4 марта 2009
Снилась война туч с облаками.
Тучи сновали, облака - клубились.
Тучи вскипали и перемещались стремительно, но быстро выдыхались. Облака, казалось, всё время отступали, но вскоре стало ясно, что это мнимое отступление: отступая, облака поглощали тучи, впитывали их, растворяли в себе.
После, когда туч не осталось, облака долго успокаивались, как бы расслабляясь, растекаясь в пространстве, потом постепенно рассеялись, разошлись в стороны - как театральный занавес, и за облаками обнаружилось чистое бесцветное пространство, в нём висели буквы - одни ближе, другие - дальше. Одни выше, другие ниже.
Я пытался прочесть или хотя бы распознать язык, но ничего не выходило.
Буквы не складывались в слова, слоги сочетались произвольно, было ясно, что эта колоссальная система исполнена смысла, но вспышки понимания, осознания, сменялись состояниями полнейшей беспомощности, утраты памяти. В какой-то момент стало ясно, что читать можно, начиная с любого места, любой буквы, в любом направлении. Сочетание двух соседних букв при любых обстоятельствах было верно и функционально, мне казалось, что я, наконец, нащупал нить, направление, но пять или шесть витков спустя всё терял и начинал заново.
Я решил перевести дух и тут же обнаружил, что буквы не стоят на месте. Они двигались, движение было центростремительным. Буквы сближались - сперва медленно, затем всё быстрее и быстрее. Движение сопровождалось гулом, похожим на звук приближающегося поезда метро.
Наконец, они полетели навстречу друг другу с такой скоростью, что стали почти неразличимы. Перед тем, как они столкнулись, мне показалось, что я, наконец, прочёл всё целиком и узнал слово.
Но проснувшись, припомнил лишь сам миг понимания, узнавания.
9 марта 2009
Ранняя весна: первый аккуратный цветок - жёлтое на белом.
Попытался сорвать "на счастье", но тут выяснилось, что вместо стебля под землю тянется серебристый электрический провод.
"Это заговор!" - шепчет прохожий, отнимая у меня провод, и принимается тянуть. Поднапрягся, вытащил метра на два наружу, но тут снизу кто-то дёрнул, и человека унесло под землю - ойкнуть не успел.
Заглядываю в образовавшееся отверстие и вижу, что под землёй, где-то далеко-далеко внизу, под облаками, располагается континент, очертаниями отдалённо напоминающий Северную Америку (разве что немного пошире в талии). Вижу провода, протянувшиеся снизу вверх, миллионы, миллиарды проводов, и понимаю, что на конце каждого из них - цветок.
"Стало быть, весна - продукт подземных технологий" - произношу вслух, и кто-то отвечает мне:
"Но зимы справляют на Небесах."
10 марта 2009
Весна - период тщательно прописанных сновидений: жизнь во сне не менее разнообразна и вещна, чем наяву. Особую выпуклость, реальность, зримость ночной жизни добавляет знание о том, что спишь, в то время как днём то и дело забываешься, и тогда явь становится блеклой репродукцией происходящего: фонит, рябит, дребезжит.
Появляется ощущение, что прямо сейчас, в данный конкретный момент, в эту самую секунду от меня ускользает нечто важное: нужно сосредоточиться, оставить посторонние дела (все дела кажутся посторонними) , припомнить или вернуться (куда?) - ясно, речь идёт о чём-то таком, что ещё мгновение назад было здесь, вот оно: вертится на кончике языка, просится наружу, ждёт мгновения ясности, бодрствования.
События, люди, разговоры, заоконный пейзаж, музыка, новости в интернете, всё то, что при прочих равных обстоятельствах воспринимается как собственно ПРОИСХОДЯЩЕЕ, становится вдруг чем-то совершенно посторонним, сдаёт позиции, отшелушиваясь слой за слоем, обнажая нечто не вполне обозримое, не вполне различимое даже, но - живое и осмысленное.
17 марта 2009
В гости ко мне приходит английский писатель Акройд и сообщает пренеприятнейшую новость: Шерлок Холмс умер от коклюша.
Выпили за упокой, Акройд закуривает трубочку, и тут я чувствую, что табак его пахнет не табаком, а ржавым железом. И я отчётливо понимаю, что запах этот курится потому, что табак Акройда смешан с опилками револьвера. А револьвер, судя по всему, принадлежит Ватсону.
"А что, - осторожно спрашиваю, - здоров ли наш любознательный доктор?"
Акройд смущается, прячет глаза и как-то очень подозрительно хмыкает. Я настаиваю, и в конце-концов англичанин сдаётся: "Никакого Ватсона нет и не было. "Ватсон" - мой псевдоним."
"Позвольте, - удивляюсь я, - но как же револьвер?!!"
"И револьвера не было. Рассказы про Холмса - все до единого - написал я."
Во сне я отчётливо понимаю, что Акройд врёт - рассказы про Холмса написал не он, но кто же их написал? Не упомню... Честертон? Киплинг?
"По правде говоря рассказы про Холмса написал сам Холмс, - говорит Акройд, - и просил меня подписаться - просто потому, что у сыщиков не принято мемуарничать - разве на склоне лет, удалясь, так сказать, от дел. А я - человек чести, поэтому деньги, вырученные за публикации, аккуратно передавал автору, сам же взял псевдоним, чтобы не вводить публику в заблуждение. Так-то явился писатель Ватсон. Теперь, после смерти маэстро, придётся мне самому взяться за дело. Ватсона можно отправить на заслуженный отдых."
"А как же револьвер?" - не сдаюсь я.
"Дался вам этот револьвер!.. Ладно, хотите знать - вот он!" - с досадой произносит Акройд, и достаёт из саквояжа некую железяку, в которой с большим трудом можно узнать предмет оружия. Кто-то хорошенько потрудился напильником, и теперь старый заслуженный револьвер напоминает комок ржавого железа.
"Подумываю о том, чтобы придать ему форму цветка," - откровенничает Акройд, попыхивая своей трубочкой.
6 апреля 2009
В раздевалке гулко хлопают металлические дверцы шкафчиков, за кирпичной перегородкой - мерный плеск: кто-то стоит под душем, намыливая голову, плотно зажмурив глаза. Голоса звучат неразборчиво, смазано, будто все разом воды в рот набрали, в воздухе - пар и сладковатый запах хлорки. Кафельный пол залит по щиколотку: люди движутся медленно, осторожно переставляя ноги, чтобы не споткнуться. Пространство наполнено телами, каждое из которых перемещается в соответствии с заданной траекторией, то и дело взмахивая руками, чтобы сохранить равновесие.
Но - стоит выйти наружу, взгляд наводится на резкость, предметы внезапно становятся твёрдыми, меня не покидает ощущение, что о любой из них можно порезаться или уколоться.
14 апреля 2009
В дни перемены погоды мой череп напоминает неисправную лампу накаливания, где-то далеко внутри загорается зуммер желтого электрического свечения (я вижу этот свет - он отражается в зрачках собеседника), затем мгновенное помутнение, оторопь, и - простите, что вы сказали? - медленный восход сознания к точке минимальной членораздельности.
Как если бы я был тем, кто решил прокатиться на колесе обозрения, и вдруг обнаружил, что колесо стоит в воде по самую маковку, вот оно приходит в движение, кабинки по очереди показываются над водой - одна, и за ней – другая...
Как если бы я оказался в каждой из этих кабинок и в каждое новое мгновение становился тем, кто на краткий миг выныривает на поверхность и тут же исчезает, стремительно погружаясь всё глубже и глубже - до полного беспамятства и исчезновения.
19 апреля 2009
Во сне отчётливо увидел собственное спящее тело - лицом вверх: ночной паучок опустился из темноты и долго висел надо мной на невидимой паутинке, перебирая лапками. Ещё немного, и - коснётся лба...
Я не знаю точно что произойдёт тогда, но чувствую, что не должен ему этого позволить. Тут во лбу моём открывается маленькая двустворчатая дверца, оттуда протягивается рука и вовремя подхватывает паучка, который уже норовит приземлиться между моими бровями. Рука протягивается к потолку и уносит паучка в темноту.
Тут я понимаю, что это сон, что это моя рука, я могу протянуть её и выше. Для тренировки пробую пошевелить пальцами, и мне это удаётся, при этом в воздухе над крышей дома возникает подобие ветра - нечто вроде лёгкого, вязкого на ощупь завихрения. Я понимаю, что могу вызвать ветер, просто разминая пальцы, и знание это приводит меня в прекрасное расположение духа.
Приходит понимание, что ветер, а также любой другой поток в природе так именно и возникает - когда кто-то, условно говоря, шевелит пальцами.
Стоит мне об этом подумать, я тут же вижу эти пальцы - они вплетены в ткань материи - вокруг меня, повсюду.
Они не выглядят как пальцы моей чудесной новой руки, но имеют ту же природу. Стало быть, есть некто, кому они принадлежат. Пытаюсь отследить исток этого бесконечного шевеления, ухожу всё дальше, глубже, и - просыпаюсь.