и дергал левым плечом, словно удивлялся или знать о том не желает, хотя слышал сам, что Асариас чистит птичник, или прибирает у филина, или тащит бадью по мощеному дворику, и так шли недели, а в начале весны Асариас менялся, улыбался глупо и странно, забывал о чужих шинах, брал филина и шел под вечер в рощу, и огромная птица сидела у него на плече, озирая окрестность, а в сумерках медленно, мягко взлетала, и приносила мышь или зяблика, и пожирала их сразу, и Асариас чесал ей за ухом, и слушал биенье земли, и лисий лай, хрипловатый, призывный и печальный, или мычанье оленей, справляющих свадьбу на склоне Санта-Анхела, и говорил иногда
лисичка беспокоится, слышишь?
и филин глядел на него желтыми глазами, мерцающими во тьме, и вдумчиво слушал, и снова ел, а когда-то, прежде, до них доносился и зловещий волчий вой, но с тех пор, как провели электричество и понаставили столбов, волки уже не выли весенними ночами, зато кричала сова, крикнет и замолкнет, крикнет и замолкнет, и филин поднимал огромную голову и слушал, и Асариас беззвучно смеялся, не раскрывая рта, и тихо бормотал
испугалась, птичка? завтра я ее прогоню и точно, назавтра, в сумерки, поднимался по склону, раздвигая цветущие кусты - сова завораживала его, пугала, привлекала, словно пропасть, - и, остановившись посреди склона, слушал, как стучит сердце, и пережидал немного, чтоб отдышаться, и успокаивался, и кричал
эгей! эгей!
оповещая сову, что он идет, и прислушивался, ожидая ответа, а луна выходила из-за тучи и заливала нездешним сиянием испещренную тенями землю, и Асариас, немного труся, складывал руки и смело кричал
эгей! эгей!
пока откуда-то снизу, с огромного дуба, стоящего метров за двадцать, раздавалось страстное и страшное
у-у-ух! у-у-ух!
и Асариас, услышав эти звуки, забывал все на свете и бросался бежать, спотыкаясь, топча траву, царапая лицо о нижние ветки, а за ним неслышно, неумолимо перелетала с дуба на дуб хохочущая сова, и всякий раз, как она смеялась, Асариас дрожал, и широко открывал глаза, и пугался, как там филин, и бежал быстрее, а сова за его спиной хохотала и ухала, и Асариас спотыкался, падал, вставал, не обернувшись, и, задыхаясь, прибегал на пастбище, и Лупе-свинарка крестилась
откуда это ты?
и он улыбался, виновато, как напроказивший ребенок, и говорил
я гонял сову
и Лупе отвечала
о господи, что затеял! посмотри на себя, прямо Иисус Христос
но Асариас шел в конюшню, и отирал тряпицей исцарапанное лицо, и молча слушал, как сильно бьется сердце, и улыбался в пустоту, приоткрыв рот, и, успокоившись немного, тихо и нежданно подходил к окошку, и ухал
у-у-ух!
и филин взлетал на жердь, и смотрел ему в глаза, склонив голову набок, и Асариас гордо говорил
а я гонял сову
и филин слушал и стучал клювом, словно одобряя, и Асариас говорил
да, задал я ей
и тихо, с присвистом смеялся, зная, что здесь его никто не тронет, и так весну за весной, весну за весной, пока однажды, вечером, в конце мая, он подошел к решетке и заухал
у-у-у-ух!
но филин не ответил, и Асариас удивился и ухнул снова
у-у-у-ух!
но Герцог опять не отозвался, и Асариас упорно заухал в третий раз
у-у-у-у-ух!
но за решеткой было тихо, и Асариас толкнул дверцу, и зажег лампу, и увидел, что филин сидит в уголке и не берет ощипанную сороку, и Асариас положил ее на пол, и сел рядом с ним, и осторожно взял его за крылья, и обнял, и чесал ему между глазок, и нежно приговаривал
хорошая птичка, хорошая птичка
но филин не шелохнулся, и Асариас положил его на солому, и пошел искать хозяина, и сказал
птичка наша заболела, сеньорито, жар у нее
а хозяин ответил
что поделаешь, Асариас! старая она, поищем другую
и Асариас сказал в печали
так это же филин, сеньорито
и хозяин сонно ответил
какая разница? все птица…
и Асариас взмолился
разрешите, сеньорито, я схожу в Кордовилью к знахарю
и хозяин лениво дернул левым плечом
к знахарю? да мы разоримся, если из-за какой-то птицы станем звать докторов!
и засмеялся, как сова, и Асариас задрожал и сказал
не смейтесь, сеньорито, господом богом прошу
а сеньорито ответил
что ж я, у себя дома не могу посмеяться?
и засмеялся, как сова, и хохотал, и хохотал все громче, и на его хохот сбежались сеньорита, и Лупе, и Дасио-свинарь, и Дамасо, и пастушата, и все хохотали, как совы, и Лупе сказал
ох и оболтус, плачет по какой-то мерзостной сове
и Асариас сказал
у птички жар, а сеньорито не пускает позвать знахаря
и все захохотали, и снова, еще раз, и перепуганный Асариас выскочил во двор, и помочился на руки, и пошел в конюшню, и сел на землю и стал считать вентили, чтобы успокоиться
раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, сорок три, сорок четыре, сорок пять
и успокоился немного, и подложил мешок под голову, и поспал, а потом, с утра пораньше, тихо подошел к решетке и сказал
у-у-у-ух!
и никто не отозвался, и Асариас открыл дверцу и увидел, что филин там же, в углу, только он лежит, вытянув лапки, и Асариас подошел к нему мелкими шажками, и взял за край крыла, и положил себе за пазуху, и горестно проговорил
у-у-у-ух…
но Герцог даже не открыл глаз и не щелкнул клювом, ничего, и Асариас прошел по двору, к воротам, и отодвинул засов, и на скрип вышла Лупе, жена Дасио
чего ты надумал, Асариас?
и он сказал
пойду к сестрице
и все, и вышел, и быстро прошел рощу, не ощущая ни камешков, ни колючек, и пересек выгон и луг, нежно прижимая к груди мертвую птицу, и, увидев его, Регула сказала
опять явился?
и Асариас спросил
где ребятки?
и она сказала
в школе
и он сказал
что ж, дома никого нет?
и она ответила
одна Малышка
и увидела что-то у него на груди, и распахнула куртку, и птица упала на глиняные плиты, и Регула закричала и сказала ему
убери эту падаль, слышал?
и Асариас покорно поднял птицу, и положил ее у входа, на скамью, и вернулся в дом, и вынес оттуда Малышку, и Малышка бессмысленно поводила глазами, и левой рукой Асариас взял филина за лапу, и еще он взял мотыгу, и сестра спросила
куда ты это все несешь?
и он ответил
хоронить
и по пути Малышка жалобно и жутко взревела, этих ее воплей всякий пугался, но он невозмутимо дошел до склона, посадил ее под кустом, снял куртку, вырыл под дубом глубокую яму, положил туда филина, и сразу засыпал, и постоял, и поглядел на могилу, приоткрыв рот, босой, в латаных штанах, и повернулся к Малышке, беспомощно клонившей головку набок, и они посмотрели друг на друга пустым взором, и Асариас наклонился, и взял Малышку на руки, и сел у откоса, на разрытую землю, и прижал Малышку к себе, и тихо сказал
хорошая птичка
и стал чесать ей затылок указательным пальцем, и она не противилась - с чего бы.
Книга вторая
ПАКИТО ПЕНЁК
Если бы так и жили в усадьбе, может, все было бы иначе, но Креспо, правая рука управляющего, любил переселять людей, скажем в Абендухар, в Ла-Райя, возьмет и переселит, а Пако, или Пакито, или просто Пенёк, совсем разогорчился, не за себя, ему все равно, где жить, а из-за мальчиков, из-за школы хватало хлопот и с Малышкой, хотя она была не такая уж маленькая, постарше братьев
мама, почему Чарито молчит?
мама, почему Чарито не ходит?
мама, почему Чарито не просится?
спрашивали они, и Регула, или Пако, или оба, хором, отвечали
потому что она еще малышка
надо же что-нибудь ответить, а что скажешь? так вот, Пако хотел, чтобы мальчики учились, еще Хашимит говорил, что, если поучишься, бедным не будешь, и сеньора маркиза, намереваясь искоренить неграмотность в поместье, три лета подряд нанимала двух городских сеньорито, чтобы после работы, каждый день, пастухи, и свинари, и скотники, и плотники, и батраки, и лесники собирались у скотного двора и при свете лампы, вокруг которой кружили мухи и мошки, учили странные сочетания букв и говорили, когда спросят
Б и А будет БА, Б и О тоже будет БА
а городские учителя, сеньорито Габриэль и сеньорито Лукас, поправляли
нет, Б и О под ударением БО, а вот без
ударения и вправду БА
а пастухи, свинари, скотники, плотники, батраки и лесники растерянно говорили друг другу
ничего не поймешь, шутят, что ли?
но громко сказать не решались, пока сам Пенёк не пропустил две рюмки и не сцепился с тем из учителей, который повыше, он учил начинающих, и, просморкавшись (когда сеньорито Иван был в духе, он говорил, что через такие ноздри можно мозги увидеть), спросил
сеньорито Лукас, откуда эти все премудрости?
а сеньорито Лукас засмеялся и долго не мог остановиться, хохотал все громче, а потом поутих, отер глаза и ответил
правила такие, ты уж спроси ученых и все, и больше ничего, но это были цветочки, потому что пришло время, когда сеньорито Лукас сказал так
Ч иногда произносится как Ш,
например в слове "что"