Виктор покусывал травинку. Потом распрямился и примиряюще сказал:
- Ты слишком упрощаешь. Метеоролог тоже сидит в деревне, не в носу ковыряет, просто он не честолюбив и довольствуется скромным местом, однако и он служит. Если человек в свободное от работы время развлечется книгой, или пропустит рюмочку, или сходит на реку с удочкой - это не дезертирство.
Рафа наклонился, поднял с дороги камешек и изо всех сил метнул его, стараясь добросить до реки, но тщетно. Виктор улыбнулся и тоже бросил. Его камешек с коротким всхлипом нырнул в воду.
- Вот она, нынешняя молодежь, даже камешки бросать не умеете, - сказал Виктор со снисходительным презрением.
Лицо у Рафы вдруг стало другим. Он не мог оторвать глаз от пропасти, от тонкого снопа солнечных лучей, надвое рассекавших узкую долину. С несвойственной ему серьезностью он сказал:
- Свет и тень. Вот они, живьем, елки. Не в этом ли заключалось изобретение братьев Люмьер?
Взгляд у Виктора снова стал сонным и далеким.
- Свет и тень, - повторил он словно сам себе. - Игра со светом. И к чему привело? Голое экспериментирование для прикрытия посредственности.
К Рафе вернулась привычная беззаботность.
- Ну, старик, ты чересчур.
А Лали согласилась:
- Я - целиком "за". Кино и литература, которые не исследуют человеческого сердца, для меня не существуют. Чрезмерное экспериментирование в искусстве - это бегство от действительности.
Виктор глянул в глубь ее глаз.
- Критический реализм? - уточнил он.
Лали решительно возразила:
- Нет, не он. Я имела в виду итальянский неореализм: "Четыре шага в облаках", "Чудо в Милане", в общем, сам знаешь.
- Старье-мурье, - сказал Рафа. - Антониони давно похоронил все это.
Лали вскинула руку, в ужасе показывая часы.
- Времени-то сколько, знаете?
- Вот это да - пять, черт побери, - сказал Рафа. - Ну мы даем, ребята. Вся деревня полчаса простоит на площади в ожидании знаменитостей.
V
Справа от дороги, на уступе скалы, утопая в зелени буков, зарослях ежевики, мяты и крапивы, лепилось селение. Селение упиралось в отвесную стену, гребнем уходившую в пасмурное небо; наверху с гомоном кружились галки. С уступа, на котором ютилось селение, срывался поток и, рассыпаясь в брызги, падал с двадцатиметровой высоты и уходил под мостик, чтобы где-то там, на самом дне ущелья, встретиться с рекой. По этому мосту они только что проехали.
Виктор двумя пальцами постучал по плечу Рафы.
- Ну-ка, сверни сюда.
- Сюда? Не проедем.
Однако Рафа вывернул руль, и машина въехала в узенькую и крутую улочку: дома из туфа, двустворчатые двери, галереи с потускневшими деревянными балясинами. Обветшалые крыши, выбитые стекла, соскочившие с петель оконные створки, дверные проемы, заросшие сорняками, создавали впечатление разрухи и запустения. Лали высунулась в окошко. Посмотрела в одну, в другую сторону. Сказала:
- Заброшено - никого нет.
- Давай немного дальше, - сказал Виктор.
Улица петляла, и по сторонам то и дело зияли темные дыры подвесных сеновалов, подпертых крепкими дубовыми косыгами, грязные, уходящие круто вверх тупички, закупоренные овином или кузней. Перед домом из тесаного камня с каменной аркой Рафа остановил машину. Не считая жужжания мотора да унылых галочьих криков над скалою, вокруг было тихо.
- А это? - Рафа указал на арку. - Что сие означает?
Виктор окинул дом взглядом знатока.
- Я видел такие в Рефико, - сказал он. - А на двух домах были даже гербы. В семнадцатом веке эти земли кое-что значили.
Рафа с сомнением покачал головой и тронулся дальше. Улица совсем сузилась.
- Елки, прямо-таки страшно становится, старик, - сказал Рафа.
Он свернул за пустой, выпотрошенный сарай на каменном фундаменте, и в глубине улицы мелькнул просвет. Машина выехала на довольно широкую площадь, через которую по белому каменистому руслу несся хрустально-прозрачный ручей, вырываясь откуда-то из грота, размытого в основании скалы. Меж буков, росших вдоль ручья, ходили, поклевывая, рыжие куры, и на другом берегу, у орехового дерева, к которому был привязан пепельно-серый ослик, возвышался дом с навесом над дверью и галереей, на которой красовались цветочные горшки и развешанное на проволоке постельное белье.
Лали вздохнула и вышла из машины.
- Вроде кто-то есть, - сказала она с облегчением.
С двух плакатов, приклеенных Анхелем на глухую стену сарая, смотрел лидер, а под ним - объявление приглашало жителей собраться в пять часов на митинг.
- Самое место для митингов, старики! - сказал Рафа. - Мудрец этот Дани.
- Откуда Дани мог знать?
- Но полюбопытствовать-то заранее можно было, старик.
Виктор хранил молчание. Окинул взглядом двойной ряд построек вдоль ручья, задрал голову и оглядел углубления в скалах, где бешено орали галки. Глубоко вдохнул полной грудью и улыбнулся:
- Знаете, что я вам скажу? Стоило проделать путь только ради того, чтоб увидеть все это.
- Черт побери, если ради этого - молчу.
С другого берега до них долетело негромкое, учтивое и сердечное:
- Доброго здоровья…
Все трое вздрогнули. Грузный старый мужчина в нахлобученном черном берете, залатанных брюках из серого вельвета стоял под навесом и глядел на них. Виктор, переступая с камня на камень, решительно направился к нему через ручей.
- Добрый день, - сказал Виктор, перебравшись. - Скажите, пожалуйста, где нам найти сеньора алькальда?
Мужчина смотрел на него голубыми выцветшими глазами, в которых то загоралась, то гасла искорка замешательства.
- Я алькальд, - сказал он не без хвастовства.
В правой руке старик держал корзину, а в левой - лестницу. Виктор смутился.
- Ой, простите, - сказал он. - Мы по поводу выборов…
- Ясное дело, - сказал старик.
- Вы ведь знаете, что пятнадцатого выборы, так?
- Так, сеньор, слыхал разговоры в Рефико.
Виктор смотрел на видавший виды берет и слушал размеренную, осторожную речь мужчины. Решился не сразу. Но в конце концов резко обернулся, указал на Лали и Рафу:
- Это мои товарищи.
Бесстрастное лицо мужчины тронула непонятно что значившая гримаса. Словно в оправдание он вытянул вперед обе руки - с корзиной и лестницей.
- Очень приятно, - сказал он. - Простите, что руки не могу подать.
В дверях дома показалась дворняга - правое ухо торчит, левое повисло, хвост поджат - и бочком, бочком стала подбираться к Виктору.
- Цыц, Кита! - сказал мужчина, энергично тряхнув головой.
Пес повернул назад и занял позицию позади мужчины.
Старик опустил лестницу на землю, повесил на нее корзину. Виктор спросил:
- Скажите, пожалуйста, а найдется помещение, где собрать народ?.
- Какой народ? - спросил мужчина.
- Из селения.
- У-у-у!.. - Старик улыбнулся не без лукавства. - За народом вам пришлось бы отправиться в Бильбао.
- Вы что - тут одни остались?
- Как один, - сказал старик, лестницей указывая в сторону улицы, - еще этот остался, только учтите: либо вы с ним имеете дело, либо со мной. Стало быть, выбирайте.
За спиной Виктора Рафа вполголоса сказал Лали: "На сей раз точно вляпались". Вынув из кармана пачку сигарет, он протянул старику.
- Спасибо, не перевожу добра.
Виктор продолжал свое:
- Значит, вас всего двое осталось?
- Как видите, и притом из нас двоих один лишний. Чем меньше нас, тем хуже.
Виктор поставил правую ногу на порог дома и уперся в нее руками. Испытывая неловкость, сказал принужденно:
- Мы-то, собственно, хотели немного поговорить, просто проинформировать.
В глазах старика снова мелькнуло удивление.
- Ясное дело! Пожалуйста, информируйте меня.
Виктор мотнул головой.
- Вообще-то, - сказал он наконец, - вот так, под открытым небом, носом к носу, как-то неудобно, поймите меня… Но, с другой стороны, главное, что мы хотели сообщить: эти выборы пятнадцатого числа имеют для страны первостепенное значение.
- Ясное дело, - лаконично сказал старик.
- Другими словами, это возможность, я бы даже сказал, единственная возможность, и если мы ее не используем, то пойдем ко дну раз и навсегда.
Старик помрачнел. Поморгал. Выждал немного и спросил:
- Как это - пойдем ко дну, простите за вопрос?
Виктор потер подбородок.
- Ну, это… - ответил он, - долго объяснять. Времени много отнимет.
Он сделал шаг назад и, обескураженный, выпрямился, руки повисли как плети. Лали подошла к ручью, опустила руку в воду. И отдернула, будто обожглась.
- Холодная, - сказала она.
Мужчина поднял глаза на грот.
- А как же - родниковая.
Лали подошла к нему.
- Водопад, что внизу, у въезда в селение, - из этого ручья?
- Грива-то?
- Я не знаю, как он называется, может, и Грива.
- Да, эта вода падает, - рассудил мужчина.
В черном дверном проеме, окаймленном поверху виноградной лозой, показалась старая женщина, сгорбленная, в трауре, черном платке, завязанном под подбородком, и с консервной банкой в дрожащих руках. Мужчина кивнул в ее сторону и сказал, как бы знакомя:
- А вот и моя - она у меня немая.
Лали и Виктор улыбнулись женщине:
- Добрый день.
Старуха коротко поклонилась в ответ, подошла к верстаку под ореховым деревом и принялась издавать резкие, гортанные звуки, разбрасывая горстями зерно из жестянки. Рыжие куры, клевавшие выжимки, поспешили на зов и застучали клювами вокруг старухи. Рафа посмотрел вверх, на галок, сидевших по уступам.