, которыми он осыпал воздух под столом, и барабанная дробь пальцев - все говорило о внутреннем напряжении. Виктор оперся на подлокотник красного кресла, рядом с Кармело, как человек, невольно оказавшийся при разговоре, который ему неинтересен.
Он машинально оглядывал комнату и, заметив, что Кармело что-то шепчет, наклонился к нему. "Из Мадрида", - указал Кармело на телефон. "Угу", - ответил Виктор. Поглядев в сторону алькова, он увидел там новые кипы плакатов, брошюр и листовок и три больших ящика с пепельницами, значками и зажигалками с эмблемой партии, которых накануне тут не было. Виктор шепнул на ухо Кармело: "Когда будем распределять этот арсенал?" Тот поправил очки на носу и пожал плечами. Дани поднял руку, призывая их помолчать.
- Он как раз тут, - сказал Дани в трубку. - Гора… Уйма… Не ездить? Дюжина, не больше… Почти опустели… В горах, конечно…
Потом он долго и внимательно слушал. И вдруг наклонился в кресле, снял ногу с ноги, навалился на стол и заговорил с раздражением:
- Я?.. Мы?.. Елки-моталки, не могу же я сам раздавать их!.. Я не сплю четвертую ночь…
Чем больше он накалялся, тем глубже ложились паузы.
- Да… нет… тоже нет… да, беру на себя… хорошо, а это безумие… Леонсио… да хоть святой Леонсио. Мне все равно.
Он то и дело отрицательно качал головой, чтобы Кармело с Виктором видели, как он тверд с партийным руководством:
- Елки, не могу же я разорваться, Сильвино, дорогой, как тебе объяснить!.. Нет… нет… Да нет же… Виктор нужен нам здесь… Завтра он отправляется в поездку.
Зазвонил черный телефон, Кармело протянул было руку за трубкой, но телефон замолчал. Через маленькую одностворчатую дверь в альков вошли две девушки и, потоптавшись возле кип и стопок, свернули два больших рулона из плакатов, кое-как перевязали их веревочкой и вышли. Голос Дани снова зазвучал резко, в нем пробилось волнение:
- Какие могут быть колебания, старик… Он должен показать себя… Буквально: выйти с ними один на один… Ну да… Учти, здесь его ни одна собака не знает…
Потом он замолчал на несколько секунд. И добавил:
- Елки-моталки, конечно, меня это волнует! Еще как волнует. Неоднозначно… Не беспокойся… Заметано… Заметано… Сделаем, как ты говоришь… Заметано… Пока…
Он положил трубку. Набрал воздуха в рот, отчего обе его впалые щеки раздулись, и разом, словно избавляясь от досады, выдохнул. Обернулся к Виктору:
- Ну, старик, твои земляки - штучка с ручкой. Сами шагу не сделают. Как вам нравится: завтра ехать в Мадрид, сниматься на телевидении.
- Тебе?
- Мне и тебе. Спрашиваю: к чему эта шумиха? Отвечают, уже завязаны. Думают, мы тут загораем!
Вошла Лали, неся кофе для Виктора.
- Простите, - сказала она.
Поставила кофе на край стола. Дани оттянул двумя пальцами верхнюю и нижнюю губы посередине и выдохнул с силой - так, что губы округлились в восьмерку. Опустил губы и сказал Лали глухо:
- Лали, детка, если не трудно, попроси Примо принести и мне чашку.
Лицо у Дани стало совсем другим, когда он поглядел вслед выходившей Лали.
- Ну и ну, старик, ты обратил внимание? Задик у нее - умереть-уснуть!
Откуда-то доносилась назойливая музыка.
Виктор заметил:
- Муж ее, похоже, с тобой не согласен.
- Кто? Артуро?