Они гуськом стали подниматься по тропке меж цветущего вереска. Сеньор Кайо взбирался легко, без напряжения - чуть согнулся, голову вобрал в плечи. Рафа шел с трудом, упираясь руками в ляжки, как будто боялся рухнуть. На уступе над самым обрывом лепилась ограда маленького кладбища, над которой высились четыре черных стройных кипариса, а подле на маленькой площадке стояла часовня. Виктор медленно подошел и остановился как зачарованный.
- Вот это да… - пробормотал он.
- Романского стиля, - сказала за спиной у него Лали.
- Или предроманского, - предположил Виктор.
Сеньор Кайо подошел к ним. Сказал с гордостью:
- Ну вот, видите, тыщу лет ей, этой часовне.
- А то и больше, - сказал Виктор.
Сеньор Кайо обернулся на запад, посмотрел на небо - густая черная туча сидела на далеких, покрытых снегом вершинах.
- Поспешим, - сказал он. - Смотрите, какая надвигается.
Лали и Виктор с восхищением разглядывали портал, причудливый греческий орнамент на архивольтах, опиравшихся на легкие, искусно выделанные капители. Виктор пальцем указал на пантократора над притолокой:
- Видала?
- Угу, - отозвалась Лали.
Он подошел к портику и стал рассматривать высеченный на архивольте барельеф на библейские темы.
- Смотри-ка, - сказал он. - Какое Усекновение главы.
У Лали глаза загорелись.
- Смерть мухам, - проговорила она с почтением.
- Ну и ну, какое чувство композиции!
Сеньор Кайо, стоя позади, не переставал наблюдать за горизонтом, откуда уже доносились пока еще еле слышные, глухие раскаты.
- Ползет, - сказал он.
- О чем вы? - спросил Рафа.
- Дождь будет, - ответил сеньор Кайо.
Рафа забеспокоился. Подошел к Лали с Виктором:
- Слышите? Сейчас дождь будет.
Но они его не слышали. Рафа схватил Лали за руку и потряс:
- Ты, мать, совсем очумела! Так на тебя камни эти подействовали?
- Всё вместе, - ответила Лали.
- Давай пошли, елки, вот-вот хлынет как из ведра.
Виктор безуспешно толкал дверь.
- Сеньор Кайо, у вас есть ключ?
- А как же. - Тот подошел к двери. - Я тут один привратник.
В часовне - свет едва проникал туда через два заросших грязью решетчатых окна по бокам - было холодно и сыро. Лали с Виктором не спеша пошли по проходу меж рядов почерневших, развалившихся скамей. То и дело они останавливались и как завороженные смотрели вверх, перед собою, по сторонам. Под апсидой Виктор задрал голову.
- Какой свод, - сказал он. - Я так и думал.
Лали кивнула, не отрывая глаз от ребер свода, и тут послышался нетерпеливый голос Рафы - стоя в дверях, он подгонял:
- Кончайте выпендриваться, депутаты, уже громыхает.
Они не торопясь двинулись обратно по проходу и, выйдя из дверей, опять задержались. Лали посмотрела вверх на архивольты.
- Взгляни, третий слева, - сказала она, - на самом стыке.
- Ну да, - отозвался Виктор, подбородком указав в сторону кладбища. - Эрос и смерть. Очень характерно для эпохи.
В воздухе вдруг сверкнула молния, и почти тотчас же над головами грохнули раскаты и первые капли - редкие, но крупные и тяжелые - глухо застучали по земле.
- Ну, пошли, - сказала Лали.
Сразу потемнело. На мгновение даже показалось, что наступила ночь. Они не успели дойти до тропинки, как дождь припустил вовсю. Рафа быстро шагал впереди; когда он подошел к ореху, в листве забилась черная птица. Рафа вздрогнул:
- Черт, напугала проклятая галка!
Сеньор Кайо, шедший позади, рассудительно заметил:
- Это не галка, это дрозд.
Дождь незаметно превратился в яростный ливень с градом. Они торопливо спускались по тропке, а небо над головами то и дело прочерчивали молнии, и гром оглушительно скакал по скалам. Сеньор Кайо нахлобучил берет, спрятал поглубже руки в карманы и прибавил шагу.
- Сдается мне, промокнем, - заметил он.
VIII
Продымленная балка отгораживала очаг, а на ней стояли медные ковши, кувшины, светильники и даже посудина для варки шоколада, железная, с деревянной ручкой. За балкой открывался высокий шатер кухни; у стен стояли ларь из орехового дерева и скамья с короткими, отпиленными ножками. Войдя, сеньор Кайо сразу же развел огонь, и он затрещал в каменном очаге, выложенном изразцами с синим, выцветшим от времени узором. Над очагом дымился закопченный котел, а за ним виднелась вделанная в стену чугунная каминная доска с орнаментом, теперь уже еле различимым. На балке, прижатые светильниками и сосудом для варки шоколада, сушились Викторова рубашка с курткой и свитер Рафы. На посудных полках по сторонам от очага громоздились кастрюли, сковороды, чугуны, тарелки, а с крюков свисали кастрюльки, шумовки и огромная латунная вилка. Над головой у Виктора, сидевшего на скамье, висела прижатая планкой к стене широкая доска, наполовину закрывавшая цветной календарь.
Лали бродила по тесному помещению, с любопытством разглядывая все подряд. Сеньор Кайо рылся в шкафу напротив очага. Рафа некоторое время сидел неподвижно на ореховом ларе, упершись локтями в колени, потом вдруг выпрямился и снял майку, обнажив хилое, бледное тело.
- Сухой нитки не осталось, - сказал он.
Виктор поглядел на него и улыбнулся снисходительно:
- Прямо Тарзан.
Рафа повесил майку на чугунную ступку. Повернулся к Виктору, с явным неудовольствием оглядел его широкую, крепкую волосатую грудь и сказал:
- Просто самого выдающегося, что у меня есть, не видно.
Лали, разглядывавшая фотографию на комоде, сказала, не оборачиваясь:
- Ну вот, опять в нем испанский самец заговорил.
Сеньор Кайо подошел к Виктору. В руках он держал белую, тщательно выглаженную рубашку и черный, благоухавший нафталином костюм.
- Почему бы вам не надеть это? - сказал он. - В пасмурную погоду промокнуть плохо.
- Давайте, - сказал Виктор.
Сеньор Кайо посмотрел на Рафу.
- Благодарю, - отозвался тот. - Я еще молодой.
Сеньор Кайо жестом выразил согласие и повесил одежду на спинку стула. Лали, держа в руках фотографию, обратилась к старику:
- Это вы?
- Я, а как же. На свадьбе.
Лали поднесла фотографию к глазам.
- Какой красивой была ваша жена, - сказала она.
Она протянула фотографию Виктору и села рядом с ним на скамейку. Сеньор Кайо оперся на балку, перенеся вес тела на свою крепкую руку. Откашлялся, прочищая горло, запершившее, должно быть, от воспоминаний.
- И вправду, - начал он, - не потому говорю, что моя, а не было в селении никого на лицо красивее. И сестры ее - тоже, все как одна. Только ведь как бывает, ни одна из трех не говорила. - Он двумя пальцами перехватил горло для ясности и, помолчав, добавил: - С другой стороны, о чем уж так особенно с женщиной разговаривать.
Рафа поглядел на Лали, Лали поглядела на Виктора, а Виктор улыбнулся. Улыбка Виктора, похоже, подбодрила сеньора Кайо.
- Бернардо говаривал: женщине самое милое дело рот заткнуть подушкой. - Потом коротко рассмеялся и прибавил: - Так ли, эдак ли, а вышла за меня замуж, и сестры ее замуж повыходили, одна - в Рефико, вторая - в Кинтану. Все нашли свою долю.
Сеньор Кайо вдруг выпрямился, словно вспомнил что-то, и вышел из кухни, чуть наклонив голову, чтобы не стукнуться о балку. Едва он исчез, Рафа ткнул пальцем в сторону двери:
- Лали, дорогая, почему ты не расскажешь этой немой про эмансипацию?
Лали, разъяренная, наклонилась к огню, схватила полуобгоревший сук и запустила в Рафу:
- Вот ведь скотина!
Рафа уклонился, не переставая смеяться:
- Ну это уж слишком. Не будем воевать из-за чепухи.
Вернулся сеньор Кайо вместе с женой. В одной руке она несла глиняное блюдо с нарезанной колбасой и сыром, а другой прижимала к груди с полдюжины крендельков. Сеньор Кайо нес кувшин с вином и, поставив его на стол, отодвинул планку и опустил прикрепленную над головой Виктора доску, которая легла как раз между Виктором и Лали. Лали удивленно следила за его действиями.
- Какой забавный стол! - воскликнула она. - Откуда вы его взяли?
- Этот-то? - отозвался сеньор Кайо. - Откидной. К стене был прислонен, чтоб не мешался, вот вы его и не заметили. А теперь можно есть в свое удовольствие у огня.
Он переставил на откидной стол тарелки и кувшин, разлил вино по стаканам и подал им. Виктор взял кусочек сыру, отхлебнул вина и сказал:
- Спорю, сыр домашнего приготовления.
- А как же, у нас есть пресс. - И он указал на столик-пресс, стоявший в углу у комода.
- И колбаса - тоже?
- Ясное дело. Какая в том хитрость? И крендельки тоже она пекла.
Старуха, неподвижно сидевшая на плетеном стульчике чуть поодаль, у шкафа, следила за ними цепкими глазками в сети мелких морщинок. Старик пояснил:
- Крендельки остались с воскресенья, от праздника.
- Вы что-то праздновали?
- Восьмой день всегда справляется, с мальчишек еще помню.
- Восьмой день чего?
- Как чего? Троицы. Бывало дело, спускались мы все в Рефико на повозках, на ослах. А у церкви торговали крендельками и бисквитами. Вся выручка шла на содержание храма.
Сеньор Кайо, сидевший на деревянной колоде, задумался, уставившись на пламя. И после долгой паузы добавил: