- Мне больно! - закричал Пьеро, чувствуя, что мужчина давит все сильнее; в пальцах уже пульсировала кровь. Он еще ни разу не видел, чтобы кому-нибудь так нравилось причинять боль. А пассажиры, спешившие мимо, все замечали, но не вмешивались.
- Вот ты где, Ральф. - К ним внезапно подошла женщина с маленьким мальчиком на руках. Позади нее стояла девочка лет пяти. - Прости, пожалуйста, но Бруно хотел посмотреть паровозы, и мы чуть было тебя не потеряли. Ой, а что тут такое? - спросила она.
Мужчина, убрав ногу, улыбнулся и помог Пьеро подняться.
- Ребенок носится сломя голову, а куда - не смотрит. - Он пожал плечами. - Чуть не сбил меня.
- Какая на нем старая одежда. - Девочка смерила Пьеро неприязненным взглядом.
- Гретель, сколько раз повторять: так говорить некрасиво, - нахмурившись, укорила мать.
- И от него пахнет.
- Гретель!
- Пошли? - Мужчина посмотрел на часы, и его жена кивнула.
Они зашагали прочь. Пьеро, глядя в их удаляющиеся спины, растирал онемевшие пальцы. Малыш между тем повернулся в руках матери и помахал на прощанье. Пьеро встретился с ним взглядом и, несмотря на боль в костяшках, невольно улыбнулся и помахал в ответ. Семейство растворилось в толпе, а отовсюду вдруг понеслись свистки. Нужно срочно найти свой поезд, засуетился Пьеро, а то застряну в этом вашем Мангейме.
Судя по расписанию, поезд отбывал с минуты на минуту. Пьеро опрометью полетел на третью платформу и вскочил в вагон, когда проводник уже захлопывал двери. Ехать до Мюнхена было целых три часа, а радость от путешествия уже выветрилась, причем окончательно и бесповоротно.
Состав, в клубах шума и пара, содрогнулся и пришел в движение. Пьеро в открытое окно смотрел, как женщина с шарфом на голове бежит, волоча чемодан, и кричит машинисту: "Стойте, стойте!" Трое солдат, стоявшие на платформе тесной кучкой, стали над ней потешаться, она поставила чемодан и обругала их, тогда один солдат вывернул ей руку за спину. Пьеро с ужасом наблюдал за ними и успел еще увидеть, как ярость на лице женщины сменилась мукой, но тут кто-то постучал его по плечу, и он резко обернулся.
- Ты что тут делаешь? - спросил проводник. - Билет есть?
Пьеро достал из кармана все бумаги, которые сестры Дюран выдали ему при отъезде из приюта. Проводник принялся небрежно их листать, водил по строчкам пальцами, испачканными в чернилах, и беззвучно шевелил губами. От него несло табаком, и Пьеро слегка затошнило от неприятного запаха и мерного покачивания поезда.
- Порядок. - Проводник пихнул документы в карман мальчику и всмотрелся в бумажки на его лацкане. - Едешь один?
- Да, мсье.
- Без родителей?
- Да, мсье.
- Тогда вот что: во время движения здесь стоять нельзя. Опасно. Выпадешь - в котлету под колесами превратишься. Не думай, это не шутки, это случается. А у такого малявки, как ты, шансов и вовсе нету.
Его слова острым ножом вонзились Пьеро в сердце - ведь, в конце концов, именно так и погиб его папа.
- Пойдем-ка. - Мужчина грубо схватил его за плечо и потащил по коридору; Пьеро нес чемодан и сверток с бутербродами. - Все занято, - пробормотал проводник, заглядывая в купе и быстро проходя мимо. Занято оказалось и в следующем. - Занято. Занято. Занято. - Он посмотрел на Пьеро и предупредил: - Места может и не быть. Поезд сегодня под завязку, тебя и посадить-то некуда. Но и стоять всю дорогу до Мюнхена не годится. Вопрос безопасности.
Пьеро молчал. Он не понимал, как тогда быть. Сидеть нельзя и стоять нельзя - а какие еще варианты? Не висеть же в воздухе.
- Вот, - сказал наконец проводник, открыв дверь и заглянув в очередное купе; в коридор хлынули смех и обрывки разговора. - Вот здесь есть куда втиснуться. Не возражаете, ребята, нет? Тут малец один едет в Мюнхен. Пусть посидит у вас, присмотрите, ладно?
Проводник отступил на шаг в сторону, и Пьеро стало еще страшнее, чем раньше. Пятеро парней четырнадцати-пятнадцати лет, крепко сбитых, светловолосых, с чистой кожей, повернулись и молча воззрились на него, как стая волков, внезапно почуявших добычу.
- Входите, юный мужчина. - Самый высокий парень показал на пустое место между двумя ребятами напротив. - Не бойтесь, мы не кусаемся. - Он вытянул руку и медленно поманил Пьеро к себе; в этом жесте было что-то невероятно зловещее. Пьеро почувствовал себя крайне неуютно, но, не имея выбора, сел, и через пару минут парни, забыв про него, снова загомонили. Он между двумя рослыми соседями чувствовал себя настоящим лилипутом.
Долгое время он созерцал свои ботинки, но потом, немного освоившись, поднял голову и притворился, будто смотрит в окно, хотя на самом деле разглядывал парня, спавшего, прислонясь щекой к стеклу. Как и все они, парень был в форме. Коричневая рубашка, короткие черные штаны, черный галстук, белые гольфы, на рукаве - нашивка-ромбик: снизу и сверху красная, слева и справа белая. Посередине красовался тот же ломаный крест, что и на нарукавной повязке жестокого мужчины с вокзала в Мангейме. Пьеро невольно проникся уважением к соседям по купе и тоже захотел такую форму вместо старья, которое перед отъездом из приюта вернули ему сестры Дюран. Будь он в форме, никакие чужие девчонки ни на каких вокзалах не посмели бы насмехаться над его одеждой.
- Мой отец был солдат, - сам того не ожидая, объявил он и удивился, до чего громко вышло.
Парни замолчали и уставились на него, а спавший проснулся, заморгал и заозирался:
- Что, уже Мюнхен?
- Что вы сказали, юный мужчина? - переспросил высокий, явный лидер в группе.
- Я сказал, что мой папа был солдат, - повторил Пьеро, жалея, что открыл рот.
- Это когда же?
- На войне.
- У тебя акцент, - заметил парень, подавшись вперед. - Говоришь ты хорошо, но ты ведь не немец, верно?
Пьеро покачал головой: нет.
- Дай догадаюсь. - Парень заулыбался и нацелил палец в самое сердце Пьеро. - Швейцарец. Нет, француз! Я прав?
Пьеро кивнул.
Парень поднял бровь и несколько раз потянул носом, словно пытаясь определить, чем это неприятно пахнет.
- И сколько же тебе лет? Шесть? Семь? Какой-то ты слишком маленький.
Пьеро, смертельно оскорбленный, выпрямил спину:
- Знаю. Но когда-нибудь я вырасту.
- Ага, лет через сто. А куда ты едешь?
- К тете, - ответил Пьеро.
- Она тоже француженка?
- Нет, она немка.
Парень задумчиво помолчал, а затем его лицо озарилось улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего.
- А знаешь ли ты, малыш, что я сейчас испытываю? - спросил он.
- Нет, - ответил Пьеро.
- Голод.
- Ты не завтракал?
Услышав это, два других парня громко расхохотались, но тотчас стихли под грозным взглядом своего вожака.
- Завтракал, - спокойно произнес тот. - Причем очень вкусно. И обед тоже не пропустил. А еще перекусил на вокзале в Мангейме. Но все равно голоден.
Пьеро глянул на сверток с едой, лежавший на коленях, и пожалел, что не спрятал его в чемодан вместе с подарком Симоны. Два бутерброда он собирался съесть сейчас и один - в следующем поезде.
- Может, тут есть ресторан? - предположил он.
- Но у меня нет денег, - парень с улыбкой развел руками, - я всего лишь очень молодой человек, который служит Родине. Простой роттенфюрер, сын преподавателя литературы. Хотя, конечно, повыше чином, чем эти два презренных и жалких типа из "Гитлерюгенда". Твой отец богат?
- Мой отец умер.
- На войне?
- Нет. После.
Парень поразмыслил над этим.
- А мама твоя наверняка очень хорошенькая. - Он потянулся и дотронулся до щеки Пьеро.
- Мама тоже умерла, - ответил Пьеро, отстраняясь.
- Какая жалость. Тоже француженка, надо думать?
- Да.
- Тогда это не так уж и важно.
- Брось, Курт, - сказал парень у окна, - оставь его, он еще ребенок.
- Голос прорезался, Шленхайм? - рявкнул Курт, стремительно оборачиваясь к приятелю. - Тебе, похоже, пока ты спал и храпел как свинья, память отшибло? Забыл порядок?
Шленхайм нервно сглотнул и замотал головой.
- Приношу свои извинения, роттен-фюрер Котлер, - краснея, промямлил он. - Я осмелился говорить без разрешения.
- Что ж, в таком случае повторяю, - Котлер опять переключился на Пьеро, - я голоден. Мне бы хоть что-нибудь съесть. Но постой-ка! Что это? - Он улыбнулся, сверкнув очень белыми зубами. - Бутерброды? - Он подался вперед, схватил сверток и понюхал его. - Похоже. Кто-то их тут забыл.
- Это мои, - сказал Пьеро.
- На них что, написано твое имя?
- На хлебе нельзя писать, - ответил Пьеро.
- В таком случае откуда нам знать, что они твои? Я нашел их и объявляю своим трофеем. - Котлер развернул бумагу, взял бутерброд, умял его в три укуса и уставился на следующий. - Вкуснятина.
Последний бутерброд он предложил Шленхайму, но тот отказался.
- Не хочешь есть? - спросил Курт.
- Нет, роттенфюрер Котлер.
- А разве не у тебя в животе урчит? Жри давай.
Шленхайм слегка дрожащей рукой потянулся за бутербродом.
- Молодец, - ухмыльнулся Котлер. - Жаль, больше нет. - Он, глядя на Пьеро, пожал плечами: - Было бы, я бы обязательно тебе дал. Видок у тебя, как будто с голоду помираешь!