Однажды она рассказала мне, что из многочисленных растений у нее на окне первым был ананас.
- Это было в разгар зимы, - сказала Эрико. - Тогда я еще была мужчиной, Микагэ. Я была красивым мужчиной, хотя глаза у меня были разного цвета, а нос более плоским. Еще до пластической операции. Я и сама не помню, как тогда выглядела.
Был слегка прохладный летний вечер. Юити в тот день не ночевал дома. Эрико принесла подаренные кем-то из гостей пампушки с мясом. Как обычно, я делала заметки, просматривая снятую накануне видеозапись урока кулинарии. Синее рассветное небо медленно начинало бледнеть на востоке.
- Не съесть ли нам эти мясные пампушки? - обратилась ко мне Эрико, включив микроволновку и заваривая жасминовый чай, после чего рассказала мне следующую историю.
Я немного удивилась и решила, что она собирается поведать мне о каких-то неприятностях в заведении, и полусонная слушала ее. Я воспринимала ее голос почти как во сне.
- Это было давно. Мать Юити умирала, а я еще не была такой, как сейчас, я еще была мужчиной, а она была моей женой, родившей мне сына. У нее был рак. Ее состояние ухудшалось с каждым днем. Но поскольку мы сильно любили друг друга, я оставляла Юити с соседями и каждый день навещала жену в больнице. Тогда я работала в фирме, и поэтому проводила с ней все время до и после работы. По воскресеньям я приводила с собой Юити, но он был слишком маленьким, чтобы что-то понимать. Тогда для меня все до последних мелочей отождествлялось с отчаянием. Каждый день представлялся мне черным. Тогда я еще этого не понимала, но жена находилась в еще более черном мире.
Эрико потупилась, словно рассказывала о чем-то очень неприятном. На фоне синего неба она выглядела удивительно красивой.
"Мне хотелось бы, чтобы в больнице было что-то живое", - сказала однажды жена. Живое - значит, связанное с солнцем… Растение. Нужно растение… Ей не составило труда убедить меня, чтобы я купила растение в очень большом горшке, не требующее особого ухода. Порадовавшись, что могу сделать жене что-то приятное, я бросился в цветочный магазин. Поскольку тогда я была типичным мужчиной, то не могла отличить бенджамин от сенполии. Только не кактус, решила я, и потому купила ананас. На нем был маленький плод, и я без труда поняла, что это такое. Когда я принесла его в палату, жена очень обрадовалась и долго меня благодарила.
Болезнь все больше приближала ее к смерти. За три дня до того, как жена впала в кому, она вдруг спросила, когда я уже собиралась уходить: "А ты не заберешь ананас домой?" Внешне она выглядела не намного хуже, чем обычно, и, разумеется, ей не говорили, что у нее рак, но это было вроде последнего желания. Я очень удивилась и сказала: "Он же не засыхает, и тебе хотелось, чтобы он стоял здесь?" Однако жена со слезами умоляла меня унести это солнцелюбивое южное растение, пока в него еще не проникли испарения смерти. У меня не было иного выхода, кроме как унести его.
Хотя я была мужчиной, но рыдала навзрыд и не могла, несмотря на жуткий холод, взять такси. Возможно, тогда я впервые подумала о том, что мне не хочется оставаться мужчиной. Немного успокоившись после того, как я дошла до вокзала и немного хлебнула в забегаловке, я решила поехать поездом. В квартире было пусто, только свистел холодный ветер. Я прижимала к груди горшок, в котором подрагивали листья ананаса, мне казалось, что в целом мире никто, кроме меня и этого ананаса, не понимает друг друга, а мы общаемся с ним от сердца к сердцу. Закрыв глаза, словно защищаясь от холодного ветра, я чувствовал, что мы делим с ним наше одиночество… Моя жена, понимавшая меня лучше кого бы то ни было, находилась сейчас ближе к смерти, чем ко мне или к ананасу.
Сразу после смерти жены ананас тоже засох, поскольку я не знала, как ухаживать за растениями и слишком сильно его поливала. Я посадила ананас в углу сада и хотя тогда не могла правильно выразить это в словах, но многое поняла. Если попытаться сформулировать это сейчас, то все окажется очень просто. Я поняла: мир существует не только для меня одной. Поэтому соотношение неприятного и приятного вокруг меня остается неизменным. Сама я определить это не могу. Следовательно, нужно принимать все вне себя в перемешанном виде: и темное, и ярко сияющее. Поэтому я стала женщиной, ею и остаюсь.
Тогда я поняла, что она хотела мне сказать, и помню, как подумала: "А не значит ли это, в самом деле, быть счастливым?" Но теперь это у меня прочно засело в желудке. Почему у людей нет выбора? Словно дождевые черви, мы всегда терпим поражение: готовим пищу, поедаем ее, спим; любимые люди всегда умирают. Но мы при этом вынуждены продолжать жить.
Сегодня ночью я почувствовала, как нарастает мрак, и его дыхание становится все более удушающим. Той ночью в гнетущих, тяжелых снах я поочередно сражалась сразу со всем.
На следующий день небо прояснилось. Я готовилась к поездке, что-то стирала, и тут зазвонил телефон.
Полдвенадцатого? Странное время для звонка…
Когда я с удивлением сняла трубку, раздался высокий, тонкий голос:
- А, Микагэ-тян? Как дела?
- Тика-тян? - удивилась я.
Она, видимо, звонила из будки, потому что доносился шум машин, но я сразу узнала ее голос и отчетливо мысленно ее представила.
Тика была звездой в заведении Эрико, точнее педиком. Бывало, она оставалась ночевать в доме у Эрико, а после ее смерти стала хозяйкой заведения.
В отличие от Эрико, она выглядела как мужчина, но при этом не казалась грубой. Если же она накладывала макияж, узкоплечая, высокая, в шикарных платьях, которые были ей к лицу, то казалась необычайно мягкой и красивой. Как-то в метро школьники ради забавы приподняли ей юбку, и она разрыдалась. Она была очень чувствительной. Хотя мне это не очень по нраву, но рядом с ней я ощущала себя почти мужчиной.
- Я сейчас на вокзале. Ты не могла бы выйти и встретиться со мной? Мне нужно с тобой поговорить. Ты уже пообедала?
- Еще нет.
- Тогда сразу пойдем в "Сарасина"!
С этими словами Тика-тян, вечно торопящаяся, повесила трубку. Мне ничего не оставалось, кроме как прервать стирку и выйти из дома.
Я торопливо шла по зимним полуденным улицам, залитым лучами яркого солнца. Когда в торговых рядах перед вокзалом я зашла в упомянутый ею ресторанчик, специализирующийся на лапше, там меня уже ждала Тика и ела "барсучью соба". Она была в юбке с пиджаком, что может считаться чем-то вроде национальной одежды.
- Тика-тян! - воскликнула я и направилась к ней.
- Эй! - крикнула она. - Как дела? Ты стала очаровательной женщиной. На тебя даже смотреть вблизи опасно! - громко воскликнула она.
От ее слов я испытала не смущение, а тепло. Такой улыбки я больше ни у кого не встречала: она была настолько беспечной, словно говорящей: "А чего мне стыдиться?" Тика демонстрировала мне свое лицо с широкой улыбкой. Воспрянув в ее присутствии, я громко заказала:
- Толстую лапшу с цыпленком!
Суетливая хозяйка заведения поставила передо мной стакан с водой.
- О чем ты хотела со мной поговорить? - с ходу начала я, глотая лапшу.
Поскольку обычно Тика любила заводить долгие беседы ни о чем, я подумала, что и в этот раз будет то же самое, но она сурово выпалила:
- О Юити!
Мое сердце забилось сильнее.
- Вчера ночью этот мальчик приходит к нам в бар и объявляет, что он не может спать. Он был в подавленном состоянии и попросил пойти куда-нибудь поразвлечься. Не пойми меня неправильно! Я знаю этого мальчика с тех пор, когда он был еще совсем крохой. Между нами нет никаких иных отношений, кроме чисто родительских.
- Знаю, - с улыбкой сказала я.
Тика продолжила:
- Я удивилась. Поскольку я сама глуповата, то не всегда понимаю чувства других… Но этот мальчик никогда не показывал другим своих слабостей! Казалось, он вот-вот расплачется, чего с ним раньше никогда не бывало. Он продолжал настаивать: "Пойдем куда-нибудь!" Во всяком случае, Юити было плохо, и он не мог себя сдержать. Мне на самом деле хотелось ему помочь, но сейчас мы переоборудуем наш клуб, и еще не все закончено, поэтому я не могла оставить это без контроля. Я объяснила ему, в чем дело, и тогда он сказал: "В таком случае я пойду куда-нибудь один!" И я дала ему адрес знакомого мне пансионата.
- Да… да, - промычала я.
- В шутку я сказала ему: "Отправляйся туда с Микагэ!" И тогда Юити с серьезным лицом ответил: "Она уезжает по делам в Идзу. Кроме того, я не хочу впутывать ее в мои семейные дела. Сейчас, когда у нее все идет так хорошо, это было бы несправедливо". И тогда я сразу все поняла: вы с ним любите друг друга, верно? Вы несомненно влюблены! Я знаю адрес и номер телефона пансионата, где остановился Юити, почему бы тебе не составить ему компанию?
- Тика-тян! - воскликнула я. - Завтра я уезжаю, еду по делам! - Я испытала шок.
Я поняла чувства Юити, словно бы держала их обеими руками. Я все понимала, ощущала. Юити, который в сто раз сильнее меня, отправился куда-то далеко. Он решил уехать туда, где можно быть одному и ни о чем не думать. Убежать от всего, включая меня. Возможно, он решил какое-то время оттуда не возвращаться. Несомненно! Я была в этом уверена.
- А что это за работа? - спросила Тика, наклонившись ко мне. - В твоем возрасте для женщины есть только одно важное дело. Кстати, ты еще девственница? Значит, вы с ним еще не спали?
- Тика! - воскликнула я, но при этом меня пронзила мысль, что мир был бы намного лучше, если бы все были такими, как Тика. В ее глазах мы с Юити отражались в более радужном свете, чем это было на самом деле.
- Я подумаю над этим, - сказала я. - Я только что узнала про Эрико, и в голове у меня полная сумятица. Но думаю, что Юити еще хуже. Сейчас я не могу его еще более травмировать.