Я между тем понимал, что вряд ли, конечно, мой водитель играл в основном составе тбилисского "Динамо". Люди из "основы" этой команды не становятся в Грузии таксистами. Они находят себе более достойное место в жизни. Если они сами не могут найти этого места, им помогут. Их не бросят на дороге. В крайнем случае они перейдут в лагерь противника. В этом лагере оказался, например, олимпийский чемпион, защитник тбилисского "Динамо" Гела Кеташвили. Он возглавил одно из подразделений тбилисской дорожной полиции, то есть ГАИ.
Никто ведь, кстати, в Грузии не назовет нормального гаишника сотрудником дорожной полиции. Гаишник - он и в Грузии гаишник, как вы его ни называйте. И это лишний раз роднит грузин с нами. Все мы, водители, дети советского времени. Именно в нас, в отличие от других категорий граждан бывшей империи, еще осталось что-то человеческое с тех времен. И до сих пор оно нам не чуждо. Иначе мы бы не моргали на дороге друг другу дальним, предупреждая, что впереди - враг с радаром. Один грузин объяснил мне и этот феномен. Он достаточно поездил по Европе - и нет там этого.
- Но ведь ты помнишь, кацо, что мы, граждане СССР, новая историческая общность, - говорил он мне.
- Какая же? - переспрашивал я, а то уже и забыл, честно говоря, все эти трогательные подробности.
- Советский народ, - терпеливо напоминал он чеканные формулировки из учебников советской истории.
Грузины к машинам до сих пор относятся так, как в Москве относились к своим четырехколесным друзьям только самые первые водители, вроде Адама Козлевича. Иметь машину в Грузии всегда считалось делом чести. Не иметь ее ты не мог, если претендовал на гордое звание человека, в котором все должно быть прекрасно, и прежде всего его машина. А мужчина, претендующий на то, чтобы чувствовать себя совершенным, идеальным, стопроцентным человеком, который достиг всех вершин - и человеческого духа, и материального благополучия, должен был ездить на белой "Волге". И они ездили. И ездят до сих пор.
На следующий день после моего приезда в Тбилиси другой водитель тоже сразу сказал, что играл в тбилисском "Динамо". Водил он, правда, гораздо хуже и не рисковал. Он отдавал себе трезвый отчет в своих возможностях и не преувеличивал своих заслуг. Он даже честно признался, что играл в дубле.
Москальская сага
Я ездил в командировку на Украину, там выбирали президента этой страны. В Киеве я жил в отеле "Лыбидь". От него до Крещатика, до майдана Незалежности, где последний месяц происходила вся жизнь этой внезапно развеселившейся страны, ехать минут десять. Я с другом сел в машину к человеку, который мне не понравился. Я не хотел с ним ехать. Я даже предложил ему 10 гривен, а не 20. На самом деле это стоило 20. Я хотел, чтобы он отказался нас везти. Но он согласился.
Я так и не понял сначала, чем он мне не понравился. Сидит человек, молчит. А я со своим другом разговаривал. Какое-то контрреволюционное поведение кандидата в президенты Ющенко мы обсуждали, что ли. Все он делал не так, как надо, чтобы оранжевая революция победила. Мешал он этой революции своей цивилизованной робостью, а не помогал. Вот об этом мы говорили.
Водитель слушал это все, а потом как взвизгнет:
- Ма-а-а-скали-и-и!
Он обратил на себя, конечно, внимание, передразнивая наше фирменное "а".
- Ну что вы к нам лезете?! Заработали на нас свои бабки, и давайте езжайте к себе в Москву!
Я очень удивился.
Формально он был прав. Мы действительно залезли к нему в машину. Но зарабатывал-то на нас сейчас он. Такие, как он, приезжают из Киева в Москву и там тоже зарабатывают на нас.
Я говорю:
- Останови, друг!
Он так удивился, что я его назвал другом, что начал тормозить. И вообще, он перестал говорить. Просто затормозил.
- А что? Я же вас везу, - буркнул он вдруг, когда я уже дверь открыл.
Я говорю:
- Да хочу подышать свежим воздухом.
- Ну, понял, - неуверенно отвечает он.
- А то здесь воняет, - говорю.
- Чем? - удивился он.
- Гнилью, - говорю я ему.
Просто я очень завелся, когда меня заподозрили в том, что я на украинских выборах заработал денег. Ведь я не заработал.
Но все-таки мне показалось мало того, что я ему сказал.
- Ты тоже выходи, - говорю.
- Зачем? - спрашивает он.
- Выходи, узнаешь.
Он категорически отказался выходить.
- Не вижу, - он сказал, - смысла.
То есть драться за свою националистическую идею он бы не стал. Не видел смысла. И испугался.
Тогда я ему говорю:
- Ну-ка, скажи, что ты часто ошибаешься в людях.
- Бывает.
- Извинись.
- Перед кем? - переспрашивает он. - Перед москалем?
- Ну да, - говорю. - Я же москаль.
- Извини.
Я даже подумал, не доехать ли все-таки с ним до майдана. Но тут мне стало казаться, что в салоне и правда чем-то воняет, и я вышел.
На следующий день мне надо было улетать в Москву. Я уже выходил из гостиницы, когда понял, что мне чего-то не хватает. Я начал обшаривать джинсы и куртку и быстро понял, чего именно. У меня не было паспорта. В нем лежали и документы на машину: права, техпаспорт. То есть этих документов у меня теперь тоже не было.
Я пропустил свой рейс на самолет. Я искал паспорт. Я обшарил не только джинсы и куртку, но и весь этот город. Не таким уж большим он оказался. Не было нигде паспорта. Мне было очень противно. Я бесился потому что во всем был виноват только я сам. Это отвратительное чувство.
Потом о моей беде узнали мои друзья в Москве. Я ничего у них не просил, но мне позвонил один человек и спросил, хочу ли я улететь из Киева сегодня ночью.
- А это будет легально? - спросил я.
- Не совсем, - ответил он. - Ну, то есть почти. В общем, как тебе объяснить… Все будет решаться на уровне среднего звена…
Мне стало страшно, и я отказался.
Потом позвонил еще один человек и начал решать эту же проблему совершенно легально. Но легально не получилось. И я понял, что я из Киева никогда никуда не уеду. Я смирился с этим.
Потом прямо в номер позвонил один человек. Его звали Сашей. Он работал таксистом. Он сказал, что сегодня утром нашел на заднем сиденье своей машины паспорт на мое имя. В паспорте было еще много документов. Его почему-то особенно заинтересовал пропуск в Верховную раду. Это был для него, по-моему, самый главный документ. Он отзывался о нем с огромным уважением.
Когда мы встретились, я узнал в нем того человека, который извинялся передо мной. И он узнал во мне человека, который заставил его извиняться.
- Жалеете, что привезли документы? - прямо спросил я его.
- Да нет, не очень, - ответил он. - Дело в том, что я три раза в жизни терял документы. Два раза мне вернули, а один раз нет. Если бы два раза не вернули, а один вернули, я бы не приехал.
- А за что же нас, москалей, так не любите?
- А за что вас любить-то? - спросил он. Он размышлял об этом вместе со мной.
- Да в принципе, конечно, не за что, - неожиданно согласился я.
- Ну ладно, я пойду, - сказал он. - Вообще-то у меня сегодня выходной. Жена очень ругалась, что я к вам поехал. Я на окраине живу. Пробки у нас в Киеве жуткие. Не хуже, чем у вас в Москве.
И ушел.
Вопросы языкознания
В Китае во время Олимпиады у нас был китаец-водитель. Там очень трудно получить китайские права, почти невозможно, поэтому у нас был водитель-китаец.
Мы сразу стали звать его Чау-чау. Ничего обидного в этом не было. Просто он все время смотрел на нас так жалобно и с такой готовностью сделать все, что ему скажут, что по-другому его звать как-то даже язык не поворачивался. Мы сначала думали, что он такой же несмышленыш, как и остальные, про которых нам очень много рассказывали и так красочно, что когда мы садились в машину в первый раз, то думали, что приедем из пекинского отеля "Пенинсула" не в "Боско-клуб", а в лучшем случае в Шанхай.
Но этого не случилось. Мы оказались там, где должны были.
Он, конечно, не говорил ни по-английски, ни, упаси бог, по-русски. Это было хорошо, потому что мы-то по-русски говорили и, можно даже сказать, не могли наговориться. И это были не те разговоры, которые предназначались для китайских ушей, потому что мы все время обсуждали китайцев и китайское. Многим мы восторгались, но не всем. Если коротко.
И уже к исходу первого дня стало ясно, что восторгаться следует прежде всего нашим китайцем. Он ехал куда надо, ловил на лету каждое наше слово и даже не пытался его как-нибудь истолковать: он пытался его понять. Когда на исходе второго дня я сказал ему по-русски: "Мы сейчас на плавание, а ты иди покушай…", - он задумался и повторил: "Покуш…". Потом он показал рукой, как он кушает, - и это вызвало приступ восторга не только у меня, но и у него. Он вприпрыжку побежал покуш… Я гордился им.
Я подарил ему бейсболку с символикой российской сборной, он чуть не расплакался от счастья, а еще через пять минут я видел, с каким важным видом он гонял бездельников - других водителей на стоянке, у которых такой бейсболки не было. И главное, они сами понимали, что, пока такая бейсболка только у него, он тут самый главный.
На следующий день, когда мы с моим другом Олегом Осиповым сказали ему, что нам опять в плавательный бассейн, он выдал сразу два слова: "Фелпс" и "вотер". И теперь, когда нам надо было подъехать к олимпийскому парку, который начинался с бассейна, достаточно было сказать "вотер" - и он гнал.