Дело в том, что за неделю до этого инцидента двенадцати лучшим бегунам школы было приказано собраться в актовом зале после обеда. На сцену перед группой спортсменов, в которой, разумеется, были и я с Эдди, вышел наш главный тренер Джек Олсон.
- Каждый из вас, - без предисловий начал он, - имеет хорошие результаты в беге на длинные дистанции. Настолько хорошие, что они могут считаться квалификационными для выступления на одном из марафонов мировой серии "World Marathon Majors".
В этот момент у меня пересохло во рту. Я никогда так явственно не ощущал близость к своей заветной мечте. Я думал что, возможно, сегодня я вытащу долгожданный счастливый билет, который откроет мне безумно широкие возможности для продолжения карьеры.
В зале наступила глубокая тишина. Двенадцать парней пожирали Олсона глазами.
- В общем, так, - продолжал он, - руководство школы решило отправить своего представителя на один из марафонов этой серии, он самый престижный в мире. Чтобы попасть на него, вам придется забыть все свои предыдущие достижения и заслуги. Тренируйтесь усердно и ведите себя дисциплинированно. Через месяц мы проведем контрольный забег, победитель которого будет защищать честь нашей школы. Он и будет единственным нашим представителем на марафоне. Дату контрольного забега я сообщу позже. Все, можете расходиться.
- Единственным представителем, - прошептал я чуть слышно, с негодованием подумав об Эдди и его таланте.
Целую неделю я безумно хотел, чтобы в моей жизни не было никакого бега, никакого Нью-Йорка, никаких претензий на исключительность. Я тренировался как всегда много, и даже с остервенением. Единственным препятствием был для меня Эдди, и как преодолеть это препятствие, я уже знал. Стычка в раздевалке, как казалось, развязала мне руки, я был обязан наказать этого наглеца любым способом; в конце концов, я должен был восстановить справедливость. Ведь только тот, кто усердно трудится, достоин уважения и поощрения!
Вечером накануне контрольного забега, после ужина, Эдди выбежал из своей комнаты в кампусе с выражением ужаса на лице, держась за живот. Вызванный дежурный врач через десять минут диагностировал у Эдди сильнейшее расстройство желудка и диарею, сопровождаемую лихорадкой и высокой температурой. Вердикт для гения бега был сокрушительным: "минимум неделя постельного режима". Враг был повержен. Я узнал об этом от соседа по комнате и воспринял эту информацию холодно. Уничтожив остатки порошка, который подсыпал своему врагу, я с чистым сердцем лег спать. На следующий день я на голову опередил всех в забеге и принимал поздравления. Я победил. И победил заслуженно! Именно я стал единственным представителем в марафоне, который, безусловно, изменит все.
День, к которому я шел всю свою жизнь, настал. День всемирно известного марафона. В то утро я по привычке проснулся ровно на пять минут раньше звонка будильника. К тому времени, как будильник зазвучал во второй раз, я уже стоял в спортивном костюме и кроссовках. Отключив динамик, я прикрепил смартфон к поясу, вышел из номера, быстро спустился со второго этажа и выбежал на площадку перед отелем. Когда я обогнул въезжавший на автостоянку старенький автомобиль и с невысокой скоростью побежал в сторону местного порта, солист группы "Queen" еще продолжал убеждать меня через наушник: "мы чемпионы, мы чемпионы…". Это я знал и без него.
Сегодня о моем таланте узнает вся Америка! Несмотря на желание двигаться быстрее, я не собирался выкладываться, как обычно. Когда полностью стала видна внутренняя гавань порта, я остановился и выровнял дыхание. Пора было возвращаться в отель. Я знал, что старт третьей волны, назначенный на 10:40 по местному времени, станет в моей спортивной карьере трамплином к мировой известности, поэтому опоздание было невозможным.
С самого утра апрельская погода в городе, где проходил этот знаменитый забег, не предвещала ничего хорошего для участников марафона.
Впрочем, я был осведомлен о возможных ее капризах и долго готовился к тому, что бежать, возможно, придется либо при сильном ветре, либо в дождь. Я знал, что местная трасса считается одной из самых технически сложных в мире, но не испытывал даже доли сомнения в том, что обойду неофициальное мировое достижение Джеффри Мутаи на этой дистанции.
Ни капли не смущало меня и то, что стартовать придется лишь в третьем потоке, после элитных бегунов и знаменитостей. Я был твердо уверен, что годы каторжного труда не могли пройти даром. Много лет я упорно тренировался, развивал выносливость, совершенствовал свои физические качества. Все это привело меня сюда, к забегу к мировой славе.
Весь последний год, с середины февраля и до конца декабря, я отдал всего себя и все свое свободное время тренировочному процессу. Тренер хвалил меня сдержанно, но я не мог не замечать в его глазах восхищения. За последнее время я ни разу не навестил родителей, ограничиваясь редкими разговорами по телефону ни о чем - у меня не было времени.
Я ехал на такси к месту старта и безумно хотел, чтобы мать и отец стали свидетелями моего триумфа. Я надеялся, что они будут смотреть трансляцию по телевизору и увидят меня в качестве победителя престижнейшего марафона в мире. Больше всего мне хотелось, чтобы это увидел отец.
Я расплатился с таксистом и пошел к месту старта. Минут пятнадцать мне пришлось продираться сквозь толпу и красно-зеленые кучи бумажных стаканчиков с рекламой всяких напитков. Обойдя бесконечную вереницу пластмассовых туалетных кабинок, я вышел на просторную лужайку, где организаторы мероприятия построили импровизированную марафонскую деревню - с охраной, ларьками, раздевалками, ячейками для хранения вещей и прочими атрибутами, необходимыми для двадцати тысяч участников грандиозного спортивного действа. Впрочем, оно было уже в разгаре, к старту готовилась уже вторая волна бегунов. Из невероятно густого и тяжелого шума толпы изредка удавалось уловить вопль какого-нибудь болельщика, увидевшего своего кумира, или звонкий хохот девушек-студенток, работающих здесь волонтерами. Я переоделся и вышел размяться на лужайку.
Я отвернулся от стартовой зоны и стал пристально смотреть на верхушки редких сосен, пытаясь сосредоточиться на предстоящем испытании. За моими плечами было много турниров и блестящих побед, но я никогда не волновался так, как сегодня.
На секунду мне подумалось, что здесь сегодня должен быть не я, а Эдди Вольф.
- Ну уж нет, - прошептал я, - к черту Эдди. Я заслужил быть здесь!
В этот самый момент голос диктора объявил о пятнадцатиминутной готовности к старту третьей волны бегунов. Резко повернувшись, я пошел к стартовой зоне.
Прошло еще какое-то время, и вот началось! Я побежал…
Я забыл обо всем. Моя скорость была невообразима. Я был словно ветер, словно Мухаммед Али в бое с Листоном - легкий, как перышко. Я был лучшим в этом забеге, в этом не было сомнений. Я уже не думал о преградах, которые я преодолел, чтобы оказаться здесь, я забыл об Эдди и о том, как с ним поступил. Все это казалось таким несущественным по сравнению с тем фактом, что я явно превосходил всех своих соперников, опережая их с большой легкостью. Они были, словно вяло ползущие гусеницы, а я был поездом, проносящимся мимо них. Я не родился этим поездом, я стал им! Я победитель! Я……внезапно сзади послышался невообразимый грохот, и я ощутил сильный удар в спину, который свалил меня с ног. Я ударился головой об асфальт, и медленно теряя сознание, еще несколько секунд слышал вопли и крики обезумевших от ужаса людей…
Это был Бостонский марафон, который состоялся 15 апреля 2013 года. К сожалению, марафон этот запомнился всему миру не моим блистательным забегом, а взрывами, в результате которых пострадали сотни людей.
Среди них был и я.
Я не мог сдержать слезы, когда сидел в кабинете главного врача медицинского центра и пытался читать свою "историю болезни". Профессор говорил что-то про "ранение ног", "спиральный перелом голени с осколками", "все будет хорошо", "со временем опора при ходьбе не понадобится" и что-то еще, но я почти ничего не слышал. Мне было стыдно и больно, обидно и страшно. Придя в себя через полчаса после взрыва на финишной линии марафона, я уже догадывался о серьезности травмы, но не хотел делать выводов. Болеутоляющие уколы приносили минимальное облегчение телу, но еще меня терзали душевные муки.
На следующий день и спустя сутки несколько раз звонил отец, я ответил лишь на первый его звонок, сказав, что я жив и здоров, но продолжать не стал и, сославшись на дела, попрощался. Я представлял, как волнуются родители, узнав о теракте, но мне нечего было им сказать, я отключил телефон и попросил медсестру отнести его в камеру хранения. В тот момент меня ничего не волновало - ни погибшие в результате теракта люди, ни родители, ни мое будущее, ни мое прошлое. Я просто существовал.
Такое мое состояние продлилось недолго, ибо я все-таки был сыном своего отца и не мог позволять себе долгое время находиться в таком ничтожном состоянии. Меня начала грызть совесть за мое свинское поведение - за то, что я отключил телефон, зная, что родители наверняка звонят, чтобы узнать, где я и как я. И я так давно их не видел.
Через пару дней я пришел в себя, встал и почему-то первым делом решил включить телевизор, его включение словно было символом того, что я вновь в этом мире. Канал CNN показывал спасателей, которые суетились вокруг лежащих на земле людей, выли сирены, клубился черный дым. Травма головы туманила сознание, мне подумалось, что телевизионщики прокручивают репортажи с Бостонского марафона. Неожиданно на экране появилось лицо мэра моего родного городка, Томми Муска. Я напрягся и подтянулся на руках, сев поудобнее. Говорили о нем, о моем родном городе, там, где сейчас мои родители, о городе Уэсте: