- Можете все это выкинуть, - сказала она как-то Беатрис, покидая Оберзальцберг; они с хозяином приезжали на выходные. Распахнула шкаф, провела рукой по блузкам и платьям. - Это прошлый сезон. Берлинские модельеры обещали немедленно выслать мне образцы из новых коллекций.
- Отдать бедным? - спросила Беатрис, но Ева всем видом показала: нет.
- Немецким женщинам, ни богатым, ни бедным, - изрекла она, - не пристало носить одежду, касавшуюся моего тела. Нет, просто сожгите все в печке на заднем дворе вместе с прочим мусором. Мне эти вещи больше не нужны. Сожгите их, Беатрис.
Ева почти не замечала Пьеро - уж точно куда меньше, чем Фюрер, - но иногда, проходя мимо по коридору, ерошила ему волосы или щекотала под подбородком, как спаниеля, и говорила что-нибудь вроде "лапочка Петер" или "ну разве не ангелочек?". Пьеро это очень смущало. Он не любил, чтобы с ним разговаривали свысока, и понимал, что Ева в точности не знает, кто он такой - бедный родственник, бесполезный нахлебник или попросту домашняя зверушка.
А подарок от Фюрера Пьеро получил так. Он находился в саду около дома и играл с Блонди, немецкой овчаркой Гитлера, заставляя ее снова и снова приносить палку.
- Петер! - крикнула Беатрис, выйдя на крыльцо и помахав племяннику. - Петер, подойди, пожалуйста!
- Я играю! - крикнул в ответ Пьеро, забирая у Блонди палку и снова забрасывая ее подальше.
- Петер! Сию минуту! - потребовала Беатрис, и мальчик, застонав, направился к ней. - Ох уж вы с этой собакой! Когда я тебя ищу, мне только и нужно, что пойти на лай.
- Блонди здесь нравится, - улыбаясь, сказал Пьеро. - Как думаете, можно попросить Фюрера не забирать ее в Берлин, а оставить с нами?
- Я бы на твоем месте воздержалась, - ответила Беатрис. - Ты же знаешь, как он привязан к своей собаке.
- Но Блонди любит бывать на горе. И мне говорили, что в штаб-квартире партии она вечно сидит в залах заседаний и никогда не выходит поиграть. Вы же видели, как она радуется, когда ее привозят и она выскакивает из машины.
- Нет, пожалуйста, ни о чем его не проси, - твердо произнесла Беатрис. - Нам нельзя ничего просить у Фюрера.
- Но это же не для меня! - настаивал Пьеро. - Это для Блонди. Фюрер не будет возражать. Думаю, если я ему объясню…
- Вы что, подружились? - В голосе Беатрис звучало беспокойство.
- Мы с Блонди?
- Вы с герром Гитлером.
- А вам разве не надо называть его Фюрером? - спросил Пьеро.
- Да, конечно. Я так и хотела сказать. Но это правда? Когда он здесь, ты проводишь с ним много времени.
Пьеро задумался и широко распахнул глаза, вдруг осознав, отчего это происходит.
- Фюрер напоминает мне папу. То, как папа говорил о Германии. О ее предназначении, о ее прошлом. И еще то, как Фюрер гордится своими людьми. Точно так же, как папа.
- Но он не твой папа, - заметила Беатрис.
- Нет, - согласился Пьеро. - В конце концов, он ведь не пьет по ночам. Он работает. На благо других. Ради будущего нашей Родины.
Беатрис, уставясь на него, мотала головой, а затем отвела глаза, скользнула взглядом по горным вершинам и, видно, внезапно замерзла, потому что содрогнулась и обхватила себя руками.
- Ладно, неважно. - Пьеро очень надеялся, что теперь ему можно опять идти играть с Блонди. - Я вам зачем-то был нужен?
- Нет, - ответила Беатрис. - Не мне. Ему.
- Фюреру?
- Да.
- Но что же вы сразу не сказали! - Пьеро, проскочив мимо тети, бросился к дому, переживая, что нарвется на неприятности. - Вы же знаете, его нельзя заставлять ждать!
Он почти бежал по коридору к кабинету хозяина и едва не столкнулся с Евой, которая выплыла из боковой комнаты. Она испуганно вскинула руки, а потом схватила мальчика за плечи, причем так впилась, что его передернуло.
- Петер! - гневно воскликнула Ева. - Разве я не просила тебя не бегать в доме?
- Меня Фюрер ждет, - выпалил Пьеро, пытаясь освободиться.
- Он тебя звал?
- Да.
- Ну хорошо. - И она взглянула на часы на стене. - Только не задерживай его долго, ладно? Скоро подадут ужин, а я хочу, чтобы он сначала послушал новые пластинки. Музыка всегда способствует его пищеварению.
Пьеро, быстро обогнув ее, постучал в большую дубовую дверь и подождал, пока голос изнутри не разрешит войти. Он притворил за собой дверь, твердым шагом приблизился к столу, прищелкнул каблуками, как делал уже тысячу раз за последний год, и отсалютовал - от этого он сам себе всегда казался очень важным человеком.
- Хайль Гитлер! - крикнул он во весь голос.
- А, вот и ты, Петер. - Фюрер закрыл авторучку колпачком и обошел стол, чтобы взглянуть на Пьеро. - Наконец-то.
- Прошу прощения, мой Фюрер. Меня задержали.
- Как это?
Пьеро замялся на секунду.
- Ну, просто заговорили со мной во дворе, вот и все.
- Заговорили? Кто заговорил?
Пьеро открыл рот, слова уже готовы были сорваться с языка, но он вдруг испугался их произносить. Он не хотел, чтобы тете досталось, но, с другой стороны, сказал он себе, это ведь она виновата, она не передала вовремя, что его ждут.
- Ладно, неважно, - Гитлер махнул рукой, - главное, ты здесь. Садись, пожалуйста.
Пьеро сел на краешек дивана, очень прямо, а Фюрер - напротив него в кресло. В дверь зацарапали собачьи когти, Гитлер кивнул в ту сторону и произнес:
- Можешь ее впустить.
Пьеро спрыгнул с дивана и распахнул дверь; Блонди вбежала в комнату, увидела хозяина, улеглась у его ног и устало зевнула.
- Хорошая девочка, - похвалил Гитлер и наклонился погладить собаку. - Вы играли на улице?
- Да, мой Фюрер.
- И во что?
- Она носила апорт, мой Фюрер.
- Ты замечательно ладишь с ней, Петер. Мне вот никогда не удавалось добиться от нее такого послушания. Не получается у меня быть с ней строгим, вот в чем беда. Слишком уж я мягкосердечен.
- Она очень умная, так что учить ее нетрудно, - сказал Пьеро.
- Да, это умная порода, - согласился Гитлер. - Ее мать тоже отличалась сообразительностью. А у тебя когда-нибудь была собака, Петер?
- Да, мой Фюрер, - ответил Пьеро. - Д’Артаньян.
Гитлер улыбнулся:
- А, знаю. Один из трех мушкетеров Дюма.
- Нет, мой Фюрер, - возразил Пьеро.
- Нет?
- Нет, мой Фюрер, - повторил мальчик. - Три мушкетера - это Атос, Портос и Арамис. А Д’Артаньян просто… просто их друг. Хотя тоже мушкетер.
Гитлер еще раз улыбнулся.
- Откуда такие познания? - полюбопытствовал он.
- Моя мама очень любила эту книгу, - сказал Пьеро. - И назвала его так еще щенком.
- А какой он был породы?
- Не знаю. - Пьеро наморщил лоб. - Всего понемножку, я думаю.
Лицо Фюрера выразило отвращение.
- Я предпочитаю чистопородных собак, - изрек он. - А знаешь ли ты, - и он хмыкнул, поражаясь абсурдности этого обстоятельства, - что один тип из Берхтесгадена спросил меня как-то, нельзя ли скрестить его дворнягу с моей Блонди? Просьба столь же омерзительная, сколь и наглая. Я бы никогда не позволил моей красавице портить свою благородную кровь, путаясь с какой-то грязной тварью. А где сейчас твоя собака?
Пьеро хотел было рассказать, что Д’Артаньян после смерти его мамы живет у мадам Бронштейн и Аншеля, но вспомнил предостережения Эрнста и Беатрис о том, что нельзя упоминать имя друга при хозяине.
- Он умер, - проговорил Пьеро, глядя в пол и надеясь, что по его лицу нельзя догадаться об обмане. Плохо будет, если Фюрер поймает его на лжи и перестанет ему доверять.
- Я обожаю собак, - продолжал Гитлер, не выразив соболезнования. - И главным моим любимцем был маленький черно-белый джек-рассел-терьер. Во время войны он дезертировал из британской армии и перешел на сторону Германии.
Пьеро глянул скептически: собака-дезертир? Не слишком правдоподобно. Но Фюрер, улыбнувшись, погрозил ему пальцем:
- Думаешь, Петер, я шучу? Ничего подобного, уверяю тебя. Мой маленький джек-рассел - я назвал его Фухсль, что значит Лисичка, - был у англичан чем-то вроде талисмана. Эти жестокосердные люди имели привычку держать при себе в окопах всяких собачек. Использовали как связных или для предупреждения о бомбах - собаки ведь слышат их приближение гораздо раньше, чем люди. Эти собаки спасли множество человеческих жизней. А еще они способны учуять хлор или горчичный газ и дать знать об этом хозяевам. Так или иначе, малыш Фухсль как-то ночью выбежал на нейтральную полосу - это было… погоди, дай-ка вспомнить… в 1915-м, кажется, - благополучно пересек линию огня и, прямо как акробат, спрыгнул в траншею, где сидел я. Можешь в это поверить? Упал прямо мне в руки и с тех пор целых два года не отходил от меня ни на шаг. Самый верный и преданный друг - людей таких я не встречал.
Пьеро представил песика, который бежит через поле боя и уворачивается от пуль; его маленькие лапки оскальзываются на оторванных руках и ногах и выпущенных кишках. Он раньше слышал обо всех этих ужасах от отца, и сейчас его затошнило.
- А что с ним случилось? - спросил Пьеро.
Лицо Фюрера потемнело.