Хори не ответил, он поднялся с каменной плиты и молча двинулся назад. Юсенебу пришлось догонять его в темноте. На этот раз путь пролегал наверх, на поверхность, прочь из могилы, навстречу солнцу. Смеркалось, они не ели уже больше суток, и Юсенеб в бессилии опустился на песок у подножия пирамиды Великого Кафре. Подбежавшие слуги усадили его в носилки Ахмеса, сунув в руки бурдюк с водой и лепешку. Раздвинувши полог, наблюдал Юсенеб, как медленно удалялось нагромождение камней, скрывавшее великие тайны чужого ему Египта. Хори молча ехал рядом, все также держась рукой за золоченый край носилок. Их мерное покачивание перешло, незаметно для спящего Юсенеба, в покачивание корабля, незамедлительно отплывшего дальше вниз по Нилу, в Бубастис, ибо негоже опаздывать к Фараону на праздник. Да и Великая богиня Убасти может разгневаться.
Рано утром разбудили Юсенеба сестры, громко возносившие молитву покровительствовавшей им богине:
- Славься, Убасти! Абана, Майати и Нинетис возносят хвалу тебе, матери богов, давшей жизнь самому Великому Ра. И радуются тебе все люди, и землю целуют пред тобой, царица земли и неба, дающая успокоение душам. Да будет благословен твой храм на земле, и будут преданы огню враги твои, и обрушатся на них все беды. И будут благословенны твои дети, богиня жизни, выносившая богов, страж жизни и смерти. Да сохранится равновесие на земле, и да пребудет вечное царство богов. Славься, Убасти, создатель жизни, мать самого Ра.
- Благослови, Убасти, наш путь в темноте и при свете, и помоги друзьям нашим! - сестры поклонились на все стороны. - Принимаем безропотно все деяния твои, да храни ты наших детей, и их детей, и детей их детей, и да возлюбят они тебя!!
Казалось, сам Великий Нил радовался вместе с народом Египта. Украшенные цветами и флагами лодки заполнили реку, не давая пути. Корабль продвигался только усилиями слуг, баграми отталкивающих крестьянские фелюки. Гигантская арка, возведенная по приказу Осоркона в честь праздника на берегу реки рядом с храмом Убасти, медленно приближалась. Хори, не произнеся ни слова за все утро, недвижно сидел на палубе, хмуро взирая на кипящее вокруг веселье. Сестры гортанно перекрикивались со знатью, заполнявшей с трудом продвигавшиеся в толчее корабли. Юсенеб сел рядом с Хори.
- Я знаю, тебе тяжело принять все, что на тебя свалилось.
- Юсенеб, почему в мире нет справедливости?
- А что ты называешь справедливостью?
- Каждый должен получить что ему причитается, будь то хорошее или плохое.
- Согласен, только кто решает, что кому причитается?
- Как кто, это и так ясно, - Хори удивленно посмотрел на недовольно морщившегося Юсенеба.
- Ну, хорошо, я спрошу кое-что, а ты постарайся ответить, только хорошенько подумай: кого ты почитаешь больше всех богов?
- Великого Ра, конечно, а потом Осириса, ну и Великую Убасти.
- Да, конечно, Осирис дал тебе покровительство. Но ведь Осирис родился вопреки воле Ра и, несмотря на его заклятие, и стал править Египтом после него. Да и будь на то воля Великого Ра, никакие уловки и проделки Сета не помогли бы, неужели ты считаешь Сета сильнее Осириса?
- Но Сет обманом заманил Осириса.
- А Нат обманом родила и Осириса, и Сета, и Исис, и Нефтис, но именно Осирис стал править Египтом вместо Ра. Подумай, может это Ра покарал Осириса руками Сета?
- Но ведь люди любили Осириса.
- Осирис дал им то, что принадлежало богам. Как ты думаешь, почему этого до него не сделал сам Ра?
- Не знаю.
- А я думаю, что он просто хотел, чтобы люди обращались к Богам, а не придумывали свои собственные законы. Скажи, ты, конечно, осуждаешь Сета и боготворишь Осириса?
- Конечно.
- Но тогда получается, что ты идешь против воли самого Ра. Ты судишь как человек, но даже само собранье богов не смогло указать, кто прав. Так имеешь ли ты право судить, если боги отказались это сделать?
Хори промолчал.
- Хорошо, еще один ребус: что сталось с детьми Малкандера и Астарты? Ты помнишь, как их зовут?
Хори отрицательно помотал головой.
- Диктис и Манерос, так и не помнишь, что с ними случилось?
- Ничего, наверное, остались в Библосе?
- Они умерли, вспомни. Кому же понадобилось убивать детей, ведь они ни в чем не виноваты?
Хори надолго задумался.
- Малкандер и Астарта, - наконец нерешительно проговорил он, - помогли Исис, а это, наверное, не понравилось Великому Ра, и он покарал их смертью детей.
- Браво! - хлопнул в ладоши Юсенеб. - Скажи, явись пред тобой сама Исис, чтобы ты сделал? Поступил, как Малкандер и Астарта?
- Наверное, а что еще остается делать.
- И был бы наказан за свою доброту и помощь, и почести, оказанные богине?
Хори снова промолчал.
- Не мог же ты, в самом деле, знать, что Великий Ра гневается на Исис, да и рискованно перечить богине во гневе.
- Так что же делать? - спросил Хори чуть не плача.
Настал черед молчать Юсенебу.
- Подумай, - сказал он, - подумай…
- Не знаю! - вскочил на ноги Хори, - да и у тебя нет ответа!
- Сядь, - улыбнулся Юсенеб, - мои слова тебе не понравятся, но другого ответа нет. - Он снова помолчал. - Лучшее, что можно сделать - это просто принять волю Богов. Не искать справедливости, ее нет, точнее, ее нет в мире людей, есть только воля Великого Ра. Ты многое можешь, ты можешь применить данную тебе СИЛУ, но ты держишь ответ перед Богами, твоя истинная сила в том, чтобы услышать волю богов, а они не прощают тех, кто идет наперекор.
Кряхтя Юсенеб поднялся на ноги и отправился вниз, в царские покои, которые разделил с ним Хори.
16
Из посольства домой Катерина возвращалась на остановленном тут же, на Ордынке, случайной машине. На всякий случай, как научил ее все тот же тип из посольства, она вошла сначала в соседний дом, пристроившись за каким-то дедом, долго тыкавшим в клавиши кодового замка в подъезде, в котором жила школьная подруга Катерины. Если спросят, то можно сказать, что к ней в гости собралась, потом, убедившись, что "хвоста" таки нет, а водитель уехал, прошмыгнула в собственный подъезд.
С порога, несмотря на светлое еще время суток и почтенный для девушки возраст, ей закатили жуткую истерику, что, мол, надо звонить, а в такой день - и вовсе шляться по Москве небезопасно, и в своих Израилях может, вы и взрослые, а тут вообще-то еще дети, и жизни не знаете. Сил возражать у Катерины не было, да и запал родительский довольно скоро иссяк, и кончилось все, конечно, объятиями и слезами. А после, в постели, все той же самой - девичьей, кажущейся теперь, после нормальных израильских матрасов, чертовски жесткой и неудобной, куда Катерина забралась при первой возможности, вновь навалился страх. И не страх даже, а так знакомое маленькой девочке Вике, а после давно забытое взрослой Катериной ощущение беспомощности перед огромной оголтелой махиной, которая тебя несет, частью которой ты являешься, которую ненавидишь, боишься, презираешь, но и не можешь ни сломать, ни увернуться, ни плыть против течения.