Между тем, расхаживая вокруг бильярдного стола и время от времени наклоняясь, чтобы метким ударом послать в лузу очередной шар, тесть думал о произошедшем разговоре. Что ж, он не прочь поддержать. Зятя своего он жаловал. Он нравился ему и по характеру, и своей четкостью во взглядах. Не дурачок! И трудолюбив! Да… конечно, смешно: в его семье оказался философ. Подумать только! Для него это слово всегда носило неодобрительный характер. "Эх, ты, философ", - говорил он, бывало, своему незадачливому помощнику, пока не прогнал его. Или: "расфилософствовался!" Он опасался поначалу, не окажется ли его будущий зять с завихрениями, с интеллигентскими выкрутасами. Только такого ему не хватало под боком! Но Игорь оказался без выкрутас, и тесть скоро почувствовал к нему симпатию. Он разбирался в людях; Игорь ему импонировал особенно тем, что всего добился собственными силами, как сам Александр Иванович. Конечно, не обошлось без недоразумений. Дочка-то была единственной и любимой. Мать искала ей более выгодную партию. Искала по родителям. И глупо! Ой, как глупо!
Александр Иванович знал, что за чудо такое - сынки: болтались они тут на дачах. Их за уши тянут, а они еще упираются. Бесхребетные создания! Их избранничество недолговечно. Оно проходит с отцами, потому что отцы не вечны, с ними может случиться… все что угодно. Вон у него самого сердце пошаливает. Тут на прошлой неделе пришлось "неотложку" даже вызвать. Едва от больницы отбился. Да, а потомственного дворянства у нас, как известно, не существует с семнадцатого года. Он так матери и заявил, когда нашептывала она про Игоря. А кого она Таньке сама подготовила? Этакого виконта с остекленевшими от пьянства глазами! Обжору, вечного студента, лентяя… Но мать уперлась и твердила одно: "Игорь - авантюрист, он хочет проникнуть в наш круг, его нужно в шею гнать, философа! Я его больше на порог не пущу".
- Они будут видеться в подворотнях.
- Я этого не допущу! Слышишь, Саша, не допущу!
- Ну хватит орать, - сказал Александр Иванович.
- Ничего не хватит. Она такая же моя дочь, как и твоя!
- Перестань, Маша, успокойся…
А Танька плакала в соседней комнате. Эта "ни рыба - ни мясо", как величал ее впоследствии Игорь, бунтовала и упрямилась. Это был ее час. Она знала: либо за Игоря, либо в старые девы. Она не могла без него. Он был для нее всем. Она восхищалась им. Он был настоящим мужчиной. Он был ее первым мужчиной. Она отдалась ему месяц назад в подмосковном лесу, в молодом ельнике, неподалеку от станции "Трехгорка" Белорусской железной дороги. Любовь! Любовь!
- Я паспорт у нее спрячу, чтобы не расписались! Татьяна! Отдай мне немедленно свой паспорт!! И ты хорош, рехнулся совсем: да у него родители на Тишинском рынке картошкой торгуют!
И тут Александр Иванович не утерпел. Он ругался редко, во всяком случае вслух, а на жену и подавно, но тогда не сумел сдержаться:
- А ты, такая-сякая, из господских, да?! Подумаешь, королева буфета!
Мать даже заикала. Зашлась в икоте, вздрагивая всем телом, а Александр Иванович добавил потише:
- Моча тебе в голову бросилась.
А какая была у той буфетчицы из спецбуфета точеная шейка! А остренький носик? А мелкие ровные зубки? А грудь? Это была редкостная по своей красоте грудь, такую грудь на ВДНХ можно бы было показывать!.. Ну а что стало? Высокая грудь давно опала, голубые глаза выцвели (от ревности выцвели, ревнивой оказалась невероятно), и обернулась она скандалисткой - вот оборотень!
После того скандала мать затаилась. Вроде бы сдалась. Свадьбу справили как полагается. Сколько лет с тех пор минуло? Скоро пять. Да, уже Кольке три. Хороший парень. Надо бы еще одного. Или внучку… Но тогда на похороны Игоревой матери не пожелала поехать. Больной прикинулась. А Александр Иванович поехал. И на поминках был. Несмотря на горе, родня покойной разглядывала его во все глаза. Александр Иванович поднял тост за простую советскую труженицу, которая безвременно, так сказать, ушла от нас в связи с тяжелой болезнью, но которая воспитала сына, которым можно гордиться. Отец Игоря шептал все: "Спасибо, спасибо" и плакал, а когда садились за стол, зачем-то начал извиняться: - "У нас, знаете, все по-простому, не взыщите…" - "Да что вы!" - И слышал, как Игорь сказал: "Перестань срамиться!" Он уехал, когда напиваться стали. Дурацкий это обычай - поминки! Дуплет в серединку!
- Ну, Александр Иванович, - восхищенно развел руками Игорь. - Высший класс.
- Да, брат, это тебе не философия, - задумчиво произнес тесть, выходя из оцепенения: - Что, гегель-хегель, домой пошли?
Игорь погасил свет; зеленое сукно словно намокло водой - потемнело. Они вышли в раздевалку, взяли с вешалок плащи…
- Александр Иванович, полдничать приходите! - Их из столовой приметила и к ним подходила, легко ступая в бесшумных тапочках, Галя-подавальщица, маленькая улыбчивая женщина средних лет, с бесхитростной прической из русых слабеньких волос, в белом накрахмаленном переднике. Галя подготавливала свои столы к полднику.
- Полдничать? - Александр Иванович охотно остановился, чтобы ответить Гале. - Придем, спасибо. А чем вы нас угостите?
- Будут сдобные булочки, очень вкусные, с маком, Александр Иванович, - весело сообщила Галя, - и пирожные.
Галя давно уже работала на дачах и знала, что среди "хозяев" встречаются два сорта людей, которых она про себя звала по-детски: "буки" и "добрые". "Буки" тебя не замечают, хоть тресни от желания им угодить. Их можно годами обслуживать - они даже имени твоего не спросят, а если что скажут, то непременно обидное: "У вас сегодня окрошка невкусная". "Добрые" же, к числу которых относится Александр Иванович, напротив, быстро привыкают к тебе, не любят, когда тебя от них переводят, и оказывают разные знаки внимания. "Добрых" больше, чем "бук", и Галя-подавальщица искренне верила в счастье на земле.
- Ну пирожные для меня хуже смерти, - пошутил Александр Иванович, - а про сдобы и говорить нечего… Но чайку попьем, попьем.
- Приходите, - улыбнулась Галя.
Дождь стал мельче, безвреднее: иди - не промокнешь. По аллейкам, обсаженным пышными кустами желтой акации, не спеша двигались два пятна: кремовое и темно-синее. Мужчины прошли мимо теннисного корта с асфальтовым покрытием, на котором они сегодня до дождя помахали чуть-чуть ракеткам, и мимо волейбольной площадки, на которой никто никогда не играл. Из дощатой зеленой беседки, попавшейся им по дороге, слышался лихой перестрел костяшек.
- Алексан-Ваныч, присоединяйтесь!
Заядлые доминошники дневали в беседках целыми выходными.
- Загляну попозже, - пообещал тесть.
- А что не видно Марьи Григорьевны?
- Она в Крыму, вместе с дочкой и внуком.
- Купаются там?
- Нет, вода, говорят, еще холодная. Загорают.
- Тоже дело!
"Домино - вот основа великого единения начальства с народом", - подумалось Игорю. Он презирал домино и не мог понять, зачем здесь играют в эту плебейскую игру. С таким же презрением он относился к пиву. Пацаном он бегал искать отца у пивного ларька невдалеке от местного пивоваренного завода, обдававшего окрестности тяжелым запахом.
- Пап, иди домой, мамка ждет, ругается.
- Подождет… Ну-ка, на, выпей.
В его руки опускалась тяжелая липкая кружка с обкусанными краями.
- Чего не пьешь? Или брезгаешь? - И подивился пьяно: - Он брезгает!
- Будешь звонить - приветы передавай.
- Обязательно.
Если у него сорвется, она не даст мне покоя, будет пилить: говорила тебе, авантюрист! - Настоящая теща.
- Так, значит, он пошел и нажаловался на тебя? - переспросил Александр Иванович, словно их разговор перебили доминошники.
Игорь вздрогнул и живо кивнул.
- И, говоришь, в парткоме у вас там Стаднюк командует, верно?
- Стаднюк Петр Петрович.
- Стаднюк… - Александр Иванович искоса посмотрел на зятя. - А ты думал, что стариков можно толкать, пихать, сдергивать с насиженных мест, а они будут сидеть, как воды в рот набравши.
- Александр Иванович! - воскликнул Игорь. - Я никого не собирался сдергивать!
- В песне, конечно, красиво поется, ничего не скажешь: "Молодым везде у нас дорога…", - но жизнь пока что еще не песня, хотя мы хотим, чтобы она стала песней.
- Дело в том, - начал Игорь, - что раз дошло до такого инцидента, то закрыть Черную лестницу на время просто необходимо. Если там могут…
- Но когда ты закроешь лестницу, - не дослушал его Александр Иванович, - ты закроешь сразу и путь вашему… как его?
- Сперанскому.
- …Сперанскому к переизбранию в парторги.
"А старик сечет", - подумал Игорь.
- Может быть, и так, - сказал он, - но дело не в этом…
- Нет, дело как раз в этом, - мягко, но уверенно надавил тесть и при этом недовольно покашлял.