Андрей молчал. Недавняя победительная ясность вдруг улетучилась. Андрей понимал, Анюта ждёт продолжения. Но… всё смешалось.
- Ну! - шепнула Анюта. - Продолжай! Что ты ещё знаешь? Почему ты молчишь?
- Угощаешь? - Андрей вытащил шоколадку из хрустящей фольги, разломал.
- Зачем взял? - закричал Володя. - Надо же всё это вернуть! Откуда взялся этот шоколад?
- Ну да, вернуть, - засмеялся Андрей. - Так там и ждут. Нельзя ведь обратно… да, Анюта?
- Где ты взяла эту коробку? - закричал Володя. - Где стащила?
- Не ори, пожалуйста! - Анюта молча выкладывала плитками стол. Четверть стола, наверное, уже выложила, а плитки всё не кончались. - Я на улице нашла эту коробку. На скамейке в парке. Да господи, где угодно!
- Шоколад? Где угодно? - Володя выразительно посмотрел не Андрея, зовя к совместному негодованию.
- Правда, я не знала, что здесь шоколад… Я думала… ну, может быть, цветы.
- Цветы в коробке из-под обуви? - фыркнул Володя. - Легчайшие такие цветочки.
Анюта пожала плечами. Она уже совершенно успокоилась.
- Чего вы так разволновались? Или вас каждый день кормят досыта шоколадом? Ешьте, я угощаю!
- Я тебя сейчас так угощу! - Володя стукнул кулаком по столу. - Говори, откуда эта коробка?.. Я… Я два месяца коплю деньги на попугаев, а ты… Ты хоть понимаешь, что… Кто тебе дал коробку? Кто тебе её дал?
- Отвяжись! - Анюта медленно допила вино, закусила шоколадом. - Какой вкусненький… Чего не едите?
На Андрея она не смотрела, словно того не существовало. Словно не Андрей угадал, что в коробке. Всё вдруг оказалось забытым.
"Вот она, цена моей проницательности, - горько подумал Андрей, - Анюта платит чуть ли не презрением… Но за что? Неужели только за то, что я не знаю всего до конца? Но… разве может хоть кто-нибудь всё знать до конца?" Тогда это обескуражило Андрея, со временем, однако, он привык. Множество раз впоследствии нисходила на него проницательность, и всегда сначала изумлением, потом ожиданием, потом - когда ожидания не оправдывались - презрением отвечали люди. В лучшем случае - равнодушием. Как будто ничего не произошло. Как будто ничего Андрей не угадал. Позже Андрей понял, в чём тут дело. Его проницательность лишь на мгновение высвечивала человека. Возможно, впрочем, в это мгновение человеку казалось: Андрей знает всё! И Андрею, возможно, так казалось, но… лишь мгновение. Ему-то этого было вполне достаточно. Человеку - нет! Почуяв необычный дар Андрея, все желали, чтобы что-то следовало дальше, пусть неосознанно, но жаждали довериться, взвалить на него всю тяжесть собственных дум, поступков, болезней, бед… В конечном же счёте жаждали утешения, облегчения страданий, а кое-кто из впечатлительных - и чтобы Андрей научил, как жить. Эти могли бы стать наиболее фанатичными его приверженцами, ловили бы каждый его жест, каждое слово, но… Андрей был не тщеславен и славы пророка не хотел. Но люди рассуждали по-своему: "Раз знает, раз имеет дар, значит, должен помочь! На то и дар…" Андрей же и в мыслях не держал кого-то утешать, облегчать чьи-то страдания. Это был исключительно его дар, следовательно, распоряжался им Андрей по своему разумению. Проницательность, если угодно, была забавой, игрой. Люди же - материалом для этой игры.
Андрей считал, что ко всякой личности вполне применимы законы градостроительства. Например, прежние теории предписывали, чтобы наряду с надёжной защитой от вражеских нападений город был бы как можно более удобен для сообщения. Применительно к человеку Андрей видел здесь свободный, вольный бег мыслей, отсутствие заторов, могущих привести к маниакальным идеям, разным там странностям, "пунктикам". В Древней Греции при постройке улиц исходили из господствующих направлений ветра. И в человеке Андрей прежде всего старался определить именно господствующий ветер, будь то талант, добродетель, а возможно, и порок. Чтобы ослабить силу ветра, улицы должны быть проведены по медиане угла, образуемого двумя наиболее частыми ветрами данной местности. Если же, наоборот, ветер необходимо усилить, - улицы должны быть проведены по-другому. Древние ещё обращали внимание и на то, чтобы все улицы получали достаточно света и солнца. Таким образом, Андрей видел человека, как город: с его изяществами и трущобами, удобствами и чудовищными перекрёстками, недостатками и достоинствами, но не испытывал, совершенно не испытывал желания вмешаться, перестроить. Лишь наблюдал, и всё. Обманувшиеся люди остро это чувствовали и не прощали Андрею. При этом, правда, почему-то забывали, что не по своей воле открыли душу, без их согласия и ведома, благодаря одному лишь странному его дару это происходило. Следовательно, и судить надо было не Андрея, а его дар. Судили же всегда Андрея! "В конце концов, - думал Андрей, - полезь я в эти клубки, начни учить-поучать-советовать-угадывать… что получится! Что станет со мной, что? Ведь изменится господствующий ветер. Я - это буду уже не я…" Сколько раз зарекался он пророчествовать, но… не было сил сдержать иное, иногда даже просто необходимо было увидеть изумлённые лица. Ведь он ведал о людях то, что знали о себе лишь они одни. Сколько знакомств расстроил Андрей дурацкой своей проницательностью! Сколько женщин бросали ему в лицо горькие слова: "О, как ты всё видишь, как чувствуешь… Только скажи, зачем? Ведь никто не становится искреннее, честное после того, как ты… увидишь, каким-то образом разглядишь. Не то, не то ты высматриваешь! Или… или ты так развлекаешься? О, какое же ты в таком случае ничтожество!"
…Дачное застолье между тем продолжалось. Анюта с Андреем помалкивали, зато Володя не мог успокоиться, без конца возвращался к шоколадному вопросу. Но вот ведь как устроена человеческая психика; уже не так удивляла коробка с шоколадом - Володя, без конца задающий один и тот же вопрос: "Откуда она взялась?", - удивлял больше. А коробка, куда вновь сложили со стола шоколад казалось, вечно стояла на дачном серванте.
Кружение о голове усиливалось. Мысли словно катались на карусели, укатываясь до полнейшего абсурда. Ещё один глоток, понял Андрей, и всё покатится-завертится, станет непредсказуемым и, по-видимому, напрасным. Отставил бокал.
Андрей по-настоящему почти не выпивал до этого дня.
Недавно, правда, они пили ром с Володей. Безудержно фантазировал тогда Андрей, чувствуя, как из слов рождается красивый мир, и ромовые шпоры только подгоняли - вперёд! вперёд! Однако тогда же и обратил он внимание, что как-то уж чересчур жадно, не по-рыцарски пьёт ром Володя. Другое было у него отношение к спиртному, рей мог увлечься очередным враньём, забыть про бутылку, а вот у Володи посверкивали глаза, когда ром наливался из бутылки в стакан, и некоторое разочарование появлялось в них, когда ставилась бутылка на стол. Хотя ром-то ещё не был выпит! Выходило, Володе заранее было мало.
И сейчас Андрей заметил, что разрывается Володя между окном и столом. За окном уже другой дятел, куда крупнее прежнего, можно сказать, зверь-дятел, выколачивал из ствола вредителей. А на столе бутылки, где пока ещё оставалось вино.
"Не пей, Володя!" - едва не крикнул Андрей. - Умоляю тебя, никогда не пей, потому что пропадёшь!" Даже пот выступил на лбу, такого труда стоило сдержать крик. Он вдруг ощутил страдания Володиных зверюшек - забытых, несчастных среди пустых бутылок. Ощутил жалкую бессмысленность Володиной доброты, его дара понимать речь животных, несовместимых с зарождающимся господствующим ветром. Бисмарк, Трофим, Дельта и Петька, должно быть, сейчас поёжились под ледяным порывом, хоть и лето на дворе. Животные чувствуют всё.
"Что со мной? - Андрей потёр лоб. - Это не Володе, а мне не надо пить! Хватит… Что за чушь? Что за глупости лезут в голову? - Андрей чуть не расплакался, вспомнив, как преданно смотрел на него Володя во время вечерних бесед, как безоговорочно верил каждому слову. Дружба для Володи была превыше сомнений. - А я… Я… Как мне не стыдно!"
- Володя! - не удержался, крикнул Андрей. - Дело в том, что тебе лучше не пить! Я имею в виду не сегодня, а вообще… Потом… Всю жизнь. Ты хоть понимаешь меня?
- А, кстати! - Володя не понимал. Он жадно оглядывал стол. Вертел в руке ножку пустого бокала.
- Хватит! Идём гулять! - решительно заявила Анюта. - Всё, идём гулять! Такая погода, а мы, как сычи, сидим в комнате.
- Где это ты видела сычей в комнате? - иронически осведомился Володя. - И вообще, видела ли ты сычей?
- Видела!
- Где же?
- Только что! Здесь. Ты - сыч, - отрезала Анюта и больше не обращала на Володю внимания.
Бокал Анюты остался стоять на белой скатерти. А на дереве за окном вновь появился зверь-дятел. Володя гулять не пошёл.
- Я устал. Я посмотрю лучше на дятла… А потом догоню вас. - Володя махнул им рукой, дескать, идите.
- Мы скоро придём, - сказал Андрей.
- Ага… - Володя уставился в окно.
Андрей и Анюта вышли за ворота. Ласковый старик сторож покивал вслед. Грациозно приминая траву, шагала Анюта. Казалось, ничего Анюта не приминает - трава сама клонится и немедленно распрямляется от её лёгких шагов. Вот и лес начался.
- Направо, - подсказал Андрей.
- Но ведь озеро… кажется, в другой стороне. - Анюта указала на близкую голубизну между деревьями. - Или мы идём не на озеро?
- На озеро. Только на другое.
От солнца, от клубники, от красного вина и волнения чёрными сделались губы Анюты.
Как долго ждал Андрей этого дня! Как ждал его одинокими вечерами, глядя в небо, где звёзды выкладывали зелёными точками профиль Анюты. Жёлтые мудрые страницы, помнится, перелистывал Андрей, но и там одно слово: "Анюта… Анюта… Анюта…"
- Как же ты угадал, что в коробке? - привёл его в себя голос Анюты. - Ты… в самом деле ясновидящий?