В поисках пологого склона строители неожиданно наткнулись на останки сразу шести волов. Истлевшая упряжь и три полусгнившие повозки – всё указывало на то, что сгинул этот обоз на дне глубокой балки очень и очень давно, но никто, даже из самых древних стариков, не помнил о такой пропаже. А когда здесь же, на склоне Сухого Чалтыря, нашли два захоронения, то по округе поползли слухи о Запорожской казне. По истлевшей одежде трудно было судить, кто похоронен тут, запорожские или донские казаки, но и в одной, и в другой могиле обнаружилось по золотой монете. Грубо пробитые дырки и остатки сгнившего кожаного шнурка явно говорили о том, что носили их на шее. Версия о разбое тут же отпала, потому как стоила каждая такая монета дороже всех этих волов вместе взятых, но никто не покусился на золото, а значит, хоронили мёртвых свои, быть может, в надежде вернуться.
И сразу тут вспомнили про третью монету, вернее, про первую, которая всплыла почти пятьдесят лет назад при таких громких обстоятельствах, что память о них не стёрли и несколько десятилетий. Ведь тогда впервые в истории Всевеликого Войска Донского, на территории которого располагался Сурб-Хач, было совершено разбойное нападение на православную обитель.
Осенней ночью 1834 года шайка разбойников захватила монастырь. Монахов избивали, а настоятеля Арутюна Аламдаряна пытали огнём, добиваясь признания, где он прячет сокровища Запорожской казны. Грабители перевернули верх дном все монастырские постройки и храм, не тронули только алтарь, особенно тщательно обыскивали подвалы храма в поисках тайников, но ничего не нашли. Только к утру из Нахичевани подоспела помощь, и грабители бежали.
Мученическая смерть настоятеля, дерзость и жестокость разбойников, всколыхнули юг империи. Следствие длилось долго, но ни убийц священника, ни сокровищ Запорожской Сечи найти не удалось. Лишь в личном архиве убиенного настоятеля среди многих бумаг, что хранились в нише за алтарём, обнаружили рисунок, отдалённо напоминающий то ли карту, то ли профиль женской головки, и монету на кожаном шнурке – золотой дукат с неровно пробитой дыркой, из-за которой было непонятно, тысяча семьсот какого года выпустили эту монету. Уцелевшие монахи рассказали о старце Симоне, который, согласно преданиям, нашёл место для монастыря, и всю свою долгую жизнь, даже в преклонном возрасте, раз в году обязательно покидал обитель и пешком отправлялся куда-то на северо-запад в сторону Сухого Чалтыря. Рассказывали, что перед смертью исповедовался старый монах самому настоятелю, после чего и появились в монастыре странная карта с ещё более странной монетой. Слухи об этом взбудоражили многих, но в открытую искать золото тогда никто не рискнул, дабы не попасть под подозрение после разбоя в монастыре, ибо суд в те времена был скорый и лютый.
Но после находки в Сухом Чалтыре, когда стало этих монет уже три, скудные факты обросли столь многочисленными домыслами, что породили невиданную доселе волну кладоискательства. В Нахичевани даже образовалась акционерная компания по поиску казачьего золота, одним из учредителей которой стал молодой тогда адвокат Лусеген Вартанян. Спустя время акционеры за баснословные деньги выкупили у монастыря и предыдущих владельцев все три монеты, карту и даже организовали несколько бесполезных экспедиций по поиску сокровищ. Никакого результата поиски не давали, молодые акционеры с годами становились уважаемыми людьми города, поэтому компания по поиску золота Запорожской Сечи де-факто превратилась в Общество "Лусеген Вартанян и Товарищи" по сбору раритетов той поры, когда армяне переселялись на Дон.
Так всё неспешно и продолжалось до самого 1917 года, но вместе с империей рухнул привычный образ жизни, один из акционеров бежал за границу, прихватив с собой самое ценное, в том числе и карту. Спустя три года красными пролетариями был расстрелян адвокат Вартанян, наследникам которого и досталась отличная, но мало кому тогда интересная краеведческая коллекция.
Карта неожиданно объявилась спустя четверть века в 1942 году, свою уникальную дедовскую коллекцию одинокий 77-летний краевед Вартанян в 2010-м завещал музею, в котором проработал всю жизнь, кое-что на память оставил сестре, ну а Злате после смерти дяди Рубика достались уцелевшие монеты, срисованная копия старинного рисунка с трезубцем и чёткая инструкция, как расшифровать и что делать с этой картой. И то, что написал в своём предсмертном письме дядя Рубик: "…Деточка моя, неважно, сможем ли мы им помешать, важно, что мы не можем этого не делать…" – стало полной неожиданностью для Златы, совершенно перевернув её намерения.
* * *
Миха оказался крайне выгодным приобретением для "Архиблэка", ведь с его появлением группу стали регулярно приглашать в эфир ростовских радиостанций. Дело, конечно же, было не в том, что с клавишами "Архиблэк" сразу явил нечто новое в музыке, нет, просто несколько однокурсников Михи по журфаку работали кто ди-джеем, кто ведущим на радио, а один – даже программным директором, и он этим беззастенчиво пользовался.
А после того, как программный директор пообещал, что поставит группу в ротацию, Миха даже потребовал от Златы новый текст, ведь чтобы регулярно звучать в эфире, нужна была песня не хуже их "Мамы…", но только менее радикальная. И если Рыжий просто обалдел от такой наглости своего приятеля – требовать что-либо от Златы, то Румын, который быстро невзлюбил новичка, тихо позлорадствовал: никогда ещё Златка не писала тексты на заказ, ведь "соловей не поёт для свиней", а значит, огребёт сейчас этот выскочка по самое не балуй.
Удивляться Ромке пришлось дважды. Сначала, когда Злата молча выслушала Миху и ничего ему не ответила, а затем, когда на следующий день она в пять утра (всю ночь сочиняла?!) прислала по электронной почте Ромке, Сашке и Михе свои новые буквы.
"Мария и Иосиф Виссарионович" назывался новый шедевр, и у него, даже на первый взгляд, были все шансы повторить успех "Мамы…". Так, собственно, и вышло: новая песня в клубах пошла "на ура", вот только в ротацию на радио так и не попала. Владелец радиостанции оказался шибко верующим человеком, и программный директор не захотел рисковать своей карьерой ради насмешливой рок-баллады о войне двух миров – попов-мироедов и мирян-богоедов – за машины по обнаружению Бога на небесах.
Миха позвонил утром, когда Злата, только проснувшись, ещё валялась в постели, посматривая спросонья на будильник и выгадывая последние минутки сонной неги. Уже давно надо было вставать, чтобы успеть хотя бы к одиннадцати часам встретиться с пацанами на борту "Адмирала Лунина". Вчера поздно вечером звонил Ромка и просил появиться там как можно раньше. Ей даже показалось, что он снова дуется на неё, но последнее время это случалось так часто и густо, без всяких поводов с её стороны, что она не придала этому значения.
– Салют, Миха! – зевнув, потянулась, вставая, Златка. – Что звонишь, соскучился?
– Да вот, проезжал мимо, подумал, может тебя подбросить куда надо?
– Не, спасибо, я сейчас на левый берег к пацанам собираюсь, через полчаса катер будет, – отказалась она, – надеюсь не опоздать.
– А зачем суетиться с катером, я на машине, через новый мост и подкину тебя куда надо, – предложил Миха.
– Ну… если тебе в кайф сюда переться, – пожала плечами Златка, – то приезжай. Адрес только запиши: улица Портовая… Уже внизу стоишь? Фигассе, резкий какой, а адрес откуда взял? Только лапшу мне не вешай про крутого журналиста, который всё знает, – рассмеялась она.
– Рыжий сказал, – честно признался Миха.
– Ну ладно, жди тогда.
Она быстро оделась, расчесав, привела в порядок волосы, глядя куда-то сквозь зеркало, и уже собиралась уходить, когда, словно очнувшись, увидела своё отражение:
– Ну и чего мы так придурковато улыбаемся, подруга? – усмехнулась она своему отражению и закрыла за собой дверь.
Чёрная "Субару" мигнула фарами, как только она вышла из подъезда, и Миха поспешил из машины ей навстречу.
– Чёрный автомобиль белого человека – это, наверное, круто, – смеясь, поддразнила она его, подставляя щёку для дружеского поцелуя.
– Киплинг бы тебе ответил, что тачка старше пяти лет, скорее, бремя белого человека.
– Ух ты! – дёрнула бровью Златка. – Наш мальчик знает, что Киплинг не только книжки про Маугли писал! Молодец, – похвалила она.
Они сели в машину, Миха вырулил со двора и выехал на Портовую улицу.
– Миша, ты дорогу не перепутал? – оглядываясь назад, удивилась Злата. – Нам же в противоположную сторону, через Сиверса надо на новый мост ехать.
– А мы через Западный мост поедем, если не против, конечно, – ответил он.
– Да мне всё равно, – улыбнулась Златка. – И охота тебе круги мотать?
– А у меня к тебе предложение есть… – разулыбался Миха.
– Руки и сердца, надеюсь? – расхохоталась она. – Тогда в очередь становись, третьим будешь.
– Если и буду, то только первым, – нахально ответил он. – Поехали сейчас в Таганрог, а?
– Зачем?
– Город красивый, набережная, все дела… Тебе понравится. Поехали, полчаса езды всего – и ты на море!
– Всё ясно! – снова рассмеялась Златка. – Вот, значит, ты где своих барышень выгуливаешь – вокруг домика Чехова, – хохотала она. – И как, ведутся на романтику?