- Я думаю, они вас боялись, - сказал Фюрер. - Точно так же, как сейчас боятся меня. Им известно ваше мнение относительно связи между нашими странами, о том, насколько она должна быть тесна. А как же иначе? Ваша бабушка, королева Виктория, приходилась бабушкой и нашему последнему кайзеру. А ваш дедушка, принц Альберт, родом из Кобурга. Наши страны тесно переплетены. Мы напоминаем два больших дуба, растущих очень близко. У нас одна корневая система. Срубите один дуб - и пострадает другой. Ухаживайте за одним - и укрепятся оба.
Герцог, поразмыслив, ответил:
- Да, в этом, пожалуй, что-то есть.
- Вас лишили права, данного вам по факту рождения, - продолжал Фюрер, гневно повышая голос. - Как вы это терпите?
- А что парнишке остается? - сказал герцог. - Дело сделано, назад не воротишь.
- Как знать, что нам уготовано в будущем.
- Что вы имеете в виду?
- В Германии скоро все изменится. Мы снова становимся сильной державой. Стараемся занять подобающее место в мире. И Англию, думаю, также ждут перемены. Вы, насколько я вижу, человек, мыслящий масштабно. Вам не кажется, что вы с герцогиней принесете куда больше пользы своей стране, если станете королем и королевой?
Герцог прикусил губу и нахмурился.
- Невозможно, - после паузы пробормотал он. - Я упустил свой шанс.
- Все возможно. Посмотрите на меня: лидер единой Германии, а я ведь из низов. Мой отец был сапожник.
- А мой - король.
- А мой - солдат, - сказал Пьеро из угла. Слова вылетели изо рта сами собой, внезапно, и оба мужчины воззрились на него в изумлении, так, словно начисто забыли о его присутствии. Во взгляде Фюрера было столько ярости, что у мальчика в животе странно екнуло, и он испугался, что его сейчас вырвет.
- Повторяю, все на свете возможно, - продолжал Фюрер через мгновение, снова повернувшись к герцогу. - Так что, при удачном стечении обстоятельств вы вернулись бы на трон?
Герцог нервно завертел головой, кусая ногти, потом внимательно осмотрел каждый и вытер руку о штанину.
- Что же. Конечно. Человек не должен забывать о своих обязанностях, - залепетал он. - И прежде всего он обязан думать о благе своей страны. И служить ей, чем только может… как только должен… должен…
Он с надеждой поднял глаза, как щенок, который просится на руки к доброму хозяину, и Фюрер улыбнулся.
- Думаю, мы друг друга прекрасно поняли, Дэвид, - сказал он. - Вы ведь не возражаете, если я буду называть вас Дэвид, нет?
- Эээ…, видите ли, дело в том, что меня никто так не называет. Только Уоллис. И еще родные. Хотя они, правду говоря, в данный момент никак меня не называют. Я не получаю от них известий. Телефонирую Берти по четыре-пять раз на дню, а он не желает отвечать.
Фюрер выставил перед собой ладони:
- Простите меня. Лучше нам и дальше соблюдать формальности, ваше королевское высочество. Или, может быть, в один прекрасный день - снова ваше королевское величество, а?
Пьеро очнулся с трудом; казалось, он проспал всего только пару часов. Глаза не желали открываться, но он понял, что в комнате темно и что в темноте кто-то дышит. Человек стоял над его кроватью и смотрел, как он спит. Пьеро узнал: это был Фюрер, Адольф Гитлер. Сердце от страха оборвалось. Пьеро хотел сесть и отсалютовать, но его грубо швырнули обратно в постель. Никогда раньше он не видел на лице хозяина такого свирепого выражения - страшнее даже, чем в ту минуту, когда Пьеро встрял в беседу с герцогом.
- Значит, твой отец солдат, да? - прошипел Фюрер. - Лучше, чем мой? Лучше, чем отец герцога? Думаешь, раз он умер, так он уже храбрее меня?
- Нет, мой Фюрер, - просипел Пьеро. Слова застревали в горле. Во рту пересохло, сердце грохотало в груди.
- Тебе можно доверять, Петер? Можно? - Фюрер склонился так низко, что его усики-щеточки почти касались верхней губы мальчика. - Мне не придется жалеть о том, что я приютил тебя?
- Нет, мой Фюрер. Не придется, честное слово, я обещаю.
- Да, ты уж постарайся, - прошептал Фюрер, и Пьеро похолодел от ужаса. - Помни: предательство никогда не остается безнаказанным.
Он похлопал Пьеро по щеке и стремительно вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
Пьеро приподнял одеяло и посмотрел вниз, на свою пижаму. И чуть не расплакался. С ним случилось то, чего не случалось уже очень-очень давно, с раннего детства, и он не знал, как теперь будет оправдываться перед служанками. Но в одном он себе поклялся: он больше никогда и ни в чем не подведет Фюрера.
Глава 3
Веселое Рождество в Бергхофе
Война длилась уже больше года, и жизнь в Бергхофе сильно переменилась. Фюрер бывал на Оберзальцберге гораздо реже, а приезжая, запирался в кабинете с высшими военными чинами из гестапо, СС и вермахта. Но даже и в краткие визиты Гитлер находил время пообщаться с Пьеро, а вот прочие руководители рейха - Геринг, Гиммлер, Геббельс и Гейдрих - не желали замечать мальчика. Пьеро страстно мечтал о том дне, когда, быть может, и он займет столь же высокое положение.
Пьеро спал уже не в той комнатке, где его поселили после приезда на гору. Когда ему исполнилось одиннадцать, Гитлер уведомил Беатрис, что ей предстоит поменяться с племянником комнатами, и приказал перенести вещи. Кухарка Эмма, услышав об этом, покачала головой и пробормотала что-то насчет мальчишек, которые не умеют быть благодарными.
- Это решение Фюрера, - бросил Пьеро, не удосужившись даже взглянуть на кухарку. Он сильно вырос - никто теперь не посмел бы назвать его Козявкой, - и его тело благодаря ежедневным прогулкам вверх-вниз по горам налилось мускулами. - Или вы против его решений? Да, Эмма? Потому что если так, то давайте обсудим все лично с ним…
- Что здесь происходит? - Беатрис вошла в кухню и сразу почувствовала, что обстановка накалена.
- Эмма, кажется, считает, что нам не следовало меняться комнатами, - сообщил Пьеро.
- Я ничего такого не говорила, - буркнула Эмма, отворачиваясь и возвращаясь к своим делам.
- Врунья, - сказал Пьеро, глядя ей в спину. Потом посмотрел на Беатрис, увидел, какое у нее лицо, и внутренне заметался. Он, разумеется, очень стремился получить комнату побольше, но хотел также, чтобы тетя признала его право на это. Да и в конце концов, оттуда ближе к комнате Фюрера. - Вы же не возражаете, нет? - спросил он.
- С чего бы мне возражать? - Беатрис пожала плечами. - Ведь это всего-навсего место, где спят, больше ничего. Какое оно - не существенно.
- Это не я придумал, вы же знаете.
- Нет? Мне говорили обратное.
- Нет! Я только сказал Фюреру, что хотел бы карту Европы во всю стену, и все. Чтобы следить за продвижением нашей армии по континенту и за тем, как мы побеждаем врагов. У меня такая карта не помещается, а вот у вас - да.
Беатрис засмеялась, но ее смех показался Пьеро странным, невеселым.
- Можем поменяться обратно, если хотите, - почти прошептал он, глядя в пол.
- Нет, не нужно, - ответила Беатрис. - Переезд уже состоялся. Зачем терять время и опять носить вещи туда-сюда?
- Хорошо. - Пьеро посмотрел на нее и улыбнулся. - Я знал, что вы согласитесь. У Эммы на все свое мнение. А я вот считаю, что прислуга должна только выполнять свою работу и помалкивать.
Однажды днем Пьеро отправился в библиотеку, выбрать что-нибудь почитать. Он долго ходил вдоль стеллажей, занимавших все стены, и водил пальцами по корешкам книг; пролистал "Историю Германии" и трактат о Европейском континенте; потом хотел взять исследование о преступлениях евреев, совершенных ими за всю историю существования человечества. Сочинение рядом развенчивало Версальский договор, объявляло его несправедливым и преступным по отношению к Родине. Пьеро пропустил "Майн кампф"; он читал это трижды за последние полтора года и самое главное мог цитировать целыми абзацами. На одной полке с краю он заметил кое-как втиснутую книжку и улыбнулся: какой же он был маленький и наивный, когда Симона Дюран вручила ему это на орлеанском вокзале. "Эмиль и сыщики". Как только такое попало сюда, в шкаф с серьезными произведениями? Пьеро покосился на Герту - она стояла на коленях и чистила камин, - вытащил книжку и открыл ее. Из книги выпал конверт; Пьеро его поднял.
- От кого письмо? - мельком посмотрев на него, спросила служанка.
- От старого друга, - сказал Пьеро, глядя на знакомый почерк, и голос его дрогнул от волнения. - Точнее, от бывшего соседа, - поправился он. - Короче, неважно, ерунда.
Это было последнее письмо Аншеля, которое Пьеро позаботился сохранить. Сейчас он вновь развернул его и пробежал глазами по первым строчкам. Ни приветствия, ни "Дорогой Пьеро", только нарисованная собака и несколько торопливых фраз:
Мне страшно некогда, потому что на улице страшный шум, и Maman говорит, что настало время уезжать. Она уже давно собрала вещи, все самое-самое необходимое, чемоданы целых несколько недель стояли у двери. Я не очень понимаю, куда мы едем, но Maman говорит, что здесь оставаться опасно. Но ты не волнуйся, Пьеро, Д’Артаньян едет с нами! Как ты вообще? Почему не ответил на последние мои два письма? В Париже все очень изменилось. Жаль, ты не видел, как…
Пьеро не стал читать дальше, скомкал листок и швырнул в камин; вчерашний пепел полетел в лицо Герте.