Собственно говоря, для завершения картины не хватало теперь только Надиной мамы, женщины полной и величественной, как всякий уважающий себя стоматолог, которая должна выбежать, полная смутных предчувствий, к месту происшествия, в кое-как натянутом на ночную рубашку пальто, броситься к телу дочери, заламывая руки, и забиться в судорогах. Любое ее действие толпа бы приняла со священным почтением, по достоинству оценила, и не будет преувеличением предположить, что у многих были бы выбиты слезы из глаз. Благодарные зеваки ушли бы, навсегда сохранив в сердцах воспоминание об этой достоверной душераздирающей сцене… Но картине суждено остаться незавершенной. Вместе с тем под маской непроницаемости (ведь непроницаемыми оставались почти все лица за исключением лиц нескольких сердобольных толстух, закоченевших в плаксивых гримасах), "под" чувством жалости к сбитой, умершей студенточке и страха перед трупом, "под" чувством подавленности: "и меня могло бы так…" - в собравшемся народе угадывался прилив новых освежающих жизненных сил (впоследствии не замедлящих вырваться наружу), который рожден ликованием по поводу того, что "не я лежу здесь под ногами!", что "я - живой, я - вот он!" - Этому приливу суждено будоражить рассудок и очищать душу от скверны каждодневной апатии…
- Неужели насмерть? - воскликнул кто-то неуверенным голосом. В толпе только снисходительно пожали плечами: "Новичок!"
Некоторые спрашивали себя: "Зачем я смотрю на такой ужас на ночь? Еще приснится…" Другие думали: "Вот жуть!.. Расскажу на работе завтра".
Старшина терял терпение. Сначала он уговаривал: "Ну посмотрели и отходите", - теперь же кричал: "Да отойдите ж, наконец, не цирк вам тут!" - и отпихивал людей самым бесцеремонным образом. "Переливчатый" помогал ему, защищая жизненное пространство тела от посягательств наиболее наглых зевак. Делал он это столь ревностно, словно уже приобрел труп в свою собственность и теперь ожидал только прибытия транспорта, чтобы погрузить его и отправить в лабораторию для своих мерзопакостных экспериментов. "Ишь, раскомандовался!" - кипел Игорь, а когда биолог, снова присев на корточки, прижал пальцами глаза Наденьки, Игоря передернуло: как он посмел?!
- А вам тут особенно нечего делать, раз слабонервный, - бросил мимоходом старшина, видя как дрожит Игорево лицо. Безо всякой симпатии бросил.
- В самом деле, идите лучше домой, - посоветовал ему биолог, поднимаясь на ноги.
- Заткнись! - отрезал Игорь.
- Что-о-о?
- Подонок ты! - выпалил Игорь.
- Слушай, я сейчас врежу, не посмотрю…
Угроза повисла в воздухе. Игорь сжал кулаки. Он готов был отомстить этому негодяю за все сразу. Он защитит честь Наденьки! Ненависть в его глазах была столь ощутима и безразмерна, что биолог даже невольно попятился, несмотря на то, что, судя по внешности, мог дать достойный отпор.
- Да что вы!.. Ну-ка, давай отсюда! - старшина грубо схватил Игоря за рукав плаща, предотвращая драку. - А то отправлю куда следует. Тоже мне, разошелся!
Игорь резко высвободил руку, взглянув еще раз на Наденьку, и стал пробивать себе путь сквозь толпу.
Нетвердым шагом он перешел через шоссе и обернулся. Надя была облеплена густым, черным, гудящим роем. "Отбили, сволочи", - пробормотал он.
Когда Игорь уже подходил к своей машине, его окликнули:
- Алло! Подожди!
Он оглянулся, в его воспаленной голове мелькнула мысль: "переливчатый" направил к нему своего посланца, чтобы условиться о месте неизбежной стычки. Игорь даже обрадовался: желание мстить саднило грудь. Итак, он поджидал гермеса, который быстрыми шажками, чуть не вприпрыжку, подошел к нему и остановился, с трудом переводя дух.
- Я слушаю вас, - произнес Игорь с такой изысканной надменностью, которая могла быть принята всерьез в прошлом столетии, но уж никак не на асфальте Ленинградского шоссе. Впрочем, он начал догадываться, что дал маху: перед ним стоял никакой не посланец, а этакая шваль, секретированная толпой, мужик - небольшого роста, щуплый, в кургузом пиджачке, в перекрученных, перекошенных брюках, весь какой-то полурасстегнутый, лет сорока с небольшим; голова - с грецкий орех, не больше, но зато на ней шляпа с опущенными вниз полями; выражение лица - нахальное, и шрам через переносицу. Он смахивал на алкашей, которые пристают к вам на улице и не просят, а требуют гривенник, и угрожающе матерятся, когда вы им отказываете, - алкашей, еще и не гнилых, не трухлявых телом и не совсем еще опустившихся, но к этому катящихся. У них есть свой гонор (шляпа ведь не случайно), свои запросы и свой счет к жизни, по которому та, мерзавка, не собирается платить. Мужик был не пьяным, но, верно, подвыпившим.
- Я за тобой следил! - выложил он одним махом, обдав Игоря винным перегаром, табачной изжогой и еще какой-то чесночно-луковой вонью. - Она из твоей машины вылезла, я видел. Я все видел, понял? Что же ты старшине не сказал?
- Тебе какое дело? - ощетинился Игорь.
- Как то есть какое? Человека задавило, а мне дело какое? - спросил он, юродствуя.
- Слушай ты, придурок, - зарычал Игорь, - поди-ка проспись! У тебя в голове все перемешалось.
- Чего это у меня перемешалось, когда ты еще с ней целовался в машине!
- Врешь! - У Игоря руки зачесались: расправиться с этой тварью, затащить в машину и там придушить. Мужик разгадал его мысли:
- Я живучий, - сказал он злорадно. - На куски разорвешь - я выживу, цепью бить будешь - не сдохну, отдышусь, тебя подзаложу; так что не думай! - Он цепко смотрел на Игоря, готовый в любой миг отскочить в сторону, побежать, заорать истошным голосом. Игорь понял это и не знал, что предпринять.
- Ты говоришь, что я вру? - продолжил мужик неожиданно почти примирительным тоном. - Так это проверить можно: вру я или не вру. Пусть вот старшина и проверит, понял? Дай-ка я только номер твой посмотрю, а то удерешь еще.
Он сделал шаг к машине, собираясь, видимо, совершить обещанное.
- Стой! - не выдержали нервы у Игоря. Мужик с явной охотой остановился, стоял, как вкопанный. Сирена "скорой помощи" взрезала воздух. Через несколько мгновений из микроавтобуса выскочили темные фигурки санитаров. "Скорая помощь" тотчас обросла толпой и сгинула в ней.
- Сейчас повезут красавицу…
- Молчи! - приказал Игорь, дрожа. - Не смей о ней!..
- А я и так знаю твой номер: 73–72,- похвастался мужик.
- Что ж ты сразу старшине не сказал? - прерывающимся голосом произнес Игорь.
Мужик противно жевал губами и не торопился с ответом. "Какой мерзавец!" - пронзило Игоря. Он еще раз взглянул в лицо мужика: сомнений не оставалось… Какой мерзавец!
- Тебе что надо?
Мужик сложил три пальца правой руки, словно собирался осенить себя крестным знамением, но вместо того заразительно помусолил их друг о дружку. Трясущейся от негодования рукой Игорь вынул бумажник, неловко раскрыл его и протянул мужику пять новеньких красных бумажек, которые всегда таскал с собой, на всякий случай.
- Вот… - сказал он, брезгливо морщась. - Все, что есть.
Деньги хрустнули сухим хрустом, исчезли.
- Ну и часы доложи, что ли…
Игорь снял с руки свой золоченый "Полет", отдал и, ни слова не говоря, пошел к машине. Мужик двинулся за ним.
- Уходи! - властно скомандовал Игорь.
- А может быть, еще чего-нибудь антиресненькое? - Глаза шарили по сиденьям машины. "Какая гадость!" - подумал Игорь. Вдалеке блеснула фотовспышка, еще раз, еще. Милицейский фотограф припечатал Наденьку к черному шоссе. Когда приехала милиция?
- Фотографируют на память, - усмехнулся мужик. Игорь зажмурился, его грабитель и думать не думал, что с размаху угодил в солнечное сплетение. Радужными кругами горячая боль растеклась по телу.
- Еще слово - убью на месте! - сдавленным голосом пообещал Игорь.
- Молчу, молчу… - покорно сказал мужик, - только вот…
- Что?
- Еще одна вещичка… и ухожу.
- Какая еще вещичка?
- Плащик. Уж больно хорош.
Секунду Игорь помедлил и вдруг решительно сорвал с себя кремовый плащ и швырнул тому прямо в лицо. Мужик схватил плащ обеими руками и, отпрыгнув назад, тут же принялся натягивать на себя обнову.
- Конечно, великоват… но ничего, ничего, - бормотал он, застегивая пуговицы. - В руке нести неудобно…
Из толпы отделилась "скорая помощь", мягко, бесшумно покатила она и, только когда набрала скорость, завизжала протяжно, припадочно, на весь город. Милиционеры сгоняли людей с проезжей части, машины еще не пускали, замеряли тормозной путь; губили таксиста. Заскучавшие водители время от времени зажигали слепящие фары и сигналили назойливо, подгоняя милицию - трагедия трагедией, но всем не терпелось вернуться домой, было поздно.
Мужик медлил уходить: не то еще чем поживиться хотел, не то имел другие намерения. Игорь посмотрел на него:
- Ты чего ждешь?
- Эх, жизнь хреновая! - вздохнул несчастный грабитель, хлопая по пустым накладным карманам необъятного плаща. У него был обескураженный вид…