Владимир уговорил тёщу, Виктор и водитель переехали к ней. До таможни пешком недалеко. Но предупредил, чтобы продукты покупали сами, потому что пенсионерка-тёща их не прокормит. И дал сто баксов на еду.
Подошёл Новый год. В аэропорту Владимира познакомили с нужным человеком, и за двести баксов Витька с водителем пустили в самолёт до Киева, праздновать и продлевать визы.
Перед отлётом пришлось их переодеть в ношеные, но приличные вещи Владимира и знакомых. Кое-что нашлось у тёщи в шкафу. Она хоть и сердилась на жлобоватых постояльцев, но пожалела странников.
Однако попросила их больше не присылать – подъели запасы основательно.
Похоже, Виктор сэкономил на тёще сотню баксов.
Опломбированный "Камаз" остался в таможенной зоне.
В середине января деньги пришли на счёт.
Получилось почти два месяца с момента загрузки. Таможенники успокаивали, говорили, что солёной селёдке мороз не страшен. Вскрыли пару бочек. Селёдка была деревянной, но выглядела бодро.
Владимир позвонил и передал в Украину долгожданную весть. На третий день примчался Виктор, но уже с другим водителем.
В таможенной зоне денег за стоянку не взяли, но Владимир пообещал угостить выпускающую смену.
Виктор долго, тщательно пересчитывал, перепроверял "свою маржу" – семьсот баксов. За вывод и обналичку этой суммы с Владимира взяли процент. Потом Виктор вздыхал, разводил руками, мол, тяжёлая такая жизнь. Как жить?
Владимир постеснялся выставлять ему счёт – всё-таки брат, давно не виделись, законы гостеприимства.
Они уехали. Часа через четыре Виктор позвонил с белорусской границы. Оказывается, они не проплатили залог за транзит через территорию Беларуси, их поставили на штрафстоянку.
Владимир узнал на таможне, как это лучше сделать, и рассказал по телефону Витьку, чтобы быстрее оформили оплату. Посоветовал Виктору заплатить из своих, а потом разбираться на фирме.
Тот сказал – разберёмось! Через пару дней транзит проплатили, но набежала некоторая сумма в оплату за стоянку в Беларуси.
– Ты проплати, братка, я потом прилечу – отдам. Тут же курс – чума, а не курс! Раздягают! Ты же меня знаешь.
Владимир передал в Беларусь через знакомых двести баксов.
Через пять дней позвонил Виктор и сказал удручённым голосом:
– Ваша селёдка стоит у два раза’ дешевше.
– Почему ты так решил? – опешил Владимир. – Ты же видел оригинальный инвойс собственными глазами!
– То ж нэ я так решив. Я тута ничё’го нэ рэшаю. Секретарша шефа глянула у тую бочку и казала, шо такая риба стоит у два раза меньш. Шеф велит вернуть половину денег. Срочно, бо може стрястися огромное горе. Я нэ шучу, братик!
– Но ты же видел сам, был на фирме… ты всё видел. И потом – секретарь шефа, она кто?
– Та подстилка вона! Так шефа жешь подстилка! Шо я могу возразить? Надо подключать Интерпол, слышь, братка. Воны вже моего "форда’" отогнали на свою площадку. Батя не переживэ жешь, када узнае, шо воны моего "форда’" зараз увелы до сэ’бэ.
– Куда мне звонить? – спросил Владимир.
– Ну, шо я можу казать? Може, у Интерпол, чи куда? Нэ знаю, братка. Последние дни мои насталы! Ой, беда прийшла, горэчько миё, горечько, ридный мий братик!
Владимир был в ужасе.
Прошёл день.
Владимиру прислали на работу факс. Красивым дамским почерком, накатисто, видно, секретарша постаралась:
"Первым делом отрэжемо уши вашему братику, потом фаланги, потом другие видные части туловищча. Зараз приедемо вже и до вас. Братик пока улыбается и шлёт горячий привет усий родни".
Подписи не было.
Дома Владимира встретила жена. Её трясло.
– Только что звонил Виктор. Кричал в трубку, что его приковали к батарее, требовал переслать денег, что у него их нет! Кричал – спасайте меня!
– Вот негодяй! Раздал бандоте все наши телефоны!
Пришлось поднимать знакомых. Подключился киевский РУБОП. За работу они запросили пять бочек селёдки. Чуть больше пятисот баксов – по себестоимости. Ничего другого не оставалось – там же погибал брат. Хорошо, что вообще появилась возможность спасти!
Силовики оперативно селёдку у шефа Виктора отбили, вывезли в соседний город, там оказалась родня начальника РУБОПа. Было настоящее маски-шоу, так доложили Владимиру знакомые друзей.
Прошло ещё несколько дней.
– Звонила секретарша с фирмы Виктора, – сказала вечером жена, – ой, мне сейчас плохо станет!
– Ну что там опять? – тревожно вскинулся Владимир.
– Секретарша говорит – молодцы, что не поддались на провокацию Витька. Он с первого дня со знакомыми ментами обложил их фирму. Никто его и пальчиком не тронул! Да и не собирался! А все эти ужасы под диктовку творились. То есть он рядом стоял и наслаждался этим цирком! Ты представляешь, какой негодяй!
Вскоре позвонил Виктор. Слабым голосом мученика он стал рассказывать, что его спасло чудо, что "надо свечечки понаставить у храму, братик".
Владимир послал его открытым текстом, попросил не звонить и не приезжать. Без срока давности. Раз и навсегда!
– Тю! А шо же воно такэ? – искренне удивился тот. – "Золотая рыбка" получилась! Спасибо тебе за всё!
– Ты не знаешь телефона братика Димы, сына дяди Кости? – спросил Виктор вдруг окрепшим голосом. – Говорят, он дуже крепко вцепился за Москву. Бизнесует, я тебе дам!
Владимир бросил трубку и подумал:
"Грабли могут приобретать любую форму. Даже – стула. Главное, вовремя их разглядеть".
Владимир долго не мог простить Виктора, жаждал мести и ненавидел себя. Потом это прошло. Ведь Виктор – брат.
Через много лет Виктор позвонил, извинился за непростые девяностые годы.
Владимир молча выслушал, положил трубку.
Чёрная дыра
Олегу Зоберну
Альберт глянул во двор с высоты девятого этажа, вспомнил, что сегодня суббота. Потом открыл окно, высунулся по пояс и подумал – неплохо бы полетать.
Желание было сильным, даже странное покалывание отдалось в подошвах ног, будто он уже оттолкнулся от безжалостного притяжения и перестал ощущать вес тела.
Надо лишь руки раскинуть и воспарить, чтобы это въявь почувствовать.
Лёгкая тошнота наплыла, как в самолёте при наборе высоты. Он прикрыл глаза и внутренним зрением увидел лунный пейзаж. Именно обратную сторону, невидимую с Земли. Ту, которую знал только он, в мельчайших подробностях.
Так ему казалось.
Кратеры, холмы, горы, присыпанные серой невесомой пылью. Поверхность планеты была безжалостно изрыта оспой метеоритов из космоса.
Моря с такими романтическими и простыми названиями – Облаков, Дождей, Паров, Пены и Влажности.
В школе на шкафу стоял глобус Луны. Он вспомнил его сейчас.
Он ощутил необыкновенный прилив сил, непередаваемое ощущение внутренней, глубинной связи школьного паренька Алика, жившего в детстве на берегу одного из лунных морей, и теперешнего, взрослого мужчины, непонятно как ставшего землянином.
Альберт вздохнул, умерил сердцебиение и вышел.
Двери закрыл на три замка. Плечом надавил, чтобы язычок замка плотно вошёл в отверстие. Прошёл к лифту, прислушался. Тихо. Лязгнул затвором мусороприёмника. Пакет скользнул по трубе, прошуршал невидимый и бухнул в контейнер внизу.
Потом Альберт шёл по разбитой асфальтовой дорожке и представлял, как мягко и невесомо, должно быть, было бы двигаться по воздуху. Не сбивая каблуков и не спотыкаясь.
Дети во дворе давно выросли, песок превратился в утрамбованное покрытие. Сейчас и лопата вряд ли его смогла бы взрыхлить, что уж про совочек говорить.
На ветхом, почерневшем ограждении песочницы сидели трое мужиков. Задирали головы в небо. С громким клёкотом пили пиво из двухлитровых коричневых ёмкостей, живыми рептилиями шевелились кадыки.
Впервые мужики появились здесь пацанами, сбегали с уроков, курили втихаря. И потом постоянно приходили.
Изредка кто-то исчезал на пятнадцать суток, а то и подольше, но потом вновь занимал насиженное место. Словно было определено оно ему раз и навсегда.
Где они ночевали, чем питались? Куда-то расползались ближе к ночи. Семьи, похоже, у них не завелись. Даже зимой они были здесь. Одежда лишь менялась, сезоны чередовались друг за другом, а они, словно приговорённые, тянулись сюда по невидимым магнитным стрелкам, как угри со всех уголков земли на нерест в Саргассово море.
Альберт знаком был с ними шапочно, даже имён не знал. Так, приметы пейзажа.
Привык, что они здесь в любое время года, и погода на их посиделки не влияет.
Получали пособие по безработице, позже какие-то пенсии им определили, невзрачные, как их существование.
Перебивались изредка разовыми халтурками, чтобы тут же деньги потратить без всякой фантазии и новизны.
Молча они всматривались в какую-то далёкую запредельность, туда, где скругляется за домами линия горизонта, не ропща, без попыток перемен.
Он кивнул головой, поприветствовал их молча, из вежливости, подумал:
"Земля – планета паразитов. Кто-то пытается с этим бороться, других ломает молчаливое упорство бесчисленных невидимых врагов, люди смиряются и сами превращаются в паразитов. Сдаются на милость победителя. Может быть, такие мысли появляются, потому что я – лунянин по происхождению?"
Слово "лунатик" он отверг сразу.
Можно было бы прибавить звучное – диалектика, но этого слова в лексиконе производственника Альберта не было, поэтому он подумал: "В человеке много химических элементов, соединений, металлов, а золота – нет. Даже у тех, кому говорят – "золото ты моё".