- Добрый день! Как дела? - ответил Бац более глубоким и проникновенным тоном - африканские нотки в его голосе усилились, - так он обычно разговаривал со своими белыми ученицами. Потом он повернулся к Скуззи, который взял свою книгу, кивнул и протянул Деми руку:
- Стив Кузенс.
Стив шел по двору автошколы и думал, что никогда раньше ему так сильно не хотелось произнести то, что ему так часто хотелось произнести. Он сказал: "Стив Кузенс" - и чуть не добавил: "Воспитанник доктора Барнардо".
Как кто-нибудь другой мог бы сказать "звукооператор", "политический обозреватель" или "поэт и эссеист".
Конечно, он мог бы представиться и иначе - "дитя джунглей", что тоже было правдой.
Как у тебя сейчас дела с агентами? - спросил Гвин Барри. - У тебя есть агент?
Гвин и Ричард были в спортивном комплексе на шоссе Уэствей в окружении тридцати или сорока изнуренных алкоголем мужчин: они играли в снукер. Гвин успел выпить несколько кружек пива, ну а Ричард, само собой, был уже на рогах. На восемнадцати столах игра была в полном разгаре, восемнадцать пирамидальных светильников нависли над зелеными столами с блестящими костяными шарами. Игроки являли собой разномастную компанию: тут были испанцы, выходцы из Вест-Индии, из Южной Америки, люди с тихоокеанского побережья и бесцветные британцы, почти неотличимые от клубов сигаретного дыма, проплывающих между игроками, как призраки судьей… Англия действительно менялась на глазах. Двадцать лет назад Ричард и Гвин или им подобные никогда не пошли бы в бильярдную - Гвин в своих мешковатых брюках и кашемировом свитере с высоким горлом, Ричард в своем (случайно соответствующем местным обычаям) жилете и перекошенной бабочке. Они стояли бы на улице, согревая дыханием ладони и принюхиваясь к доносившемуся из подвала запаху жареного бекона, изучали бы безграмотную надпись на объявлении и сторонились бильярдистов в рабочих фуфайках или модных костюмах. Гвин и Ричард могли бы даже войти внутрь. Но вряд ли бы они оттуда вышли. В те времена у англичан были пролетарские прозвища - Купер, Бейкер, Уивер, - и они могли запросто набить вам морду. Теперь у них совсем другие прозвища - Кар, Шерт, Шоп, - и все могут ходить куда им заблагорассудится.
- Почему ты спрашиваешь?
- Дело в том, что у меня новый агент. Я теперь работаю с Гэл.
- Да, я читал.
- Ты помнишь Гэл?
- Конечно, я помню Гэл.
Ричард снова взял кий и встал в позу: верхняя часть тела склоняется почти под прямым углом, подбородок на уровне стола. Когда вы играете в снукер, разговаривать не полагается - ни о чем, кроме снукера. Ричард был вынужден на этом настоять. Поскольку стоило ему прицелиться к трудному шару, как Гвин начинал рассказывать о том, что завтра утром его будет снимать итальянское телевидение, или о потрясающей сумме, предложенной за права на перевод его книги в Саудовской Аравии. В результате Ричард непостижимым образом умудрялся запустить шар на соседний стол… Прошло уже две недели после происшествия в ресторане, но Ричард по-прежнему каждый день читал колонку Рори Плантагенета, надеясь наткнуться на обстоятельный рассказ о том, как он, Ричард Талл, унизил Гвина Барри на глазах у теневого министра культуры. Однако сегодня утром он наткнулся на сообщение о том, что Гвин Барри отказался от услуг своих агентов Харли, Декстера и Филдинга и передоверил свои дела Гэл Апланальп.
- Она уже проделала огромную работу по продвижению моего нового романа.
- Но ты ведь его еще не закончил.
- Да, но теперь они предпочитают начинать заранее. Это целая кампания. На войне как на войне. Хотят охватить весь мир.
- Возьмем еще выпить.
- Так с кем ты сейчас работаешь? Как у тебя дела с агентами?
- Давай еще выпьем, - сказал Ричард, чьи дела с агентами обстояли примерно так. Начинал он под крылышком Харли, Декстера и Филдинга, которые подписали с ним контракт, когда Ричарду было двадцать пять, еще до "Преднамеренности", обратив внимание на его броские язвительные обзоры новой поэзии и прозы. Ричард работал с Харли, Декстером и Филдингом, когда вышли два его первых романа, но потом, когда его третий роман отвергли все издательства страны, включая "Джона Бернарда Флаэрти Данбара ЛТД", "Фокус-покус букс" и "Сдох пресс", он их уволил. Тогда Ричард вверил свои таланты Дермотту, Дженкинсу и Уайетту, которые уволили его самого, после того как его четвертый роман постигла судьба третьего. Далее Ричард решил действовать самостоятельно, и сам вел переговоры по поводу своего пятого романа, иными словами, сам делал ксерокопии, упаковывал и рассылал их, причем в таком количестве, что в конце концов почувствовал себя издателем или печатником, выпускающим самиздат в свободной стране. Пока что у него не было никаких планов относительно своего шестого романа - "Без названия". А планы ему были нужны. Позарез нужны.
- У меня нет агента, - сказал он.
- Знаешь, Гэл - твоя большая поклонница.
- Ты хочешь сказать, что у нее остались приятные воспоминания обо мне? Или что ей нравятся мои вещи?
- И то и другое. Ей нравятся твои вещи.
В игре остался один красный шар. Таким образом, на столе было восемь шаров: черный, коричневый, розовый, синий, зеленый, желтый, одинокий красный и, разумеется, белый. И Ричард, и Гвин играли слабо, так что утверждать, что Ричард играл лучше Гвина, значило бы вводить читателя в заблуждение. Однако Ричард всегда выигрывал. Он понимал, что в этом деле, как и в парочке других, есть начало, середина и конец. И сейчас он понял, что настало время эндшпиля. Но именно в эндшпиле Гвину порой удавалось блеснуть: сказывалась его кельтская осмотрительность, его лисья изворотливость. Теперь держи ухо востро.
- Она просила передать, что собирается тебе позвонить.
- Авторы у нее, однако, не очень-то, верно? - произнес Ричард и почувствовал, что заливается краской и почти теряет сознание. Он наклонился над столиком с напитками, лицо его было розовее розового, краснее красного. - Да и что она издает - биографии рок-звезд да поваренные книги?..
- Она хочет перейти на новую ступень. Более литературную. Среди ее клиентов очень немного романистов.
- Да, и все они прославились в какой-нибудь другой области. Знаменитые альпинисты. Комики. Ведущие теленовостей.
Да уж. Ричард читал, что один телеведущий знаменит не только тем, что он телеведущий и романист. Теперь он прославился еще и тем, что как-то ночью его зверски избили в одном дворе на Кенсингтон-Хай-стрит.
- И политики, - добавил Ричард.
- Думаю, это правильный шаг. Гэл ради меня горы свернет. Потому что иметь меня в списке своих клиентов - престижно.
- Потому что ты… - начал было Ричард, но потом остановился. - Разумеется, ты просто не знаешь, что значит престижный. Или значило. Ложный. Вспомни слово престидижитатор, что значит - фокусник, мистификатор.
- Когда ты последний раз видел Гэл? Она была симпатичной девчонкой, но теперь она… она просто… Она просто…
Ричард без капли жалости наблюдал за тем, как мысль Гвина плутает в потемках, безуспешно пытаясь подыскать слова, чтобы выразить то, что Гвин хотел сказать. А он предположительно хотел сказать (Ричард слышал об этом от других и верил этому), что Гэл Апланальп стала беспощадно красивой. Гвин стоял, то пожимая плечами, то хмурясь - он был расстроен тем, что не может выразить словами свою мысль. Он боялся, что может показаться грубым и бестактным по отношению к Гэл или к другим, менее одаренным физически. И так далее.
- Говорят, ей очень повезло с наружностью, - сказал Ричард. - Постой. И ты ведь тоже еще кое-чем знаменит.
- Я? Чем же?
- Ты счастлив в браке. Влюбленный в жену муж.
- А, это…
Гвину удалось-таки загнать черный шар в лузу, но это уже ни на что не влияло, и Ричард отнесся к этому снисходительно - он одержал победу со счетом 3:1. Когда они шли к выходу с узкими футлярами для киев в руках, немного похожие на музыкантов или палачей, они прошли через спортзал, в котором, кстати, шесть лет назад Стив Кузенс давал уроки каратэ юношам из спортклуба Уэст-Тен. Но работал он здесь недолго, потому что все родители наперебой стали жаловаться и потому что Стив так и не научился уснащать свою речь всей этой философской дребеденью о самоограничении, самоконтроле и пустой руке.
- Тебе никогда не приходилось встречать девушку по имени Белладонна?
- Кажется, нет, - ответил Гвин. - Иначе я бы запомнил. Такое имя.
- Мало ли. Люди только и делают, что меняют имена. В наше время.
Они расстались на Лэдброук-Гроув под мостом, по которому проходили поезда метро. Этот кусочек Лондона, принадлежавший бродягам и забулдыгам, был просто образцовым антигородом. Здесь не только тротуары, но и проезжая часть были залиты пивом (в различных его проявлениях), которое чмокало у вас под ногами, когда вы старались поскорее миновать это место. Сидящие на земле люди с обращенными к небу разбитыми физиономиями… Вид их навел Ричарда на мысль о подземной столице Преисподней - Пандемониуме - и о мятежных ангелах, низвергаемых, точно молнии, с хрустальных стен небесной цитадели и падавших один за другим в карающее пламя, в бездонный мир тьмы. А потом был призывавший их к неповиновению Совет. Больше всего Ричарду нравился Молох: "Мой приговор - открытая война". Но Ричард чувствовал, что ближе к цели был Вельзевул: интриги, месть исподтишка, соблазны и искушения, подрывающие устои Эдема.
Мой приговор - открытая война… Это слово "приговор" ему ужасно нравилось. Когда ненавидит писатель, все сводится к чему-то очень простому. Его слово против моего.
Это все кризис. Вся эта чехарда - это все кризис среднего возраста.