А на следующий день он наступил, долгожданный момент, - за стеной девятого "А", по коридорам школы бронзовыми ручьями разлился звонок, известивший о конце моего последнего урока, а вместе с ним и завершении самой практики. Но странно - меня в сердце укололо сожаление: я уже никогда не войду в этот класс, - именно в этот! - не войду с журналом и указкой, не скажу, встав за учительский стол: "Здравствуйте, друзья!.. Дежурный, кто у нас отсутствует сегодня?" И больше никого из них не вызову к доске: "На этот вопрос ответит Ибрагимов! Саленко, что ваша любознательность так пристально высматривает за окном? Всё самое интересное здесь, в нашем классе!" Теперь за меня делать это будут иные люди.
Остаток учебного дня я отсидел в гостях у своих однокурсников, на их уроках. Потом мы, как и в начале практики, снова обосновались в директорском кабинете, и Машкова, произведя анализ и синтез, - а может, порядок был обратным, сейчас не помню, - вынесла каждому вердикт - его итоговую отметку. Меня она приберегла на десерт. Норманнское её лицо побледнело, извещая о сильном внутреннем напряжении, тёмные глаза зажглись решимостью, и она выразилась так, сурово и непреклонно: "Возможно, кто-то сочтёт меня беспринципной и чересчур либеральной, однако я вынуждена, повторяю, вынуждена оценить практику студента Северова отметкой "отлично", - И, помолчав, добавила: - Надеюсь, на этот раз её никто не назовёт завышенной".
Финита! Если проще: всё! Ступай, Нестор, куда пожелает твоя душа. Завтра снова ползти в институт, но сегодня ты свободен. Можешь профланировать мимо Лининого дома, ну как бы между прочим, запретить тебе никто не посмеет - вольному воля! Но, прежде чем покинуть школу, я, пардон мадам, зашёл в мужской туалет. А там меня ждали - вся команда в полном составе. И более не единого человечка - мы четверо, с глазу на глаз. И видать они, изнывая от нетерпения, выкурили полную пачку - пол у их ног был густо усеян трупами сигарет.
Меня точно приподняли, основательно взболтали и поставили на пол, - со дна мутной взвесью поднялись мои давние, было улёгшиеся опасения, - эти трое ждали подходящего момента, и вот он наступил. А ради чего ещё им маяться, терпеть никак не меньше часа? Именно столько или более того мы отсидели в директорском кабинете. С каждым из них, по одиночке, авось я и управлюсь, но одолеть всю троицу скопом мне будет не по рукам. И сейчас из меня полетят пух и перья, словно из подушки, терзаемой в разгар погрома. Теперь я, лишённый учительской неприкосновенности, был перед ними беззащитен - обычный рядовой человек, что хочешь, то с ним и делай, если вас трое против одного.
- Что так долго? Мы тут офонарели, - грубо осведомился Фёдоров, и так ангелочек сбросил свою лживую маску.
- А зачем? Фонареть-то? - спросил я осторожно. - Вы же не фонарные столбы. Правда? Уроки закончились, и давно, покурить можно и на улице, хотя в нашем возрасте это запрещено. И окуркам место не на полу, а в урне для мусора или в унитазе. Ишь, насорили, не туалет, а городская свалка! - добавил я, не удержавшись.
- Да ладно, уймись! - отмахнулся Фёдоров, тыкая, будто мы с ним пасли гусей, крестили детей и вместе мешками лопали соль, притом крупную и серую, прямо с чумацких повозок. - Теперь нечего гоношиться, твоей практике пришёл ханец! Лучше скажи: какой тебе накинули балл?
- Поставили "отлично", - сказал я, скрывая эмоции. Кто знает, как они к этому отнесутся, а вдруг у них моя высокая отметка вызовет злобу.
- Ни фига себе! - воскликнул Саленко.
- Наша взяла! - удовлетворённо произнёс Ибрагимов и, подкрепляя своё чувство, врезал кулаком по своей же ладони.
- А я не сомневался: ты свой пятерик огребёшь, - спокойно сказал Фёдоров и, видя моё недоумение, пояснил: - Когда она, твоя началка-мочалка, на тебя тяфкнула, помнишь: "Нестор Петрович, между прочим, идёт урок!" - передразнил он бедную Ольгу Захаровну. - Да помнишь. Я понял сразу: ты наш, тебя надо спасать. И предупредил всех: кто будет гадить этому студенту, того я разотру по всему классу, остатки выкину в форточку!
- Он меня за тот твой первый урок отделал по высшей норме, чуть не свернул башку, - восторженно пояснил Саленко, точно его наградили орденом. - Говорит: ты чего?
Ибрагимов сдержанно улыбнулся - я понял: досталось и ему.
- Ты долго держался, нас не трогал, молоток! Потом, ясно, на тебя надавили, - выдал мне Фёдоров комплимент, сомнительный для любого учителя. - Ну, валяй, студент, кончай свой институт. Ни пуха тебе, ни пера!
- Идите к чёрту! - послал я их от всей души.
Они вышли, добившись своего и уже забыв обо мне, а я остался на руинах своей славы. Секрет моего педагогического триумфа оказался обескураживающе прост и обиден почти до слёз. Нет уж, решил я, стоя на своих развалинах, отныне к школе не подойду и на километр. Назад в науку! Только туда!
Через месяц я шёл из института в городскую библиотеку и по дороге встретил директора школы. Она пожаловалась:
- Вы ушли, и они снова взялись за своё. Что вы можете посоветовать? Вы их знаете лучше нас.
Я потёр висок, помогая своим извилинам, и пробормотал, не совсем уверенный в мудрости своего совета:
- Постарайтесь вызвать у них нечто похожее на сочувствие. Они в общем-то ребята не злые.
- Сочувствие? Каким образом? Я для них главный враг, - удивилась эта дама.
- Вы тоже бываете как бы в их положении, от вас всё время требуют то или другое. И если что-то не так, вас, конечно, не выставят из класса, не влепят двойку, но, извините, выговор вмажут, а то и выгонят с работы, - пошутил я кисло.
- Считайте: я вас не поняла, - обиделась директриса и, не попрощавшись, пошагала дальше.
- Какое совпадение! Я тоже иногда не понимаю себя, - промямлил я вслед рассердившейся женщине.
Из гороно извилистая тропа повела меня по книжным магазинам. Я весь день запасался впрок - учебниками, программами и тетрадями. Сегодня же вечером мне предстоит, выражаясь языком военных стратегов, прямо с марша ввязаться в бой, то есть вести уроки в каких-то, и неизвестно каких именно, классах.
Потом я пообедал, а заодно и поужинал в чебуречной - кто знает, когда покормишься в следующий раз? - и поволок себя в школу.
Мне пришлось пересаживаться с трамвая на троллейбус, затем с троллейбуса на трамвай, потом плутать по рабочему посёлку. Но вот и школа - серое типовое здание в три этажа. С утра в этом доме учатся дети, вечером - рабочая молодёжь. Что ждёт здесь незадачливого Нестора Северова?
И зря торопился - учительская была на замке. Я прислонился к стене возле дверей, смиренно отдаваясь в руки судьбы, - всё равно она и дальше будет гнуть своё, так стоит ли брыкаться или просить о милости.
Из открытых дверей ближайшего класса тянуло сквозняком. Там проветривали и убирали, со скрежетом двигали парты. Вскоре из класса вышла пожилая женщина в чёрном халате, в одной руке ведро, - надеюсь, не пустое, - в другой щётка на длинной палке. Она обила о пол щётку и, заметив меня, пожаловалась:
- Придут, натопчут. Нет чтоб убрамши закрыть школу, не пускать никого. Нехай стоит себе чистая до утра, а то и всю неделю.
- Остроумная мысль, - сказал я одобрительно.
- А ты озорник. Небось пришёл исправлять двойку? - спросила она деловито.
- Я ваш новый учитель, - ответил я несколько высокомерно, видать, по её мнению, человек с моей комплекцией годится только в ученики.
- Неужто там не нашли кого поматерей? Прислали такого молоденького! - осудила она гороно. - Тебя же здесь изотрут. Они как сатаны!
- Кто они? - насторожился я.
- Кто-кто. Ученики, вот кто! - рассердилась женщина на мою тупость и перешла в другой класс.
Первыми появились две женщины с хозяйственными сумками. Они спорили о каких-то шторах. Одна утверждала, мол, их следует купить, такой случай, по её мнению, не представится может никогда. Вторая возражала - её беспокоил лимит.
Я вошёл следом за ними в учительскую, деликатно влез в спор и представил им свою скромную личность. Первая женщина была директором школы. Она едва не кинулась мне на шею, так кстати, оказывается, я пришёл. Их историк заболел туберкулёзом, в полном расстройстве чувств бросил своих учеников и поспешно укатил в Сальские степи - пить жир сусликов. Все классы, начиная с шестого и кончая девятыми, осиротели. Лишь в десятых историю вела сама директор. Словом, наследство осталось мне запутанное - где-то что-то начато и где-то что-то не закончено.
- Заодно поведёте классное руководство. Ваш класс - девятый "А". Этот сумасшедший, замечательный девятый "А"! - вдруг произнесла она сентиментально и тут же вновь буднично добавила: - Так мы его именуем меж собой. Он наша слабость. Но если официально, обычный класс, не лучше и не хуже остальных. В общем, явится завуч, введёт вас в курс дела, и вы, надеюсь, сразу засучите рукава. А пока познакомьтесь с расписанием уроков. Посмотрите: где у вас первый, ну, и прочие. Мы же, извините, займёмся нашими финансами.
И снова в моей жизни выплыл девятый "А"! Другой, но тоже девятый и непременно "А"! Это что? Насмешка судьбы? Или пуще того - злой рок?