- СПИДа не боишься?
- СПИДа? - растерялся Леон.
- Времена нынче, - покачал головой Дима, - а ты парень горячий.
- Огонь, - Леон зачарованно следил, как подушечная Димина рука тонет в портфеле.
- Твой размерчик, - расправил блюдо-ладонь Дима. Там лежали два красивых ярких пакетика, определённо иностранного производства. - В каждом по паре, - пояснил Дима, - как Бог заповедал, каждой твари по паре. Гарантированный противоСПИДовый комплект. Грузины по стольнику отваливают, а я всего за червонец хочу спасти твою молодую душу.
Леон подумал, что только такого - за червонец - спасителя и мог послать ему Бог, имя которого Дима уже истрепал всуе.
- Хватай, пока я не передумал! Такие штуки раскрепощают, тысяча и одна ночь!
С одной стороны, Леону было лестно, что Дима (хоть Леон и понимал, что это не так) считает его парнем, который не просто так сидит с девушкой в баре. С другой - понимал, что вряд ли ему понадобятся иностранные, должно быть, в самом деле надёжно предохраняющие от СПИДа изделия. Какой-то тут был перебор. Двадцать два. Катя Хабло совершенно не производила впечатление злостной носительницы вируса СПИДа. Если, конечно, её не заразили в роддоме или в больнице. Но тогда бы она вряд ли дожила до пятнадцати лет. Не отделаться было от ощущения, что святое дело - благодарение - вырождается в мерзопакостный фарс.
- Спасибо, Дима, - с трудом, как шлагбаум на переезде, отвёл Леон тяжёлую протянутую руку. - В случае чего воспользуюсь советскими. Они дешевле.
- На каждом переезде есть щит, - мистически продолжил железнодорожную тему Дима, - "Выиграешь минуту - потеряешь жизнь". Но бегут. Так и тут. Червонец дороже жизни. Отчего человек так равнодушен к собственной жизни?
Леон решил оставить Диму в беседке размышлять над вечным этим вопросом, но тот с неожиданным проворством выхватил из портфеля какой-то тюбик, добавил к лежащим на ладони пакетикам.
- Выручать так выручать, - вздохнул Дима, - по дружбе так по дружбе. Это подарок. Давай червонец и забирай! Пока я не передумал!
- Это что? - Леон, как дикарь к бусам, потянулся разноцветному тюбику с надписью, которую можно было перевести на русский как "Препарат X".
- Стимулирующая паста, - ухмыльнулся Дима, - вводишь девчонке и…
- Вводишь? - удивился Леон. - Каким образом?
- Там написано, - Дима поднёс ладонь к глазам-биноклям, выказал себя изрядно сведущим в (английском?) языке. - Паста X наносится тонким слоем на презерватив либо вводится непосредственно во влагалище. И девчонка превращается в зверя, - добавил от себя.
- Ты пробовал? - покосился на Диму Леон.
- Понимаешь, какая штука, - доверительно склонился Дима, - никак не могу подобрать.
Леон в ужасе отшатнулся, не желая слушать, чего именно не может Дима подобрать. Как загипнотизированный протянул руку. Яркие пакетики и тюбик с Диминой ладони-подноса пересыпались на ладонь Леона. Леон подумал, что его снобизм нехорош. Ведь сам спросил у Димы. Но так уж устроен человек. Согрешит в мыслях (или не в мыслях) - и в кусты.
Теперь Леон мог внимательно рассмотреть выполненные в стиле комиксов рисунки на пакетиках. Один - как надевать изделие на… язык - озадачил и смутил Леона.
- А ты думал, - усмехнулся Дима. - Язык тоже орудие… пролетариата!
- Не спутать бы, - пробормотал Леон, - когда буду наносить тонким слоем пасту.
- Брезгливость в интимных отношениях, - Дима выказал себя внимательным читателем "Азбуки секса" неведомого Дж.-Г. Пирса, - не что иное, как бескультурье! Эти современные девчонки, - снова полез в бездонный похабный (лучше бы, как народоволец, носил в нём бомбу!) портфель, - у меня тут…
Леон быстро сунул Диме червонец и, не дожидаясь, пока он извлечёт из портфеля очередную диковинку, покинул беседку.
Отворяя тяжёлую дверь "Кутузова", Леон подумал, что денег у него сейчас на рубль меньше. Воистину нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Чего не скажешь о двери. Но обстоятельство, что денег на рубль меньше (а не то, что дважды нельзя войти в мифическую древнегреческую реку), не сильно огорчило Леона. Почему-то он был уверен, что приобретённые вещи совершенно свободно, как доллар с маркой, конвертируются со спиртными напитками.
Бар был по-прежнему пуст.
Рыжая барменша разговаривала в подсобке по телефону "Да? - услышал Леон сквозь приоткрытую дверь недовольный её голос. - В гробу я это видела!"
То, что невидимый абонент сообщал барменше не самые приятные новости, ставило под сомнение дальнейшее - и без того на птичьих правах - нахождение в баре Кати и Леона. Людям свойственно срывать зло на других. Как правило, зависимых от них. Вряд ли бармены вообще и рыжая толстогубая барменша в частности являлись тут исключением.
- Анабазис прошёл успешно? Нас выгоняют, - подтвердила Катя Хабло.
Леон с трудом припомнил, что так называлось сочинение древнего историка Ксенофонта о возвращении наёмного греческого отряда из глубин Персии. Самого сочинения Леон не читал. Но не зря, не зря листал "Философский энциклопедический словарь", многократно входил в эту сомнительную реку. Во время анабазиса греки не только сражались, но и торговали с дикарями.
- Вполне, - Леон подумал, что очень даже вполне. Он избежал сражения, совершил торговый обмен, благополучно вернулся. - Хорошо бы нам теперь продолжить.
- Чёрта лысого вы тут у меня продолжите! - Рыжая барменша подкралась незаметно и теперь наслаждалась произведённым эффектом.
Я думал, она хоть чёрту лысому нальёт, удивился Леон, но чёрта лысого я думал, что она нас выгонит!
- Вон отсюда! - Барменша находилась во власти низменных инстинктов. Самое удивительное, она не только им не противилась, но, напротив, разжигала в себе. У неё было искажённое представление о жизни. Она получала удовольствие, оскорбляя других.
Тут зазвонил телефон, и ей пришлось вернуться в подсобку.
"Да, - недовольно (видимо, она всегда разговаривала по телефону недовольно) рявкнула в трубку. И после долгой паузы (опять недовольно): - Беру. Ты же знаешь, я всегда всё беру!"
- Вы ещё здесь? - выскочила как ошпаренная из подсобки.
Как будто Леон и Катя были дымом и могли раствориться в воздухе за пять секунд телефонного разговора.
Сказанное "всё беру" давало призрачный шанс. Рыжая барменша была настоящим вместилищем порока. Только как её звать - на "ты" или "вы" - Леон не мог решить.
- Смотри…те, что у меня, - упреждая грозный её выход, подбежал к стойке. Хотел показать только "Препарат X", а вытащил всё разом.
- Косметика? - заинтересовалась барменша.
- Можно и так сказать, - смутился Леон.
Она с изумлением рассматривала изображённый на пакетике язык в резиновом чехольчике. Он был отвратителен, как грязное адское пламя, красный зачехлённый язычишка почему-то с крупными пупырышками на конце.
Леон чувствовал себя змеем-искусителем, ввергающим Еву в грех. Только он был вынужденным змеем. Рыжая барменша тоже не очень походила на Еву. А если походила, то не на ту, которую Бог изгнал из рая, а на всласть пожившую на Земле. Такую Еву невозможно было изгнать. Она сама могла изгнать кого угодно откуда угодно.
Что и делала постоянно.
- Сволочь! - завопила она. - Ах ты сволочь! Что это за тюбик?
Назначение остального она, стало быть, уяснила.
- Теперь ты этого никогда не узнаешь, лимитчица! - мстительно отступил от стойки Леон.
Так мог бы ответить Еве змей-искуситель, если бы Ева жадно не вгрызлась в яблоко, а взялась бы гневно и целомудренно топтать его, а заодно и змея.
Библейские сюжеты текли, как реки. Только что Леон был змеем. А вот уже изгоняемый из рая, если допустить, что "Кутузов" - рай, Адам.
Катя Хабло тем временем вышла из негостеприимного рая на проспект. Сквозь приоткрывшуюся дверь внутрь проник косой солнечный луч. То была нить судьбы. Тяжёлая бесшумная дверь, как топор, перерубила луч. Делать в баре больше было нечего.
- Сколько? - Жившей по принципу "всё беру" барменше не понравилась лёгкость, с какой отказался от сделки Леон. Да и власть её над ним, уходящим из бара, сделалась призрачной, как власть двери над солнечным лучом. Луч сунется в другую дверь. - Пятёрку?
- Пятёрки я получаю в школе, - цинично усмехнулся Леон. - Давай, рыжая, бутылку.
Барменша ловко, как фокусник из рукава, поставила на стойку бутылку чернильного "Саперави".
- Его вчера давали в магазине по три семьдесят, - поморщился Леон. - Давай шампанское. Или я ухожу! - шагнул к двери.
- Катись, - спокойно отозвалась барменша.
Но Леон знал, каким лесным пожаром бушует сейчас в её душе "всё беру".
В эту игру он уже сегодня играл с Димой. Взялся за ручку двери.
- Только объясни, - что-то даже человеческое послышалось Леону в голосе рыжей барменши. - Что за тюбик?
Человеческий голос, каким вдруг заговорила барменша, сделал непростым предстоящее объяснение. Леон подумал, что торговля, обмен - древнейшая форма человеческих отношений. Главное тут - взаимная симпатия, благожелательность, а вовсе не подлость, надувательство и обман. Иначе человечество не поднялось бы до торговли, а погрязло в тысячелетней войне. Ещё Леон подумал, что в той торговле, какая сейчас развернулась в стране, очень сильны элементы войны. Он чувствовал себя именно таким, военизированным, продавцом, сбывающим сомнительный товарец. Не утешало и что барменша была не из самых простодушных покупательниц. "Мерзость, - подумал Леон, - всё мерзость, и я мерзость".