Они тронулись в путь. Двигались неторопливо, будили сонную тишину улиц. Полицейские впереди предупреждали по громкоговорителю. Слова отскакивали эхом от панельных домов, накладывались тревожно, люди появлялись на лоджиях, быстро исчезали.
Дорога пустынная. Хорошо, что день нерабочий, ротозеев нет.
Андрей наговаривал в диктофон про всё, что видит. Получилось несколько патетично, на фоне сирены, а ещё и взрыв перед финальным отсказом запланировал. Немножко мелодраматизма – но очень хорошо ляжет к финалу репортажа.
Он был доволен.
Майор оглянулся, глянул на Андрея внимательно, промолчал.
– Лесом едем – лес поём, степью едем – степь поём! – пошутил Андрей. – Специфика работы.
Получилось – вроде как извинился за многословие.
Майор и солдат-водитель переглянулись.
Полицейские развернулись у края леса, уехали. Потом пошла лесная дорога. Машина двигалась медленно, осторожно, вперевалку, словно лежало поперёк кузова коромысло с вёдрами с водой, до краёв, и нельзя расплескать ни капельки.
Где-то в стороне мелькнул несколько раз забор из бетонных плит, кубики напомнили плитку белого шоколада. Колючая проволока на столбах смотрелась странно среди густого, спокойного леса.
Андрей это впечатление отметил, но вдруг опять вспомнил рыбу, попытался представить сейчас, как выглядела тогда река, и не смог. Ему остро захотелось вспомнить поточнее, но в памяти были лишь яркие солнечные пятна, промельк плавника, ослепительные блики на воде мешали, гасили другие впечатления. Он почувствовал досаду, а тут уж и приехали.
Сержант и рядовой осторожно нянчили мины, переносили на руках в неглубокую ложбинку на открытой поляне. Андрей из-за сосны, там, где указал стоять ему майор, наблюдал на расстоянии, как ловко и уверенно работают сапёры. И опять ослепило яркое солнце, словно кто-то сверху пускал зайчиков, стараясь попасть точно в глаза, отвлекал Андрея от основного действа на поляне.
Он неожиданно понял, что лес тогда, на противоположном берегу реки, выглядел точно так же, как этот сейчас. Разве что колючей проволоки не было. Зеркало поиграло бликами, Андрей увидел себя мальчишкой, в глинистой мути по пояс, у берега. Собственные страхи вдруг показались по-детски смешными.
Он отогнал наваждение.
В лесу тишина, душно и сухо – спичку поднеси и вспыхнет. Только птицы какие-то невидимые не знают ничего, тенькают негромко. Он поднял голову. Давящая духота гнетёт к земле – будет гроза.
Ему показали взрыватели, белые шнуры, похожие на электрические провода. Наверное – бикфордовы. Засомневался в названии, решил спросить у майора, уточнить. Попросил зажечь небольшой кусок, отвлёкся. Огня не было видно, лишь лёгкий серый дымок быстро двигался, шипел неотвратимо и негасимо, оставляя невесомый пепел. Записал эту фразу – пригодится. Перед взрывом вставить – неплохо. Или на фоне разговора. Может быть, стихотворение про войну наложить на взрыв, при монтаже? Так будет короче, и слова не затёртые.
– Вы, я вижу, всё подряд записываете, – сказал майор, – а сколько будете рассказывать?
– Минут пять-семь.
– Так у вас уж, кажется, на целый час набралось!
– Как говорил Антон Палыч Чехов, чтобы написать хороший рассказ, надо иметь материала на два. Хотя текст для эфира отличается от написанного текста. Много чернового материала улетает в мусорник. Микрофон – такое коварное устройство, ловит любую фальшь. Поэтому очень трудно вести передачу в прямом эфире. Бывают разные "ляпы", весёлые и не очень. Вот, например – диктор вышел в эфир и объявил: "Местное время – четырнадцать часов пятнадцать копеек!"
– А мне и книжку некогда раскрыть, – сказал майор, – подъём-отбой, отбой-подъём. День-ночь – сутки прочь! Вот у вас – жизнь интересная!
– Да уж! Скучать не приходится! Даже в субботу!
Потом белобрысый сержант сдвинул на затылок пилотку, она каким-то чудом там держалась, поджёг шнур, спустился в окоп. Андрей с майором спрятались в другом окопе.
Андрей включил диктофон, выставил вверх руку. Майор немного осадил её, потянул за локоть вниз, чтобы не выше бруствера. Андрей молча подчинился. Напряжение было разлито в воздухе. Потом раздался взрыв. Андрею показалось – очень громко, с раскатистым треском разорвалось, словно толстый ствол расщепило в один миг. Он ждал взрыва, готовился, но всё равно непроизвольно вздрогнул.
Майор попросил включить запись. Прослушал. Остался недоволен.
– Стыдно! Пердёжь, извините, какой-то, а не взрыв! Будем считать первую попытку неудачной. Сейчас повторим. – Нахмурился, стал отдавать приказания.
Сержант и солдат, сгибаясь, принесли по его приказу из глубины леса тяжёлую авиационную бомбу. Потом разбрелись в разные стороны, натаскали, как дрова, мины, снаряды. Изъязвлённые ржавчиной, но внешне не опасные – металлолом. Аккуратно сложили их в общую кучу.
Опять сидели в окопе. Шипел горящий шнур, ждали взрыва. Тишина была уже не такой звенящей, хотя в её глубине по-прежнему таилась опасность.
Обильный пот увлажнил волосы, катился по лицу, спине.
– А – ёп… пэ-рэ-сэ-тэ! Вы же без каски, товарищ корреспондент! – вдруг явственно сказал майор.
– Так и вы без каски!
– У меня голова деревянная! – ответил майор.
Раздался оглушительный взрыв. В ушах зазвенело, очень тонко, надоедливо. Андрей понял, что задержал дыхание, пока ждал взрыва, а сейчас его бросило в жар, он шумно вздохнул полной грудью. Потом успокоился и слушал тишину затаившегося леса, пытаясь понять – сильно ли оглох, надолго ли это у него?
Майор сходил, полюбовался воронкой, вернулся. Принёс запах пороха, свежей развороченной земли. Попросил прослушать запись.
– Вот! Нормально! Теперь – даю добро, корреспондент! – заулыбался.
Андрея подвезли в военный городок. Ему показалось, что майор хочет о чём-то сказать, расспросить, но отчего-то не решается. Или, может быть, даже – уехать вместе с ним. Махнуть на всё рукой и уехать! Сидеть в городском кафе, пить водку, задыхаться в её тёплой сивушной волне, обмениваться короткими, внешне незначительными фразами. Ёмкими, с подтекстом. Эх, если бы времени больше – сделать солидный материал, действительно на полчаса, о жизни и службе этого замечательного "пахаря" – майора.
Лаконичный, мужской, уважительный разговор, внешне похожий на незатейливый трёп, но с некоей внутренней пружинкой.
Некогда! Может быть, вернуться попозже к этому материалу? Вряд ли – очень уж он событийный.
Они обменялись телефонами.
Стояли на остановке, молча курили. Звенело в ушах по-прежнему, тонко и утомительно, и другие звуки, мирные, со стороны трёх пятиэтажек военного городка напротив прорывались сквозь этот звон.
Андрей коротко придремал в автобусе, на горячем сиденье. Вскинулся, бодрость почувствовал, показалось, что спал долго. Глянул на часы – минут на десять всего отключился. Это тоже с опытом появилось.
Он позвонил маме, услыхал голос дочки, но вдруг расхотелось говорить. Он понял, что с ней всё в порядке, но говорить сейчас не сможет. Распрощался.
Смотрел за окно.
Автобус петлял, делал неведомые Андрею остановки, кто-то входил, выходил, что-то говорили. Какие-то люди, и он среди них едет в незнакомом городе, где не был ни разу и попал сюда по странной случайности. Какая-то диковинная смесь дальней командировки и возвращения откуда-то, чему он не может подыскать названия, или он ещё только выехал в командировку? И пытается вспомнить – а что же он там должен сделать и с кем встретиться? И никак не может прорваться сквозь ступор тяжёлой усталости.
Куда его только не заносили задания редакции! И ничего толком не увидел, до конца не ощутил. Тамошние красоты, достопримелькательности интересовали лишь с точки зрения полезности: насколько они ложатся в контекст темы, задания. И – как с цветка на цветок. Что же он приносил с этих "цветков"? Нектар? Если бы. Искал жемчуг в навозе. Состоявшийся журналист, журналюга. Дилетант! За несколько часов надо въехать в тему, вникнуть, раскрыть, разжевать, донести просто и ясно, интересно, улыбаясь – всё на продажу! И никому нет дела – голова у тебя болит или… печень! Он пыжится, старается, тиражирует, вываливает на миллионы голов, ушей, находясь в центре события. Потом его подхватывает другое событие, срочные дела, а об этом уже подзабыли через два-три дня. Тщеславие гонит, торопит, надо успеть, уложиться, напомнить всем о себе, словно уколоться этим допингом.
"Сделает ли это кого-то лучше? А уже плавно приближается сороковник, – подумал грустно и устало. – Бегаю, как пацан с сачком за неуловимыми бабочками, наслаждаюсь сиюминутным эффектом, эфемерной властью над теми, кто с той стороны микрофона. Создаю мифы из пустоты эфира, чтобы они превратились очень скоро ни во что и растворились в пустоте. А потом всё повторяется. Стойкая зависимость от событий – в пустоте вокруг! Информационный "наркотик".
В редакции выпил крепкий кофе, понял, что проголодался, но буфет был закрыт – суббота, да и времени до эфира почти уже не оставалось. Ленка принесла на блюдце четыре печенюшки. Они хрустели во рту, ранили нёбо. Потом приклеивались к дёснам мягким комом, мешали говорить, отвлекали.
Прополоскал рот в туалете, глянул на себя в зеркало над раковиной, подумал – неинтеллигентная какая… харя! Глаза красные, небритый. Вот бы сейчас на экран – брутально бы смотрелся! На фоне взрыва – взгляд прямой, только видно, как пальцы крепко сжимают микрофон.
Полез в карман. Достал крупный осколок. Злой, колючий, слегка вытянутый, выгнутый, блестящий кристалликами разорванного металла. Сержант белобрысый подарил.
Кинул в никелированное ведёрко под раковиной. Звук получился громкий, и он вздрогнул.
В ладони осталось ощущение тепла.