"Поздно! Нет моего дорогого Алексея Фомича. Это он его убил! Убил, а сам смылся. Мне пришлось отвечать…"
"Да как ты смеешь!.."
"Предупреждаю, если вы ещё раз позволите себе перебивать…"
"Что? что вы можете со мной сделать? - плача, выкрикнул писатель. - Со мной уже всё сделали… Проклятая жизнь, - бормотал он. - Проклятая страна…"
"Если вы ещё раз… Вы будете выведены из зала".
"Х-ха. Сделайте милость!"
"Заседание продолжается, - выдержав паузу, величественно сказал председатель. Писателю: - А вам советую выбирать выражения. Проклятая страна… как это у вас язык повернулся сказать такое!"
Последние лучи солнца блестели на его черепе. Он обратился к зелёной маске:
"Ваша очередь".
Маска молчала.
"У вас есть претензии к… этому господину?"
Она кивнула.
"Пожалуйста".
"Я женщина. Баба, по-простому говоря".
"Так. И… и что же?"
"Ничего", - сказала зелёная маска.
"Мы вас слушаем, - мягко сказал председатель. - Вы хотели что-то сказать суду. Что вы хотели сказать?"
"А то, что не каждому такая баба достанется".
"Вы хотите сказать - такая, как вы? Он вас не оценил?"
"Он ходил в деревню. Ко мне ходил, ночью".
"Как, будучи заключённым?"
"Он был бесконвойный. Ну и пользовался, что никто не видел".
"Следовательно, ещё одно грубое нарушение закона. Внесите, - сказал председатель секретарю, - соответствующее дополнение в обвинительное заключение… Продолжайте, мы вас слушаем".
"Да я не о том. Вот он, значит, ходил ко мне в деревню".
"Как называется ваша деревня?"
"Кукуй".
"Красивое название, - сказал председатель. - Далеко?"
"Что далеко?"
"Далеко ли он ходил к вам?"
"Недалече. Вёрст восемь будет. А ночи были чудные, звёзды, словно брильянты, глаз не оторвёшь!"
"Вы очень поэтически выражаетесь… Если я вас правильно понял, вы чувствуете себя оскорблённой. Чем он вас обидел?"
"Ради этого только и ходил".
"Ради того, чтобы любоваться ночным небом?"
"Люди не видали, а Бог всё видит", - сказала маска, и все согласно закивали.
"Хгм… - Председатель суда прочистил голос. - Итак?"
"Это бывает, у некоторых душевнобольных, - заметил писатель. - Когда они слышат голоса, и все их в чём-то обвиняют, ругают…"
"Это вы о свидетельнице?"
"Да при чём тут свидетельница. Я хочу сказать, это бывает. Но я ведь не сумасшедший".
"Если бы он любил, - лепетала маска, - а у него только одно на уме… Придёт, и сразу - давай, ложись".
"Вы хотите сказать… э?"
Маска не слушала.
"Я-то была… какая я была, о-ох! Да на меня заглядеться можно было! Глаз не оторвёшь! Молодая, ядрёная. Шея как у царевны-лебеди. Груди белые, круглые, в руки возьмёшь - словно пышки. Словно мне семнадцать лет, а соски как у зрелой бабы, словно вишни, высокие, сладкие… Вот здесь, - маска показала на талию, - тоненькая, как девушка, а бёдра! Широкие, пышные, и передница, и задница, прости Господи, да ведь только Бог один может такое создать; а самая-то сладость, она внизу, она не видна. Нежная, розовая, глубокая - пропадёшь!"
Председатель снова откашлялся.
"Вы… - проговорил он, - ближе к делу, ближе к делу…"
"То ли ещё бывало… Мы с ним и в баню ходили. Сама для него топила".
"Что за чушь, - пробормотал писатель, - какая там баня, это уж ни в какие ворота не лезет…"
"Чего там говорить, - неожиданно спокойно сказала маска. - Бросил он меня. Попользовался и бросил. А я уже была чижолая".
Наступило молчание. Председатель взглянул на секретаря, тот показал на нетерпеливо ёрзавшую розовую маску.
Послышался слабый голосок:
"Я… я хочу тоже сказать…" - и она расплакалась.
"Деточка моя, - ворковал председатель, - ну полно, полно… успокойтесь. Мы вас внимательно слушаем".
Маска хлюпала носиком поднесла к глазам под маской скомканный розовый платочек.
"Он нанёс мне жуткое оскорбление!"
"Ага, - оживился председатель, - какое же оскорбление?"
"Мне стыдно", - пролепетала она.
"Не надо ничего утаивать. Расскажите всё суду".
"Мы вместе учились".
"В университете, если не ошибаюсь?"
"Да. Он за мной ухаживал".
"Та-ак… и что же?"
"Ухаживал, ухаживал, и… и ничего. Сколько можно ждать? - закричала она. - Я спрашиваю!"
"Чего ждать?" - не понял председатель.
"Как это, чего! Вы что думаете, я первая должна?.. У меня есть гордость! Сам должен знать!"
"Простите, кто? Кто должен знать?"
"Он! Он мою девичью гордость оскорбил. Мою стыдливость. Я же не бревно! Я хотела ему принадлежать. А он? Он даже ни разу меня не обнял!"
"Неправда, - неожиданно войдя в зал, сказала девушка по имени Аглая. Она была без маски. - Он только делал вид. На самом деле он был влюблён в меня!"
"Ты? - вскричал писатель. - Как ты сюда попала?.."
"Позвольте, позвольте… - лепетал председатель. - Попрошу к порядку!"
"Минуточку, я сейчас всё расскажу", - сказал писатель.
"Нечего рассказывать. Он был недостоин моей любви".
"Вот: это она. Она стучала на меня!"
"Идиот, тебе это приснилось".
"Наденьте маску. И сядьте", - сказал секретарь.
Она возразила:
"Пошёл ты, знаешь, куда?"
И больше её не было.
"Есть ли ещё вопросы?" - осведомился председатель.
Никто не откликнулся.
"Слово предоставляется…" - он покосился на последнего свидетеля, это была полосатая маска, крайняя слева. Она не дала ему закончить.
"Совсем заклевали парня!"
"Так ему и надо", - заметил кто-то.
Главный судья спросил:
"Вы были с ним в связи?"
"Ну, была, - сказала маска, поправляя на лице съезжающую маску. - Плохую дали", - пробормотала она.
"Простите?"
"Маску, говорю, никудышную дали…"
"Мы вас слушаем", - мягко сказал председатель.
"Не знаю… рассказывать, что ли. Али нет?"
"Говорите, говорите!"
"Он приехал. А кто такой, никто не знает. Ну, живи, коли приехал… А на самом-то деле, оказывается, сбежал".
"Сбежал, откуда?"
"А бес его знает. Должно, от суда спасался. В бегах".
"Так. Мы это выясним. Продолжайте".
"У Колбасовых жил, на огородах. Я с ним и спозналась. Вот он и стал меня уговаривать: давай, говорит, убьём старика, Егория Петровича, а дом продадим. Я, как дура, уши развесила".
"Вы стали его сообщницей?"
"Да какая там сообщница. Я его любила, а он…"
Председатель барабанил пальцами, переглядывался с секретарём. Тот делал отчаянные знаки, стучал пальцем по ручным часам.
Председатель вознёс голову, возвестил:
"Слушание дела откладывается в виду вновь открывшихся обстоятельств!"
Тут он увидел, - все увидели, - на скамьях для публики сидит ещё кто-то. Белая, как снег, маска поднялась и зашагала к столу.
"Наше время истекло, - сказал председатель, - вы имеете что-то добавить?"
Маска медленно сняла с себя маску, и все увидели, что лица под ней нет. Что же там было? Ничего.
"Нет! - завопил председатель суда и попытался встать с места. - Кто разрешил? Кто она такая? Я не приглашал. Немедленно вывести. Здесь не театр! - кричал он, отбиваясь от удерживающих. - Здесь не сумасшедший дом!.."
Началась суматоха, маски повскакали с мест, председатель лежал на полу между стульями, закатив глаза, и кто-то делал ему искусственное дыхание. Публика, которую не пускали, вломилась в зал, и всё смешалось.
LI Unzeitgemäße Betrachtungen. Литература как способ покончить с собой
Снова день без числа.
Вероятно, после 70-х годов.