11
Неприметно подступила осень. Нагнало туч, и потянулись дожди. Сначала редкие, едва прибивающие пыль. Потом зарядили грозовые ливни. Чем дальше, тем чаще сменялись они изморосью. Котлован буквально заливало. Со стен его отслаивалась и ползла вниз глина. Выбирать ее приходилось вручную.
- Ничего, закончим, будет легче, - подбадривал нас бригадир.
Каждый день к нам приходил прораб, смотрел работу, озабоченно советовался о чем-то с бригадиром, поглядывал на серое небо, повисшее над стройкой.
Я уже мог весь день, не чувствуя особой усталости, работать топором.
Однако Петров все поправлял и поправлял мою руку, показывал, как надо стоять, советовал не делать лишних усилий.
На котловане я работал наравне с другими плотниками, не отставая от них. Я придумал подвесить на консолях в котловане редукторную дисковую электропилу для обрезки концов досок. Это дало некоторый выигрыш и облегчило нашу работу.
"Прожектор" мы выпускали вместе с Толей. Писал он медленно, но четко и аккуратно. Частенько, правда, приходилось исправлять за ним орфографические ошибки, однако получалось у нас неплохо. Вот только рисунки… Рисовать никто из нас не умел.
Валя Синявский, глядя на эти рисунки, говорил:
- Сюрреализм… И все же это не самое главное. Главное - к новому году пустить первую очередь завода.
И мы нажимали вовсю. Вечером я засыпал, пожалуй, раньше, чем голова моя успевала коснуться подушки. Утром вскакивал под неистовый треск будильника и мчался под душ.
У Ани тоже прибавилось работы. Она теперь гоняла кран от главного корпуса завода к складу глины.
Склад глины - это только называется так. На деле же - огромный цех: в нем мог бы разместиться чуть не весь завод вместе с сорокаметровой вращающейся печью. Внутри склада глины про" ложен железнодорожный путь.
Аня подавала монтажникам фермы и плиты перекрытия. Работа на монтаже склада глины требовала предельной осторожности и от крановщицы, и от монтажников. Осторожности, согласованности и смелости. Монтаж шел на десятиметровой высоте. Ребята в бригаде Михеева как на подбор - все рослые, плечистые. Состав этой бригады не менялся: никто из нее не уходил, никто в нее не вливался. Так и держались михеевцы одной группой - семь человек, считая бригадира.
Во время работы монтажники весело переговаривались с Аней, приглашали ее кто в кино, кто в театр, кто на танцы.
А она сердито кричала им:
- Леша, пристегнись!.. Мальчики, будете лихачить, откажусь с вами работать. Понятно?
На глазах поднимались новые корпуса завода. Завершался монтаж сорокаметровой вращающейся печи обжига. Недалек уже был день, когда в ней вспыхнет мощное газовое пламя, в котором закружится нескончаемый вихрь гранул. А пока мы заливали в опалубку бетон, уплотняли его вибраторами.
В начале сентября мы вышли на нулевую отметку.
12
Это был разговор, к которому я возвращаюсь без конца.
Мы с Аней шли картофельным полем к электричке. Мы были вовсе не одни - и впереди и позади нас шли рабочие разных бригад, все после смены спешили на поезд.
На перроне собралось полно народу.
Когда донесся шум приближающегося поезда, Аня вдруг взяла меня за руку.
- Идем…
И мы пошл и с ней узкой тропинкой.
Вскоре нас догнал и пронесся мимо поезд. Мы оглянулись - перрон опустел, нигде ни души…
- Слушай, - сказала Аня, - как это мы до сих пор не додумались пройти эти шесть километров после работы пешком? Ты не знаешь?
- Нет.
- Слушай, - снова сказала она. - А может быть, мы и еще до чего-нибудь не додумались? - И, засмеявшись, зашагала впереди.
Мне нравилось в ней все: как она держала голову, ее подвижная легкая фигура, ее походка, ее всегдашние неожиданности: одна из них - эта наша прогулка пешком.
Осень, в общем-то сырая и дождливая, прояснилась, и ясность и тепло будто захватили в прощальные объятия: дымчатая глубина полей, лес, вдруг обагрившийся после долгого зеленого сна, кое-где лиловый, кое-где фиолетовый, бесчисленные гроздья рябин, запах приносимого ветром дыма, приглушенные звуки - все было трогательно, прощально, все могло вызвать счастливые слезы.
Аня обернулась, улыбнулась мне, замедлила шаг и пошла рядом. Я почувствовал ее плечо, ее руку, ее быструю крепкую ладонь.
- Если бы мы сегодня поехали электричкой, то не увидели бы этих рябин.
- А знаешь, - сказал я, - это нам только кажется.
- Как?
- Ну, так…
Она с улыбкой заглянула мне в глаза:
- Правда… Одной мне все это тоже, наверно, казалось бы обыкновенным…
Мы то шли по шпалам, беспрерывно меняя ногу и подскакивая, то бегали вверх и вниз по насыпи, гоняясь друг за другом, как будто и не было довольно трудного рабочего дня.
Мимо нас проносились поезда, стремительные пассажирские и нескончаемые, пахнущие лесом и нефтью, грузовые.
Пережидая их грохот, мы умолкали, а потом опять говорили.
Чего-то я не расслышал из-за шума уходящего поезда, разобрал лишь остаток того, что сказала Аня:
- Олег Иванович просил завтра две смены… А мне в школу. Значит, опять пропущу. И так уже много пропусков… Ты хитрый - не повышаешь свой…
Я схватил ее за руку и уткнулся лицом в ее куртку, уткнулся, словно бросился в омут, чтобы меня не было видно и слышно, чтобы спрятаться от себя, от Ани, от красных рябин, от осеннего света, от всего. Анина куртка пахла машинным маслом и еще, кажется, полынью.
Я поднял голову, спросил:
- Почему ты пахнешь полынью?
- Потому что… - Бледность медленно скатывалась с ее щек. - Потому что…
Это было, как я понял потом, признание в любви. А я вдруг задал дурацкий вопрос:
- А Хонин?
- Что-о?! - Анины глаза округлились.
Затем мы долго шли молча. Аня впереди, я - следом.
Внезапно налетел резкий порыв холодного ветра.
Аня замедлила шаг.
- Теперь опять будет мучение с этой погодой… Хоть бы дул равномерно, а то рванет как бешеный, и опять тихо.
- Ты заклинила линейный контактор?
- Нет.
- Почему?
- Да пойми, это же категорически запрещается. Этим выводится из действия защита от перегрузки и короткого замыкания и вообще блокировка всего крана.
- Ну и что?
Аня лишь пожала плечами и отвернулась.
- И так неприятностей хватает. А тут - линейный контактор! Да если хочешь знать, запрещено даже выдергивать краном защемленный грузом чалочный канат, поднимать примерзший или присыпанный землей груз. Даже тебя я не должна была пускать в кабину, потому что это запрещено правилами.
- Но ты же сама говорила…
- Мало ли, что я говорила… Олег Иванович сам все пломбы проверяет. И дураков навалом. Под груз лезут, устраивают завалы из блоков и панелей… Думаешь, сверху все видно? За всем не усмотришь. На днях самого Водяного крюком по голове ударила…
- И что крюк, выдержал?
- Хорошенький смех… Слава богу, каска на нем была. Сам мастер лезет, не глядит.
- Ругался?
- Нет, сам ведь виноват… Знаешь, я больше всего боюсь кого-нибудь покалечить. Представляешь… - Она остановилась, возле ее губ вздрагивали едва заметные горькие морщинки.
- С чего это у нас разговор пошел заупокойный? - весело спросил я.
- И правда… Ах, с ветра. Налетел ветер, вот и…
- Осень. Ладно, мы хоть бетонирование котлована закончили. Уложились в срок…
Этот путь среди осенней травы показался таким коротким, что я с недоумением смотрел на первый перекресток, эстакаду, людей, спешивших к подземному переходу. Город уже охватывали сумерки, кое-где в окнах горел свет.
- Вот и все, - улыбнулась Аня, медленно отведя со лба спутанные ветром волосы. - Завтра можно снова пройти…
Но на другой день с утра пошел дождь. Ветер во все стороны бросал холодные потоки воды. Все надели плащи с капюшонами.
Наша бригада разрослась. Пришли выпускники из ГПТУ, влился кое-кто из разнорабочих.
Василий Акимович как будто притягивал к себе людей. Был молчалив, глядел пристально. Больше давал понять, чем говорил.
Как-то один из новеньких пренебрежительно сказал при нем:
- У всех механизация, а у нас топор да топор, как сто лет назад. Пора его сдать в архив.
- А работать чем будешь? с улыбкой спросил Петров. - В Москве, в музее я недавно видел каменный топор. Выточен - прямо засмотришься. Другие проходили мимо, а я заинтересовался, расспросил. Оказалось, каменные топоры полировали поколениями - начинал дед, продолжали сын, внук… Во как!
- Интересно, однако, Василий Акимович, когда первый топор появился?
Но старого плотника вопрос ничуть не смутил:
- Четыреста тысяч лет назад.
И меж плотниками мигом разгорелся спор о топоре.
- В древности топоры украшали.
- Это потому, что тогда топор был оружием. А оружие всегда украшали.
- За Русь драться мужик выходил с нераскрашенным топором.
- Теперь топорами не воюют.
И снова в спор ввязался Петров:
- Не скажи, я всю войну прошел с топором. Сапером был. Наводил мосты. Не раз купался в ледяной воде. Пять топоров у меня пошло ко дну. Шестой домой привез. Другие с добром, а я с топором. По нам самолеты хлещут, от пуль только шум по воде идет, а мы с топориками - тюк да тюк, и весь фронт на нас глядит, пока переправу наведем. Тогда никто не думал, что топор устарел, Или, может, сейчас возьмем да выкинем наши топоры?..