К странной способности своего закудрявленного мозга в моменты наибольшего напряжения запускать маховик бесполезных разглагольствований я относился со свойственной мне амбивалентностью. Я ненавидел эту характерную особенность своего мышления за абсолютную абстрактность и полную никчемность. Но я любил ее за то, что в этой наспех сваренной каше из сумбурных мыслей и мелькающих образов, на самом донышке казанка покоился верх сосредоточенности. Самозащита организма от лавины стрессов выталкивала ее наверх. Но до поры до времени сосредоточенность давала о себе знать лишь не всегда эстетичным побулькиванием. Однако в определенный момент наступало озарение. На поверхность всплывало поистине гениальное решение. Из дальних закоулков памяти, из непролазных катакомб подсознания выныривал давно забытый персонаж, способный воплотить в жизнь самую, казалось бы, нереальную комбинацию.
Рыжая физиономия Миши Зеленгольца возникла перед глазами непроглядным бельмом, заслоняющим свет. Нет, здесь я погорячился. Сейчас его образ предстал светящейся кляксой в черной бездне. Миша был креативщиком без принципов, продюсером без вкусов, издателем без подписчиков и предпринимателем, учредившим семьдесят бизнесов в разных странах одновременно, и чтобы о них не думать - коротающим ночи в запрещенных покерных клубах. Бизнес не давал ему денег, а катраны забирали последнее, но деньги у этого пройдохи водились, ибо временами он срывал куш благодаря очередному своему креативу.
Главной заслугой Миши была его политическая неангажированность, которая в преддверии выборов в Думу и Президенты сослужила привезенной им из Штатов идее политического флэшмоба неплохую коммерческую службу. Он снова был востребован и попал в долгожданную струю, химический состав которой его мало волновал. Флэшмобберы Миши могли сорвать любую акцию, спровоцировать дебош на любой демонстрации и превратить в фарс любую идею, в зависимости от сценария, которым Миша снабжал костяк своей незарегистрированной структуры в количестве ста пятидесяти активистов за два часа до команды собраться в какой-нибудь точке Москвы. В этом было основное преимущество его команды скучающих адептов, голодающих студентов, безработных маргиналов и даже идейных мажоров - она стала настоящим десантом, группой быстрого реагирования, а при надлежащем финансировании - росла как гидра.
Оппозиционеры всех толков от националистов до демократов прослышали, что по свистку Зеленгольца количество демонстрантов можно удвоить, даже утроить, стали прибегать к услугам Миши за деньги. Однако Миша готов был утроить состав участников любой демонстрации только в том случае, если это не грозило утроенному составу четвертованием. Спустя какое-то время Миша стал перебирать харчами, позволяя себе иногда отказываться. Так он однажды отказался от "Другой России", выступив при этом с интервью самому себе в собственном журнале о том, что считает Каспарова предателем… шахмат. Кого конкретно предал бывший Чемпион мира - белых или черных, Миша не уточнил, однако заявил, что связавшись с троцкистом Лимоновым, Каспаров играет теперь за красных. После подобных высказываний Миша в определенном смысле потерял привлекательность как идейный гуру для своих аполитичных и пацифистски настроенных приверженцев, да и как независимый игрок на рынке электоральных услуг. Знамя политического флэшмоба перехватили проправительственные молодежные формирования "Наши" и "Молодая гвардия". Но ему уже было все равно. Он успел сорвать на политике куш, проиграть его в "Шангриле" до "июльского зеро", чтобы вновь задуматься над жизнью и попытаться изобрести новый креатив.
"Где же, черт возьми, этот телефон!? - занервничал я, когда собрался позвонить Мише. Я был убежден, что если телевидению не интересен я, то охочие до сенсаций репортеры непременно клюнут на толпу флэшмоберов, которые удивят всех своей беспрецедентной акцией в поддержку игорного бизнеса и десятков тысяч молодых людей, которые остались за бортом после закрытия казино. А я в этой толпе буду пострадавшим фронтменом, кем-то вроде мученика, которому подрезали крылья и не оставляют в покое могущественные лоббисты из Федерального собрания. Сперва привлеку внимание к своей персоне, а затем выложу на стол козырную карту - личную заинтересованность Гараева в моем разорении. Без политического пиара мной никто заниматься не будет.
Надо стать публичным, чтобы на равных воевать с Гараевым"… - Я тешил себя иллюзиями, заставляя себя поверить в то, что меня осенило… В этот момент псевдо-эйфории из кожаной папки зазвонил пропавший телефон. Он верещал каким-то незнакомым рингтоном в стиле фанк-одиссеи Джамирокуай.
Надо ж было воткнуть сотовый в папку. Наверное, я впихнул его туда на автомате, когда открывал входную дверь своего жилища. Да, еще вчера мой дом был моей крепостью, а сегодня здесь уже витала какая-то чужая аура с сопутствующей ей аранжировкой.
Я извлек телефон. "Верту" как "верту", только не мой. Этот сотовый был новехонький, без единой царапины. Вывод напросился сам собой - вчера в лимонаде я искупал собственную "трубу". Ну, и дебил же я. Да еще и воришка. Хорошо, хоть не сознательный. Каспер теперь богат - купит себе новый. Ответить или вытащить сим-карту и утопить ее в унитазе?
- Алло… - ответил я из чистого любопытства, ничуть не сомневаясь, что свою собственность разыскивает Каспер.
- Да, здравствуйте, Каспер, Вас беспокоит Ирина - бухгалтер Вадима Аркадьевича. Не могли бы Вы приехать сегодня на полчасика пораньше? Просто у нас корпоративный праздник, всех пораньше отпустят. И еще одна просьба - все-таки возьмите побольше вооруженных охранников - сумма ведь внушительная и вся наличными, как Вы и просили…
Я не перебивал, припоминая отрывочные фразы Каспера во время его последнего разговора по этому телефону, случайным свидетелем которого мне довелось стать прошлой ночью. Осмыслить сказанное я не успел, так как она спросила:
- Что скажете? Получится у Вас приехать в полдень?
- Хорошо, - буркнул я, поинтересовавшись, - Ирина, уточните, пожалуйста, адрес…
- Первый монетный переулок, дом 23. Пропуск будет заказан на Ваше имя. Скажете, что Вы к Ирине Самойловой, на 5-ый этаж. Я предупрежу вахту, что Вас ожидают. Но помните - после Вашего выхода из здания безопасность полностью ложится на Ваших инкассаторов. Не рискуйте, проявите максимум осторожности. Хотя Вы можете передумать. Наша служба готова сопроводить Вас до любого места назначения.
- Не стоит, действуем по заранее утвержденному плану, - не верил я своим устам, импровизирующим по указке самого бесшабашного и наверняка пораженного участка моего мозга, - В полдень я буду…
- Договорились, - произнесла она с нескрываемым удовольствием, и связь прервалась.
Часы показывали одиннадцать дня - думать было некогда. Провидение толкало меня на действие. Если это была месть, то не мной придуманная. Я был лишь ее орудием, надо признать, орудием не устаревшим, а вполне даже модифицированным и самоорганизующимся. А скорее, мне довелось стать исполнителем справедливой вендетты, легко адаптирующимся в самых тупиковых ситуациях, кромсающим сценарий по ходу пьесы и верящим в чудо. Мистическая тень графа Монте-Кристо накрыла меня невидимым пледом. Я был суеверен - всегда обходил черных кошек и не возвращался домой, даже если забывал телефон. Наверное, я делал это зря, не веря в доминанту молитвы над плохими предзнаменованиями.
Если мне суждено было окончательно провалиться в пропасть, то и к этому меня подготовила безысходность неравной битвы, а больше - горечь разочарования в недавних друзьях и мимолетной любви. Нельзя загонять человека в угол. Из угла бывает только один выход - вперед на врага. На бегу разберемся…
* * *
Бухгалтерша Гараева не запомнила голос Каспера. Ее невнимательность играла мне на руку. Я был на все "сто" уверен, что она никогда не видела этого жгучего брюнета с внешностью исхудавшего Джокера из 52-карточной колоды. А значит, у меня был шанс провернуть самую рискованную в моей жизни операцию, хоть я и был значительно плотнее и на восемь лет старше ее полуденного визави. Правда, сделать такое в одиночку было практически невозможно…
- Вы не могли бы показать какой-нибудь документ, удостоверяющий Вашу личность - паспорт или водительские права? - потребовали у меня секьюрити. Я стоял перед металлодетектором и хлопал невинными глазами, выдавливая из себя необходимую ложь. В последний раз я врал подобным образом лет двадцать назад, когда "отмазывался" перед старшиной в морской роте военного училища за свои неуставные офицерские туфли. Тогда главный корабельный старшина Железняк и курсант-годок Мороз отдубасили меня в сушилке. Это происшествие утвердило меня в двух мнениях. Я убедился в том, что один в поле не воин и в абсолютной неспособности запудрить кому-нибудь мозги.