"Ничего мужчина. Залётный морячок. Ворвался, как… пират. Только без ножика. И машина у него, как свёкла варёная. – Тихо вздохнула. – Надо будет вечером зайти в магазин, занести хлеба буханку бабушке. И творог. Промтоварный уже закроется, а надо бы лак для ногтей купить, тёмный, средство для мытья посуды. Завтра бы не забыть. А что на ужин?"
Женщины за её спиной переглянулись, обменялись короткими взглядами, засмеялись.
"Ржут, как… не знаю что!" – подумала она, но было приятно, потому что знала причину этого веселья.
А он стоял у машины, курил, хмурился, наклонялся к кабине, о чём-то разговаривал с племянником, изредка посматривал в сторону парикмахерской.
Шёл обратно, делал короткую отмашку руками. Высокий, энергичный.
Решительно бросил окурок в урну.
Зазвенел колокольчик.
Она круто развернулась в кресле.
– Что-то забыли?
– Слышите? – показал рукой вверх, на дверной косяк. – Я знаю, для кого звонит этот колокол. Едем – в Дублин!
Капли счастья
Воспоминания.
Цельной картинки не получается, хотя я стараюсь её приукрасить весёлой виньеткой домысливания.
Ощущаю, как замедляется дыхание во время глубокого погружения в воспоминания.
Судорожный вздох.
В какой-то момент сон смазывает представление о реальности, я вдруг явственно слышу ход часов. Вкрадчивый, размеренный шаг времени.
Мама склонилась надо мной. Прутья люльки, первая неволя. Для моего блага. Так решили взрослые. Потом будут ещё придумки взрослых, якобы для моего блага, а на самом деле им так было удобней.
Или я внутри мамы, в тесноте родной клетки, и это стучит её сердце, чуть выше, надо мной?
Я вновь судорожно вздыхаю и понимаю, что образы, явленные мне сейчас, навеяны Интернетом, а не моим присутствием в утробе.
Это огорчает, и я вновь пытаюсь определить, с какой точки и кто сейчас пристально вглядывается в моё прошлое – я сегодняшний или тот, ещё не родившийся, в теле которого я себя ощущаю сейчас?
Мама хочет уйти, кладёт меня в люльку. Я вижу балку потолка, корявые, побелённые известью доски, и начинаю орать – требовательно, потому что отчётливо понимаю, что мама не вернётся, но не могу пока ещё сказать об этом. Как передать ей ужас потери?
В пелёнках тесно, душно, руки прижаты к тельцу, поэтому я кричу. Если удастся повернуть голову в сторону – видны прутья кроватки. Меня это возмущает.
Я делаю кульбит с переворотом вперёд и плавно вращаюсь в ласкающей влаге утробы. Воды гасят резкость моих движений, под изгибом позвоночника, среди красных водорослей нервных окончаний.
Как я сюда попал?
Я же библиотекарь.
Мне за сорок, седина. Книги, книги. Высоченные потолки, каменные стены. Похоже на комнату в замке.
Звуки извне не долетают сюда.
Дом сложен из больших серых камней. Камни красивы в своей естественной, природной дикости.
Гостиная. Сводчатый высокий потолок. Огонь в камине потрескивает, облизывает кору, медленно объедается сосновыми поленьями.
Шкафчик небольшой. Книги за стеклом.
На улице холодно, свет, словно тонкая ткань, струится сквозь оконце. Там снег, и от этого в комнате светло. Горы видны.
Я возвращаюсь в кухню.
Вдоль стены, на уровне плеч, висят разнокалиберные медные сковородки, черпак, большая плоская кастрюля оттопырила широкие уши ручек. Горит огонь, освещая очаг. Весёлое пламя домашнего уюта.
Хозяйка в чепце, длинной цветастой юбке, переднике, обшитом по краю лентой. Заметен живот. Временный домик хрупкой жизни. Едва-едва, намёком будущего явления нового человека.
Она что-то стряпает в большой медной сковородке с деревянной ручкой и прислушивается к тому, что у неё внутри.
Входит мужчина, говорит: как вкусно здесь пахнет едой. Она смеётся вместе с ним и обещает, что сделает сегодня острый соус, который он любит.
Мужчина вернулся после дня работы. Руки на столе. Впереди ужин.
Она что-то говорит, но огонь трещит в очаге, и слов не разобрать.
У женщины чудесное, согревающее имя – Грэта.
Она называет меня – Книжник. У нас редко бывают гости, а те, что приходят, – как правило, с детьми. Она любит детей.
У нас тоже будут дети. Сначала дочь, потом сын.
Мирный, сонный городок, в стороне от больших дорог, страстей и гибельных войн.
Благостно, нет тревоги сейчас, и в безбрежном грядущем тоже – мир.
Она раздевается, волосы текут на плечи. Естественно, чудесно и невесомо.
Я любуюсь заворожённо, не могу оторвать глаз.
Мы ложимся в постель, обнимаемся. Тепло вкрадчиво обволакивает нас.
Мужчина вспоминает, как торжественно было в церкви во время венчания, и улыбается молча.
Я вижу их со стороны, но ощущение, что я там, в постели, внутри действия.
Мужчина улыбается.
Я улыбаюсь.
Женщина чувствует движение мускулов моего лица, спрашивает:
– Ты о чём?
Мужчина тихо начинает говорить. Слов не разобрать.
Женщина тоже улыбается в темноте.
Неслышно засыпают.
Воздух чист и прохладен в тишине спальни.
Я это чувствую, хотя нахожусь в утробе и очень мал. Размером с большое яблоко.
Я ещё не знаю, что мама повенчана совсем молодой, потому что её отец, вдовец, привёл новую хозяйку. Тогда будет осень, и яблоки оттянут ветки к земле.
Мой отец, первая, единственная любовь мамы, уйдёт из жизни раньше, и это настоящее горе для неё…
Мама говорит утром, что снова выпал тихий снег-гипнотизёр, и, если смотреть в окно долго, начинаешь видеть сны с открытыми глазами и жить двумя жизнями сразу.
Мы почти не разговариваем, лишь улыбаемся друг другу.
Мама понимает, что я, внутри, тоже улыбаюсь сейчас.
Кофе, свежий хлеб. Прикосновение к нему рождает молчаливую нежность предощущения таинств.
Она провожает отца, даёт коробку с бутербродами и восторженно смотрит вслед. Ей нравится, что он умный, библиотекарь, погружён в мысли и много читает.
Спускаюсь по коварным наледям ступеней. Оглядываюсь, потому что хочу увидеть, как она смотрит вслед.
Я знаю точно – она уже не одна. Это – моя семья.
Но следов на снегу не видно. Становится неизъяснимо грустно.
А дом похож на готический собор.
Дом мне достался от деда. Он читал книги зимой, когда не было работы в саду.
Садился к камину и читал. Углублялся в чащу повествования лёгкими тропинками смыслов, ощущал восторг, забывал о тяжкой работе.
И я пристрастился к книгам.
Я спускаюсь вниз по тропинке в городок. Дома разбежались по склонам и притаились в лёгком морозце.
Безлюдно. Дым из труб невесомыми столбами.
Трубы как будто целиком вырезаны из тёмного картона на фоне голубого неба, не видны кирпичи.
Большой кованый ключ. Глухой звук проснувшегося механизма, скрип отворяемой тяжёлой двери.
Растапливаю печь, смотрю на огонь. Становится тепло, я снимаю пальто.
Беру большую лопату, чищу дорожку от снега, чтобы можно было читателям прийти ко мне.
Черенок лопаты похож на ручку у медной сковороды. Они сделаны руками деда.
Возвращаюсь. Смотрю на полки с книгами и ясно понимаю, что я не здешний, а прислан сюда с особой миссией ради нескольких любознательных детишек.
Одна полка с книгами по астрономии, и пытливый мальчишка тоже один. Ему нужна эта сложная книжка. А ещё он интересуется естествознанием и ботаникой.
Он вызывает у меня уважение, я ему помогаю не заблудиться в бесполезном чтиве и найти свою тропинку к яркой мечте.
Мне больше нравятся романы из рыцарской жизни. Хочется разобраться в сложном придворном этикете, кодексе чести благородных сердцем людей.
Меня не смущает, что детей мало, ведь моя работа приносит им пользу. Но это будет не сразу. Я терпелив, потому что вижу впереди их будущее. Скрещиваю руки на груди, смотрю в белизну снега за окном. Там ничего не происходит, но мне хочется, чтобы дети поскорее пришли и помогли мне открыть что-то иное в привычном, сегодняшнем.
Это будет радость узнавания, и я сравнюсь с ними в возрасте.
Мне уютно и тепло от этого ожидания. Я понимаю, что со мной именно сейчас происходит самое важное.
А за окном холмы, и ничего, никого, кроме девственного снега и умной тишины. Ощущаю себя игрушкой, скрученной умелыми руками из ваты, подвешенной на рождественскую еловую ветку.
Потом я возвращаюсь к столу, перекладываю книги в кожаных переплётах. Убедительные в своей пользе.
Пишу впечатления в дневнике. Мне нравится вести дневник, я отношусь к этому серьёзно, долго размышляю над каждым словом.
Я не отмечаю день, месяц, год, поэтому есть лишь листы и толщина тетради. Слишком коротка жизнь, чтобы делить впечатления на даты.
Мне представляется, что много времени спустя его прочтут, и будет интересно. Каждый сможет сравнить со своей жизнью, потому что нет временны́х вешек.
Втайне я мечтаю написать роман.
О том, как интересно мне общаться с дедом, как встретил я будущую жену, как это преобразило жизнь новыми смыслами.
Родители не принимали моё увлечение книгами. Молча осуждали. Сейчас они живут в соседнем городке, а я живу в доме, который мне оставил дед.
Дед был крестьянин, любил выдумывать остроумные приспособления, наблюдал за природой, людьми и точно подмечал главное внутри того, что его окружает.
Он многое умел делать руками, делал на совесть, поэтому знал тайну открытий, был краток, точен и скуп на слова. Когда я попадал в это сильное энергетическое поле, замолкал заворожённо.