С этого дня наши отношения изменились. Однако Хонин по-прежнему держался, как подобает наставнику: ни ругани, ни насмешек…
Но спустя несколько дней произошло не совсем понятное для меня событие. Надо было быстро сгружать с машины кругляк. Я кинулся было за своими рукавицами, но их не оказалось на месте.
Хонин, уже забравшись в кузов автомашины, кричал:
- Скорее, Валерка! Что ты там копаешься?!
Он подал мне стальной чалочный канат. В спешке я не заметил, что канат старый, как будто долго лежавший в земле, пробитый, с оборванными прядями, торчащими проволочками, весь в пятнах ржавчины.
Я торопливо начал подводить канат под бревно, в это время Хонин с силой потянул его на себя, и руку мне обожгла резкая боль - проволочки, словно иголки, вонзились в ладонь.
- Быстрее, быстрее, Валера. Что ты возишься?
- Да вот… руку… - Я никогда раньше не жаловался, но сейчас боль была нестерпимой.
Я обвязал бревно и, затягивая канат, снова почувствовал, как обожгло теперь уже левую руку.
Пока Аня переносила бревно к штабелю, я спрыгнул с машины и побежал за другим чалочным канатом.
Когда мы сгрузили и уложили в штабель бревна, я осмотрел свои грязные окровавленные руки.
Аня сверху увидела, что со мной что-то неладно.
- Руку, что ли, поранил? - спросила она, высунувшись из кабины. - Давай сюда скорее! У меня аптечка.
Я поднялся на кран.
Аня осмотрела мои руки и ахнула:
- Как это тебя угораздило? В чем дело?
- Не знаю, чалочный канат подвернулся пробитый, старый какой-то.
- Откуда же он мог подвернуться?
- Черт его знает…
- И без рукавиц работал?
- Куда-то задевались. Некогда было искать.
Она подала мне мыло и, поливая воду из пластмассовой фляжки, внимательно осматривала руки. Смазала ранки йодом и перевязала стерильным бинтом.
- Как же ты теперь слезешь?
- Зачем же слезать? Мне и тут хорошо.
- Ты как ребенок. Ну, совсем еще маленький.
И впервые в голосе Ани я услышал что-то для меня совсем незнакомое. И это "маленький", и это "ребенок" относились вовсе не к моему возрасту.
Аня как будто разговаривала не со мною, а сама с собой:
- Надо было поискать рукавицы. Убежали бы. от вас эти бревна?
- Хонин торопил. Машина простаивала.
- Машина-то ясно. - Она возмущенно повела плечом. - Исколол все руки ржавой проволокой. Надо в больницу - укол сделают от столбняка.
- Да ну его, пройдет и так.
- А я говорю - надо. Все равно ты сейчас ничего делать не сможешь.
- Вот и посижу здесь. Посмотри, что это там в лесу?
- Церковь. Ее редко видно и только после дождя.
Церковь была маленькая, а может, так казалось издали, белая - особенно белая среди темного сплошного леса.
- Сходим туда?
Аня, смотревшая вниз на строительную площадку, медленно повернулась ко мне:
- Куда?
- К церкви. Сходим, пока она такая?
Аня продолжала молча в упор смотреть на меня. Потом спросила:
- Какая?
- Белая.
Она смотрела мне в глаза, и от этого все качалось. Я ждал от нее резких слов, насмешки, чего угодно.
- Когда?
Я не сразу понял смысл ее вопроса.
- Что когда?
- К церкви с тобой… когда?
- Сразу после смены.
- Свяжись с ребенком, сама превратишься в ребенка. - Аня отогнала кран назад и, захватив бадью с бетоном, отправила ее бетонщикам.
- Ну, так мы пойдем?
- Конечно, пойдем. Только не сегодня, а завтра, в субботу. А сегодня сделаешь укол от столбняка, понятно?
Дорога к церкви от автобусной остановки шла сначала среди кустов тальника. Тонкие весенние веточки были как синие струйки. Теплая, тихая зеленела кругом трава. Мы с Аней никого не встретили за все время нашего пути.
Кое-где стояли темные елки, над ними высились столетние сосны. Тут же группами росли березы с молодой листвой и редкие дубы. Потом пошел плотный, мощный, разогретый солнцем лес. Пахла сосновой смолой. Тихими волнами шумела в ясной высоте хвоя.
Неожиданно открылся просвет, и мы не сразу поняли, что именно сюда шли.
На открытом откосе стояла старая деревянная часовня. Высокая трава росла у ее стен. Здесь гулко гудели шмели над лесными цветами. На старых бревнах грелись осы.
Часовня стояла одна среди огромных древних елей. Солнце чуть-чуть пробивалось через хвою, и на крыше часовенки красноватым огнем вспыхивал зеленый лишайник.
Тусклая от времени, с тремя маленькими главками на тоненьких шейках, она казалась порождением природы, леса, а не человеческих рук. И кому придумалось ее рубить здесь? Я вспомнил слышанные рассказы о здешних плотниках, что в старину ходили в отход. И на пути рубили часовни, видно, затем лишь, чтобы оставить по себе память, потешить редкого путника. Так и появлялись они, деревянные часовенки, в лесах, на полянах, на косогорах, у дорог…
Какие-то плотники поставили и эту часовенку. Поставили и ушли. И, видно, долго оглядывались, пока она вовсе не скрылась из виду. И где-нибудь в дальних краях виделась она им и звала назад.
Дверь часовни была забита гвоздями.
- Почему же она казалась белой? - спросила Аня. - Ведь она черная.
- Вовсе она не черная. Посмотри, как блестят бревна… Это от старости. И не черные они - серые. А как намокнут и упадет на них солнце, часовня видна издалека и кажется среди темного мокрого леса светлой, почти белой.
- Удивительно… И кажется издали церковью. А сама совсем маленькая…
Воображает себя взрослой, а у самой детские губы… Я смотрел на нее, и мне было не по себе… Откуда это у меня? Откуда совсем новое чувство, что я взрослый и сильный? Почему уже не думаю о часовне? В голове шум, и медленно плывет неведомый сладкий туман.
Мы на коленях долго пили из родника холодную воду. А часовня на лесном склоне светло возвышалась над нами.
- И правда, она белая… - На подбородке Ани блестели капли лесной воды.
Перед закатом солнца мы пошли назад.
И вечер, и тишина, и ощущение жаркой усталости - все казалось внезапно налетевшим счастьем. Удивительно, как немного надо для счастья! А может быть, это вовсе не немного.
Аня непонятно посматривала на меня, на мои неуклюже забинтованные руки.
- Послушай, - спросила она, - ты так и не сказал, откуда взялся старый чалочный канат? По-моему, ничего подобного у вас не было.
- Не знаю… Да я уже выбросил его.
- И все же, откуда он взялся? - Какая-то тревожная тень не сходила с лица Ани.
- Ну мало ли откуда. Валялся, видно. А Хонин впопыхах схватил.
- А рукавицы?
- За досками лежали. Я их потом нашел. Аня остановилась:
- А где ты их оставил?
На фундаментном блоке. А что?
- Как же они попали на другое место?
- Ладно тебе. Нашлись же…
- Я не о том…
Уже в густеющих сумерках мы вышли к шоссе и сели на автобус.
7
Спустя несколько дней у меня распухли руки. Ольга заставила пойти в больницу. Как я и ожидал, назначили уколы. Что может быть тоскливее больничных очередей? Впервые за минувшие полтора месяца я был свободен и, как когда-то, предоставлен самому себе.
Снова подъезд. Ребята лениво расспрашивали меня о стройке. Я видел - им неинтересно, скучно. Работу мою они находили фиговой. Играли в перышки, слушали магнитофон, обсуждали, куда пойти, где выпить.
Шурик был тут же. Он уже ушел с авторемонтного.
- Галка про тебя спрашивала. Куда, говорит, пропал? А я говорю - на стройке крючником, крючки за бадьи зацепляет.
- Стропальщиком.
Шурик вроде и не заметил, что я его поправил.
- Ничего, говорит, должность… Моему, говорит, брату крюком на стройке по голове досталось - пять лет лечился.
- У нас каски.
- Ну, по горбу получишь. Руки вон уже закуклили. Может, еще ампутируют. И будешь петь по трамваям.
Шурик смеется тихо, смех как будто душит его, словно кашель.
- Не ампутируют.
- Галка про тебя спрашивала.
- Ты уже говорил.
- Смотри, какой! А то пойдем, она на днях шикарный диск достала. Подергаемся.
- Не пойду.
Впервые я ходил по всей стройке, как прораб, осмотрел завод и поразился, сколько сделано ребятами и девчатами. Задрав голову, смотрел, как плотники обшивали шифером на тридцатиметровой высоте элеватор, потом спустился в подвальное помещение - там девчата-плиточницы заканчивали облицовку новых душевых.
- Ты в бригаду к нам, девочка? - спросили у меня девчата. - Давай, мы живо всему научим!
Они дружно захохотали.
- Ладно вам… - Я почувствовал, что краснею, и это еще более раззадорило их.
- Симпатичная девочка, правда?
- Ну, хватит вам…
- И пошутить нельзя? А что у тебя с руками, Валерик?..
Потом я пошел к производственному корпусу.
Там работала бригада каменщиков дяди Митяя. Мы подаем каменщикам поддоны с кирпичом и раствор, работаем по существу вместе, поэтому всех в его бригаде я хорошо знаю.
- Как руки? - встретили меня. - Надо же! Заражение с такого пустяка схлопотал.
И они стали припоминать случаи, когда кто-то и где-то…
От стекол кабины башенного крана падали слепящие отблески, и я, сколько ни переходил с места на место, никак не мог разглядеть Аню.
Меня увидел Спиридонов, подошел, усадил рядом с собой на доски.