Славик толкнул вытянутой рукой дверь, и она со скрипом, но плавно раскрылась. Посреди темной комнаты на своем старом чемодане сидел Саша – Вирус. Перед ним на паркете мерцала откупоренная бутылка водки. Увидев ползущего на четвереньках Славика, Вирус удивился и, не здороваясь, сразу же просто предложил ему выпить.
– Будешь? – мрачно спросил его Вирус. Славик, все еще дрожа от пережитого ужаса, смог только тихо произнести:
– Не-а…
– Это тебя Катька приучила так в дом входить? Ты теперь всегда на четвереньках к ней являешься? Понимаю, она может. Да, сестрица моя… Такая Бугримова! Да! Ну, я один.
Славик сел на паркет и, опустив голову, оцепенел, пытаясь осознать, что же произошло. Он задумался, вернее, попытался задуматься. Но поймал себя на том, что не думает, а считает его булькающие глотки. И это единственное, на что он в этот момент способен, и что ему от этого становится легче. Потом подполз к Вирусу, протянул руку и молча взял у Саши бутылку. Пил "с горла". Горлышко стучало о зубы Славика. Вирус смотрел на него с изумлением. Он никогда Славика таким не видел.
– Что это ты так?
– А ты что так? – переспросил его Славик, явно не желая откровенничать.
– Да вот! Сунул ключ, открыть открыл. Да только ключ в скважине так и застрял. Уже не запереть. Старый замок. Еще мы с отцом его вставляли, я тогда на первом курсе был. Катька маленькая была. Словно вчера, а… – продолжил он, протягивая руку к бутылке. – Хозяйка квартиры меня… попросила. "На выход с вещами!" – сказал он, резко выдернув у Славика бутылку. Сделав глоток, продолжил: – Я работу потерял. Полный "алес капут"! Жить негде! Некуда мне идти! Денег нет. Пришел вот! Ведь это – родительская квартира. Все ж я тут прописан… Я не стал оспаривать завещание мамы, не разменял квартиру, хотел, чтобы все осталось, как раньше было. И – voila – исполнилось! Все осталось, как и было, но только без меня! Я бомж! Я бомж… Пустите?
– Да я… – пролепетал Славик, все так же сидя на полу перед Сашей.
– Понимаю, Славик! Знаю, тут Катька командир. Да я сам знаю, не пустит. Слушай, а как ты с такой стервой, с моей сестрицей, живешь?
– Ну… – отмахнулся от него рукой Славик.
– Славик! Дай мне ключи от дачи. Пока осень, там перекантуюсь. Запасные дай! Я Катьке не скажу, что ты выручил. Дубликаты сделаю, потом передам тебе. Шито-крыто будет.
– Если не скажешь Катьке, я сейчас. Дубликаты верни, я на место положу.
Славик встал, потянулся и пошел в другую комнату, чтобы поискать ключи.
Вдруг зажегся свет и раздался резкий крик Катерины из коридора. Катерина вошла в комнату. Она оторопела, увидев брата:
– Так, принесла нелегкая! Сам хоть упейся, а Славика не спаивай! И катись отсюда! Моя квартира! Понял!!!
Вирус попытался погасить скандал:
– Мне негде жить, Катя! Это наша родительская квартира! И я имею право тут жить! Я с детства тут прописан! Я не стал опротестовывать завещание, не разменивал квартиру, потому что… Я так хотел сохранить тот мир… Мир дома наших родителей без изменений. Мы могли бы здесь…
Но его сестра явно не была настроена на миролюбивые беседы:
– Ну и дурак, что не опротестовал вовремя завещание. А теперь срок претензий сгорел! И катись отсюда!
– Кать, ты родного брата бомжом делаешь? На улицу гонишь…
– Ты сам себя бомжом сделал! Сам ушел из дома и женился на этой пьянчуге Таньке! Вот и покатился!
– Конечно, это была ошибка… Страшная ошибка. Но вы все, и мама, и ты – все радовались, что я женюсь на ней, так ее принимали. А Танька так трамбовала меня, чтобы я женился на ней.
– Конечно, радовались! Ведь мама всегда хотела, чтобы наша трешка досталась мне. А у Таньки была квартира. Нам было выгодно, чтобы ты на этой дуре женился! А ты… дурак!
– Да… мама умерла, когда я был женат на Таньке. Вроде бы… обеспечен жильем. Вот она и подмахнула завещание на тебя. Кто знал, что так все повернется? Только через два года после смерти мамы Танька выгнала меня. А квартира уже целиком твоя…
– Вот именно! Да, моя! Срок опротестования завещания прошел! И катись отсюда! И на даче не показывайся, не забывай – дача тоже моя! А Танька твоя потому и выгнала тебя, что поначалу ты был "перспективный московский мальчик" из трехкомнатной квартиры. Только нужно было дождаться смерти наших родителей. Но она не дожидалась! Меня с мамой трамбовала после папиной смерти, чтобы вы с нею и ее дочкой Алиной переехали в нашу трешку, а мы – в ее двушку!
– Что??? Я ничего не знал! Почему вы все молчали? И Танька все делала за моей спиной?! – ужаснулся Саша.
– Так… мне это все неинтересно! Пошел вон! Квартира моя! – безапелляционно закончила его сестра Катерина.
Славик, молча слушая их перепалку, тихонько, несколько воровато достал из шкафа свою одежду. Но что-то ему не понравилось. И он стянул с себя свитер так, чтобы Катерина не видела. Уложил его в этот пакет, туда же ключи от дачи, батон хлеба с кухни, посылочку с едой, стараясь не шуметь – не шуршать пакетом, он положил у порога квартиры, чтобы Саше было удобно взять, когда будет уходить, покидая поле боя. Потом пошарил по карманам и достал деньги. Сунул деньги туда же в пакет и стал терпеливо ждать, когда эта ситуация закончится. Катерина злобно ударила ногой по чемодану, на котором сидел Вирус.
– А за два года после смерти мамы Танька поняла, что полквартирки ей не обломится, вот и послала тебя! Я же всегда говорила, что ты дурак!
Саша, цепляясь, как утопающий, тихо и униженно все же попросил ее:
– Но я найду работу. Сниму комнату. Уйду! Дай перекантоваться! Дай встать на ноги! Действительно, я дурак!
Но чугунное молчание было безжалостным и безапелляционным. Он встал, поднял стоящий на полу чемодан. На мгновение замер, оглядывая квартиру, явно прощаясь с домом детства. И молча пошел к двери.
– Спасибо, Славка! А ты – человек! – поблагодарил его Саша, не оглядываясь.
Вирус уходил в темный проем входной двери. Уходил навсегда. Уходил в никуда. Навсегда в никуда.
17. Наталья
Наталья набросила на плечи бабушке плед и подошла к компьютеру.
"Как время и пережитое меняет смысл всего, – подумалось Наталье, бегло прочитав ею же написанное на этом конкурсе "Триллер". – Никто ничего не пишет. Конкурс выдохся… Странно, Йёльс молчит, Вдова братьев Гримм – модератор этого форума – совсем забросила конкурс. И на форуме не появляется, Бур тоже не откликается. Ну вот! Похоже, отпал и этот Вирус. Кончился конкурс "Что такое триллер"! А жаль!"
Наташа не заметила, что размышляла вслух. Бабушка удивилась, о чем это она, и спросила Наталью:
– Что… кто отпал? Вирус? Это ты о своем, о фармацевтическом?
– Нет, это я о своем, о девичьем… Да, Вирус. Помнишь, тот, который галиматью написал про омоложенных до детского возраста агентов-шпионов? Я прочитала его опус и спросила: "А вы, собственно, кто в вашем триллере?" А он мне ответил, что он, кажется: "Я – африканец, умерший от излишнего усердия в любви"… Или его африканское сердце… или что-то в этом духе. Правильно Вдова братьев Гримм сделала, что забанила его! Да. Явно отпал. Давно молчит.
– "Я умерший африканец от излишнего усердия в любви"? А по-моему, это мило и остроумно! – рассмеялась бабушка.
– Да! Ты у нас видная авангардистка, бабуля! – рассмеялась в ответ Наталья.
18. Саша
На даче в Апрелевке, построенной Сашкиным дедом в начале шестидесятых к его рождению – появлению первого внука, к счастью, в эту зиму не отключили электричество. Даже теперь дача еще хранила родные запахи их семейного обихода, уклада жизни. То, что невозможно было перепутать с другими домами. Какой-то особый запах маминых пирогов, смешанный с запахами сигарет родителей. Дачи в это время года все пустые. Холодно, все перебрались в город. Оставшееся яблоко на сбросившей листву яблоне, как привет из прошлого, еще висело и словно ждало его. Вирус жадно бросился к яблоку и, сначала поцеловав его, съел, корчась от его жесткой, но сладкой обледенелости. Но вдруг он начал рыдать, обнимая ствол старой яблони, посаженной еще дедом в солнечном, бесконечно далеком мае. Тогда он, пятилетний, с маленькой леечкой с веселой надписью в цветочках "1 Мая", помогал деду, стоявшему рядом с большой, полной воды лейкой из нержавейки, поливал только что посаженный саженец яблони. Сначала Саша поливал чуть-чуть из своей веселой первомайской игрушечной леечки, а потом – дедушка поливал. А потом – опять Саша, а потом – опять дедушка. И дедушка, как следует поливая саженец яблони, рассказывал маленькому Саше о том, какая большая вырастет эта яблоня. И Саша слушал дедушку, высоко задрав голову, внимательно глядя в его лицо, и думал, что и он сам вырастет с этой яблонькой вместе и станет таким же большим и высоким, как дедушка. Эта яблоня единственная уцелела, не вымерзла в морозные зимы. И она оказалась единственной яблоней, накормившей Сашу в этот вечер, ледяной и одинокий, когда он стал ровесником деда, посадившего в этом возрасте эту яблоню – сорокадевятилетним мужчиной. Но деду, прошедшему всю войну, после своих сорока девяти было еще жить и жить. А он, Саша, – бомж. Просто никому не нужный бомж…