Это повторялось каждый вечер. Каждый вечер Денис брал такси и называл улицу революционера Плеханова, которую уже давно переименовали. Каждый вечер таксисты отвозили его на Казанскую, где, конечно, не обнаруживалось никакого "Че". А только контрреволюционный ресторан "Тиньков". Каждый вечер Денис возвращался злым и недоумевающим. Я же молчал, как партизан.
На четвёртый раз Денис вернулся довольным и пьяным. Впрочем, "вернулся" – не совсем то слово. Точнее, его вернули. Вернул таксист, притащив из машины прямо к двери моей квартиры. В полумраке лестничной клетки прозвучали последние в тот вечер слова Команданте:
– Полтавская улица, Пол-тав-ска-я!
Почерк
Мы сидели в тесной комнатке общежития.
Комнатой это можно было назвать с трудом, поскольку её высота была едва ли не больше, чем длина и ширина. Эдакая коробка для людей. Произведение сталинской архитектуры, выражающее ничтожность человека. По иронии судьбы, именно в таком доме располагалось общежитие Литературного института.
По этому поводу мой однокурсник говорил:
– Надо ещё во ВГИК поступить! У них общежитие хорошее…
Институт дал очень многое. И дело не в обычной программе "филфака", которую можно изучить за год, а именно в общении с "коллегами по цеху". Безвестными однокурсниками, именитыми преподавателями… К третьему году понимаешь, что в каждой из этих групп есть гении и бездарности. Учишься признавать то, что вне тебя, разбирать чужой почерк и любить его, как свой, если не больше.
Эти уроки преподавались даже не в стенах института, а в клетушках-комнатушках общежития.
Итак, мы сидели в тесной…
Кто-то играл на гитаре, кто-то разговаривал, когда зашла наша однокурсница:
– Ребята, тут моя подруга просила посмотреть её стихи…
В руках Наташи покачивалась увесистая и весьма потрёпанная тетрадь. Формат не обещал ничего хорошего. Однако уставшие от творчества друг друга литераторы взялись за дело с необычайным рвением. Тетрадь пошла по кругу.
Наконец очередь дошла до меня. Я бережно держал листки, исписанные аккуратным девичьим почерком. Без единой помарки. Что настораживало.
Стихи были достаточно беззащитными. Красной нитью тянулась ненависть к любимому, который что-то не так сделал. Образы казались куцыми, форма – заимствованной. Хорошо, конечно, что человек много читает. Какое-то четверостишие напомнило даже Мандельштама. Что я тут же и записал карандашиком на полях.
Следующим читал Воронин. Он кряхтел, вздыхал и строил гримасы. Потом дошёл до моих пометок и с удивлением спросил:
– А это что такое?
– Мандельштам, – назидательно сказал я.
– А-а-а-а, – протянул Воронин в нависшей тишине. – То-то я смотрю почерк другой!..
Ужин
Вечер опускается на город, как одеяло.
Мы брели по его мягким, тёплым складкам, попивая пиво. Планов у нас не было.
Я не люблю строить планы на вечер. Мы весь день это делаем, записываем что-то в ежедневники, успеваем, смотрим на часы… Можно хотя бы вечер провести без планов?
Первая бутылка пива, купленная прямо напротив офиса, заканчивается обычно рядом с местом дуэли Пушкина. К счастью, его адепты предусмотрительно воздвигли невдалеке магазин. Дабы каждый знаток русской поэзии мог почтить память гения. Что мы, собственно, и сделали.
Дальнейшая часть пути к моему дому – сплошная проза. Урбанистический пейзаж, состоящий из стройки, заброшенного проектного института, троллейбусного парка, автостоянок, уродливых домов-кораблей… Как такое переносить без пива?
Итак, всего за три бутылки пенного напитка мы оказались около дома. Расходиться не хотелось. В неподвижном воздухе июльского вечера висела недосказанность. И вдруг я вспомнил, что дома оставался коньяк. Такое редчайшее событие нельзя было оставить без внимания. Мы поднялись в квартиру.
Пить коньяк в тишине – глупо. Тем более, когда на полках валяется куча дисков, а стоваттные колонки только и ждут своего часа. Мы включили джаз, поставили на стол бутылку, рюмки и принялись нарезать сыр…
Жена зашла в квартиру незаметно. Собственно, первым свидетельством её присутствия стал радостный возглас:
– О! Мальчики ужин готовят!..
За окном чуть шелохнулась ветка. Видимо, от нашего хохота.
Осторожно, двери закрываются
Я возвращался из гостей.
В поздний час московская подземка практически безлюдна. Мерный стук колёс и большие расстояния клонят в сон не хуже, чем поезд дальнего следования.
Однако со сном приходилось бороться. В Москве я жил всего месяц, поэтому мог легко проехать нужную остановку. Это в Питере многолетняя привычка ставила безошибочный внутренний таймер на любой маршрут. Я мог оказаться дома, не помня самого путешествия. В столице же всё было иначе, паутина из ста шестидесяти незнакомых станций заставляла быть начеку.
Я сидел с закрытыми глазами и внимательно слушал объявления. Все они сливались в одно сплошное "осторожнодверизакрываются", и в какой-то момент я, видимо, задремал.
Контакт с внешним миром был снова установлен на фразе: "Следующая станция – Академическая".
Глаза я открывать не стал.
Чего там? За ней – родная "Политехническая", это рядом с моей школой и первым институтом… Там сяду на 50-й троллейбус, двадцать минут – и дома. Родители, наверное, уже спят…
Вторая фраза заставила насторожиться: "Следующая станция – "Ленинский проспект". В Питере она расположена на той же ветке, но в другом её конце. Ничего себе я поспал! Ладно, выйду на "Ленинском", потом обратно до "Техноложки", потом пересадка… И – до "Пионерской". Минут сорок ещё добираться…
Следующая фраза, которую я услышал, заставила не просто открыть глаза, но и вскочить с места. Я несколько раз пробежал по пустому вагону, прежде чем понял, что происходит.
Спокойный и уверенный баритон объявил:
– Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – "Шаболовская"!
А такой станции в Питере нет…
Рояль
Загадочный инструмент.
То серьёзен, как фрак, то задирист, как рваная футболка.
Благородные линии, геометрическая гармония чёрных и белых полосок, от прикосновения к которым и рождается звук.
Чёрные
Близился день рождения Юры. Тогда-то впервые и родилась идея купить вскладчину хороший подарок. Не дарить мелочёвку, на которую каждому из нас в отдельности хватило бы скудных студенческих средств, а скинуться на один большой сюрприз.
Юра – певец и музыкант – всегда мечтал о хорошем инструменте. Не о пианино, а именно о рояле. Это казалось невероятным, но мы решили попробовать.
К счастью, в то время не только студенты испытывали сложности с финансами. Достаточно быстро удалось найти "Бывшего Интеллигентного Человека", желающего расстаться с инструментом за скромное вознаграждение.
В день празднования всё было готово. Грузовик с кабинетным роялем прибыл к Юриной парадной за пятнадцать минут до назначенного срока. Мы легко вытащили его из кузова и донесли до дверей. Оставалось только подняться на четвёртый этаж и эффектно появиться перед именинником.
Проблемы возникли уже на первой лестничной площадке. Рояль оказался слишком велик, с ним нельзя было развернуться. Таким образом, чтобы продолжить путь наверх, необходимо было передать инструмент через достаточно крутые перила на следующий лестничный пролёт. Для этой операции пришлось разделиться, и рояль, таким образом, стал вдвое тяжелее.
Таких виртуозных пассажей предстояло выполнить ещё семь. Оптимизм таял на глазах, а идея подарить инструмент уже не казалось такой удачной.
Минут через сорок в квартире именинника раздался звонок. Юра вышел встречать гостей в белоснежной рубашке и при галстуке. Хотел, наверное, сперва пожурить нас за опоздание, потом пригласить к столу. Однако за дверью его ждала не развесёлая студенческая компания с большими бутылками и маленькими подарками, а грязный, злой однокурсник с двумя ножками от рояля. Вместо подобающих извинений и поздравлений именинник услышал:
– А ты чего тут стоишь? Иди помогать!
Белые
Примерно в то же время наступили сложности с алкоголем. Риск отравиться различными "торговыми марками" добавлял адреналина к и без того весёлому действу. "Любимые" напитки сменялись ежемесячно, поскольку безнадёжно теряли качество и исчезали с прилавков. Информация о том, что можно пить, а что нельзя, менялась со скоростью биржевых котировок. Важностью же обладала куда большей.
Дольше всех, кажется, задержался спирт с чудесным названием "Рояль". Не думаю, что это было связано с качеством. Скорее, радовала низкая цена и возможность творчества. "Рояль" на апельсиновых корках. "Рояль" на кофейных зернах.
– А вы так пьёте или разбавляете? – слышалось не только от рабочих Кировского Завода, но от кандидатов и докторов наук, преподавателей, врачей…
Как-то раз мы сидели с другом на кухне и вкушали очередной водочный бренд. Он быстро закончился, не принеся желанного удовлетворения. Вероятно, в силу большого содержания воды.
– Слушай, – сказал я. – У тебя ж в холодильнике целая бутылка "Рояля". Доставай, а то как-то негостеприимно получается.
– Не могу, – со вздохом ответил он. – Это мамина.
– Спокойно, я договорюсь.
Мама его была воплощением рафинированной интеллигенции. Сотрудник Филармонии, она играла на любых инструментах, изъяснялась на изумительном русском языке, не понимала матерных анекдотов, а при слове "задница" густо краснела.
– Наталья Вадимовна, – начал я издалека. – Вы сегодня репетировать будете?
– Нет, – удивилась она. – А что?
– То есть, рояль Вам не нужен?
– Нет, а в чем дело???
– Эй, – крикнул я уже в сторону кухни. – Мама разрешила! Наливай!..