Среднеголливудский фильм
Герой среднестатистического голливудского фильма (в дальнейшем – ССГФ) не ходит на работу. Зачем, если в кармане у него всегда есть деньги на авиабилет до Австралии и обратно, пару автоматов и квартиру в пентхаусе? Ещё и остаётся на самый что ни на есть задрипанный автомобиль – коллекционный Ford Mustang GT350 69-го года выпуска с V-образным 8-цилиндровым движком объемом 3,5 литра и мощностью 290 лошадиных сил. На остальное герой ССГФ денег не тратит. Ведь автомобиль не ломается и не требует заправки.
Что автомобиль? Самому герою ССГФ не нужна пища. А это в свою очередь снимает необходимость ходить в туалет.
У героя ССГФ никогда не развязываются шнурки, не заканчивается зажигалка, не падает сигарета, не разряжается телефон. Мусор, грязные бокалы и полные пепельницы исчезают из пентхауса сами собой, будто опасаясь нашего героя. В гостиницах и поездах всегда есть для него хотя бы одно местечко. Родственники не требуют от него внимания, а телефонная компания – оплаты счетов. Все, кого он ищет, сидят дома и прилежно ждут его.
В череде таких вот серых, беспросветных дней как раз и происходит история, о которой повествует ССГФ. Эта история хоть как-то разнообразит скучную жизнь героя.
Жаль, что это всего лишь на два часа…
Миша и Мойша
Миша был настолько уравновешенным и терпеливым человеком, что многие считали его добрым.
За это в среде своих коллег по спорту он получил прозвище "Мойша".
У метателей молота просто не укладывалось в голове, что 190 сантиметров сплошных мышц, способных произнести "будьте любезны", могут это делать от имени Михаила.
Миша был даже застенчивым. Что, согласитесь, позволительно при таком росте.
Он вернулся домой поздно вечером, после работы и тренировки. Уставшие ноги привычно перебирали ступеньки всех восьми пролётов, ведущих на четвёртый этаж "хрущёвки".
Дома царил привычный бардак. Тут и там валялись вещи и пустые бутылки. Переполненные пепельницы щетинились окурками.
На кухне шло пиршество – жена и её брат осваивали четвёртый литр пива. Миша сел на скрипучую табуретку в углу и налил себе кружку. Мрачно посмотрел в окно.
Варианта было всего два. Присоединиться к этому внезапному празднику либо выставить всех к чёртовой матери и лечь спать. И если Миша готов был склониться ко второму варианту, то Мойша предпочитал первый.
Пиршество шло по обычному сценарию – то вздымаясь на волне необъяснимой любви к окружающим, то проваливаясь в водоворот внезапной ненависти к миру.
В один из таких провалов, уже глубоко за полночь, жена неожиданно запустила кружкой Мише в голову.
Кружка пришлась хорошо. Чувствовалось, как расходятся живые ткани, лицо заливает кровью.
Ни слова не говоря, Мойша побрёл в ванную, оставляя за собой кровавые следы. Кое-как умылся, приостановил кровотечение. Он слушал, как из крана успокаивающе льётся вода. Но при этом внутри него что-то переполнялось, будто в какой-то невидимый сосуд падали последние, самые последние капли…
Он вышел из ванной, взял участников банкета за шиворот (кажется, жена была в правой руке, а её брат – в левой) и молча вынес из квартиры. Захлопнул дверь и вернулся в ванную.
Картина в зеркале не утешала – зияющие разрезы нужно было зашивать. Не переодевая окровавленной одежды, Миша поплёлся в травмпункт.
Вернулся он уже под утро. Походил по квартире, пнул ногой пустую бутылку. Сел на кровать. Потом лёг, не раздеваясь, и укрылся одеялом.
В это время в квартире сверху грянула музыка. Глубокие басы сотрясали тонкий потолок "хрущёвки". Стёкла вторили им мелодичным звоном.
Миша устало откинул одеяло, встал, захватил свой спортивный снаряд, валяющийся в комнате, и направился к двери.
Поднимаясь по лестнице, Миша рассуждал о том, что надо поговорить культурно. Точнее, так рассуждал Мойша. Ведь он – человек вежливый.
Звонка почти не было слышно за грохотом музыки. Тем не менее, сосед открыл дверь. Перед ним стоял человек в окровавленной футболке, с перебинтованной головой и с молотом в руке. То, что он произнёс, было ещё более удивительным:
– Выключите, пожалуйста, музыку, сука!!!
Как понятно, первую часть фразы придумал Мойша, а уже её окончание – не спавший всю ночь, раненный кружкой Миша.
Сосед оторопел. Только так можно объяснить его совершенно неуместную реакцию. Рассказывать человеку, держащему в руке молот, о своём праве шуметь с восьми утра – как минимум неосмотрительно.
Мойша решил, что необходимы ещё какие-то убедительные и вежливые слова, дабы воззвать к совести соседа.
– Я что, блядь, неясно сказал? – спросил Миша, поднимая молот…
Сосед затрясся и рывком захлопнул дверь.
Мойша постоял ещё чуть-чуть и поплёлся вниз по ступеням, уныло таща за собой спортивный снаряд.
Он снова лег и накрыл забинтованную голову подушкой.
– Надо было хоть дверь ему искорёжить, – подумал Миша.
– Зачем? – парировал Мойша.
В этот момент музыка наверху стихла.
– Странный день, – подумали они вместе.
Миша уснул быстро, а Мойша долго ещё ворочался.
Спорт, воспитание и 9 бутылок
Отдых в докапиталистические времена был занятием таким же сложным, как работа или тщетные походы по магазинам.
Конечно, можно было с унижениями выбить профсоюзную путёвку в какой-нибудь санаторий у моря. Но это сразу же предполагало наличие массовика-затейника, режима дня и постоянного вещания из репродуктора.
Помню, как в одно дождливое утро бодрый советский голос произнёс:
– Здравствуйте, товарищи отдыхающие! Московское время – восемь часов! На улице – прекрасная погода! Небо серое! Без просветов!
Но даже такие путёвки в безоблачное серое утро доставались не всем.
Поэтому многие предпочитали отдых с палатками. Нет, это были не завзятые "походники", бренчащие на гитарах "Как здорово, что все мы здесь" где-то в глубине леса. Это были обычные ленинградские и московские семьи, чудом накопившие на старенькие "Запорожцы" и "Москвичи". Они уезжали в Прибалтику, где продукты были вкуснее, а мусора было меньше, расставляли палатки на берегу какого-нибудь озера и спокойно отдыхали весь положенный трудящимся отпуск. Без затейников и репродукторов. С примусом и почерневшим котелком.
Мы обычно уезжали в Эстонию, на северное побережье Чудского озера. Сбегали из города в воздушный сосновый лес, к ласковому песчаному пляжу. Как делали ещё десятки инженеров, кандидатов и докторов наук, преподавателей и врачей. Дантисты, продавцы мясных отделов и заведующие овощебазами не ездили отдыхать с палатками, что обеспечивало хорошую компанию. Это был ещё один островок свободы – без лозунгов, идеологической направленности и генеральной линии.
У меня на этом островке воцарялся удивительный режим дня. Просыпался я часа в два. Пробежка, зарядка, купание. Лёгкий завтрак, состоящий из обеда встававших в нормальное время родителей. Лёгкий отдых после "лёгкого" завтрака. И – на волейбольную площадку соседней турбазы. Часов в шесть оттуда уходили "физкультурники", и наступало время "профессионалов", а у меня был первый разряд.
Играли до наступления темноты. Потом купание, переоблачение и поход на дискотеку всё той же турбазы.
На дискотеке нашу волейбольную компанию встречали хорошо, соответственно результатам игры. Тем более что партнёра всегда можно было попросить как бы случайно направить мяч во-о-о-он к той брюнетке. А это обеспечивало сближение ещё до дискотеки, со всякими там "ах, простите, я вас не ушиб", "да нет, что вы, вы так увлеченно играете"…
Поэтому дискотека часто заканчивалась походом в кафе и прогулкой под звёздами. Возвращался я в палаточный городок часа в два-три ночи, потому и спал до обеда.
А наутро всё повторялось.
Было так хорошо, что я даже позвонил приятелю в Питер:
– Игорёк, приезжай, – сразу сказал я.
– Приеду, – не раздумывая ответил он. – Что привезти?
– Да ничего не надо. Пиво вкуснейшее рядом. Шашлык в кафе, правда, дорогой. Можешь с собой мяса прихватить.
Кстати, в Эстонии на примере пива я понял, что такое капитализм.
В дальнем магазине оно стоило 80 копеек. В ларьке на турбазе бутылка стоила уже 1 рубль. А в кафе на турбазе – 1 рубль 20 копеек.
Как только дальний магазин закрывался, ларёк поднимал цену до 1−20, а кафе – до 1−40.
Когда же закрывался ларёк, котировки в кафе доходили до 1−60 (вдвое от первоначальной цены). Но мне как завсегдатаю хозяин кафе – грузин из Латвии – всегда продавал пиво за рубль двадцать.
Запасшись пивом, стали ждать Игорька. Автобус из Питера проходил мимо нас примерно в два часа ночи. Нужно было скоротать время.
Найдя фотографии предыдущих путешествий и кусок холстины, решили делать стенгазету. Нужен был какой-то символ вместо принятых в то время в центральной прессе орденов – иначе название смотрелось как-то одиноко. Так я придумал первый в своей жизни логотип – из волн озера в окружении утренних лучей вставала огромная волосатая задница.
Как ни странно, автобус не опоздал. Игорёк выпрыгнул из него с двумя сумками, я сразу же подхватил обе. Одна почти ничего не весила, а другая чуть не оторвала мне руку.
– Что-то у тебя презервативы больно тяжёлые, – съязвил я.
– Так вещи в лёгкой сумке, – парировал Игорь. – А это 10 килограммов мяса.
На утро мы проснулись часа в два. Пробежка, зарядка, купание. Лёгкий завтрак, состоящий из обеда вставших в нормальное время родителей…