Именно это я и делаю. Комната невелика и обставлена с вкусам, который я, чтобы не показаться грубым, не назову дешёвым. Почти половину помещения занимает спальный гарнитур белого и красного дерева с гигантским платяным шкафом. Скатерти и скатёрки искусственного шёлка всех цветов радуги плюс некоторые краски, не свойственные этому атмосферному явлению. На столе - фотография в рамке из бамбуковых палочек. На фотографии - пожилой мужчина с одутловатым склеротическим лицом. Кажется, что он надувает шарик.
- Отец? - беззаботно осведомляюсь я, показывая на фотографию. - Вы похожи.
- Муж, - выдавливает из себя Дора.
- Ах, эти мне неравные браки! Впрочем, из-за чего вы вышли замуж, если не секрет? Чтобы получить этот шкаф-гигант или столичную прописку?
- А вы, оказывается, не так любезны, - кривит губы молодая женщина. - Ошибка. Глупая, нелепая наивность. Я всегда ошибаюсь.
- Как всегда? Неужели и с Баевым?
Она молчит. Потом усмехается.
- Вы мне позволите закурить?
- Я как раз хотел попросить вас об этом же, - галантным тоном замечаю я и с готовностью достаю сигареты. Угощать красивую женщину и разрешать судебному медику выбирать сигареты помягче - это не одно и то же.
Дора держит сигарету между пальцами (этот картинный жест наверняка подсмотрен где-нибудь в журнале мод), выпускает накрашенным ртом струйки дыма и будто ненароком перекидывает ногу на ногу.
- Откуда вы знаете о прописке?
- Просто догадка, - скромно отвечаю я и столь же скромно посматриваю на её оголившиеся колени.
- Вы опасный человек.
- А вы говорите это, сознавая, что вы опасны, - парирую я и опять многозначительно поглядываю на её и впрямь красивые ноги. - Но вернёмся к действительности. Каковы были отношения между вашим мужем и Мариновым?
- Не блестящие. Но и не такие уж плохие.
- Некоторые придерживаются иного мнения.
- Люди обычно преувеличивают. Особенно такие балаболки, как Катя.
- А в чём, по-вашему, причина этих… не совсем хороших отношений?
- Этого я не могу сказать. Какое-то старое недоразумение. Они ведь знакомы очень давно.
- Ваш муж служил когда-то у Маринова?
- Да. Кажется, служил.
- А не кажется вам, что Маринов проявлял к вам некоторую симпатию?
- Он к редкой женщине не проявлял симпатии, - иронически усмехается она. - Флиртовал и со мной. Муж мой не был от этого в восторге, но такая мелочь, сами понимаете, не может породить неприязнь.
- Вы говорите - неприязнь?
- Ну, может быть, я неточно выразилась. Хоть это и не затрагивает меня лично, но, знаете, всё-таки расстраиваешься.
- Понимаю. Идите погуляйте, а когда соберётесь с мыслями, мы побеседуем ещё.
- С удовольствием, - устало протягивает она. - Хоть и не знаю, право, чем я могла бы вам быть ещё полезной.
- Я тоже сейчас не могу сообразить, но как знать, - говорю я, прощаясь, и направляюсь к двери. Но, взявшись за ручку, поворачиваю голову.
- А вы не помните, в котором часу вернулся вчера ваш муж?
- Точно не могу вам сказать… - несколько растерянно отвечает Дора. - Очень поздно, во всяком случае.
- Что вы понимаете под "очень поздно"?
- Часа в три… Или в четыре…
- И часто он у вас так задерживается?
- Время от времени случается.
- Коньяк или преферанс? Или, может, третье?
- Не знаю. Я его не расспрашиваю. В этом отношении у нас существует давняя договорённость.
- А он соблюдает правила?
- Не понимаю вашего намёка, - поводит плечом фатальная женщина, но по её сердитому тону чувствую - поняла.
Я выхожу, предоставляя ей возможность восстановить душевное равновесие. В холле мрачно и пусто. Милиционер уже ушёл, осмотр закончился, тело вынесено, дом может возвращаться к нормальной жизни. Мне здесь больше делать нечего.
На улице, как и следовало ожидать, всё ещё хлещет дождь. Нахлобучиваю шляпу на нос и окунаюсь в густой туман. Погодка! - как говорит доктор. Самое мерзкое, что не разберёшь - светает только или уже темнеет. Но для этого есть часы. Интересно, долго ли ещё будут идти часы Маринова? У самоубийц, насколько я заметил, нет привычки заводить будильник перед тем, как ополоснуть свои внутренности раствором цианистого калия. Всё же предметы - часы или не часы - честней в показаниях, чем некоторые люди. О, извините, гражданка Баева, я вовсе не хотел вас обидеть. Вы, что могли, скрыли. Муж ваш, насколько ему позволяют возможности, постарается сделать то же. А остальные в свою очередь последуют его примеру. Дело в том только, что люди утаивают обыкновенно разные вещи. Следовательно - и выдают разные вещи
Углубившись в подобные размышления, я шагаю, не глядя по сторонам. Это избавляет меня от необходимости описывать улицы родного города, туман с его особенностями: цветом, специфическим запахом и температурой, прохожих - их возраст, походку, отличительные приметы, пол. Опишу лишь конечную цель - лабиринт дворов Торгового дома.
Почему дом этот называется "торговым", а не "адвокатским" - с незапамятных времён здесь помещаются конторы адвокатов - загадка даже для милиции. Как бы то ни было, но у дома - адвокатского или торгового - на редкость отталкивающий вид. Скучная охра, которой его красят почти ежегодно, не в состоянии прикрыть тягостный отпечаток, накладываемый временем. На только что выкрашенных стенах сразу же проступают подтёки сырости и копоти, скапливавшейся десятилетиями. За мрачными окошками словно притаилась не рассеялась ещё затхлая атмосфера каких-то не очень чистых дел. Клетушки в первом этаже похожи не на конторы, а на берлоги. Тесные дворики смахивают на колодцы, прикрытые от потоков дождя серыми цинковыми крышками.
Но есть здесь и одно бесспорное удобство: эмалированные таблички, прибитые длинными колонками справа и слева от подъездов. По этим табличкам, если ты располагаешь часом-другим свободного времени, можно довольно просто разыскать нужного представителя адвокатского сословия.
Я углубляюсь в чтение фамилий, пока наконец не нахожу то, что мне необходимо. Контора Димова помещается в клетушке подле главного входа. Внутри - четыре письменных стола и два занятых работой мужчины. Пятьдесят шансов и ста за то, что один из них - Димов.
Тот, что сидит поближе к свету и отстукивает на машинке очередной канцелярский шедевр, недовольно поднимает голову.
- Что вам угодно?
Передо мной - стареющий франт, который прилагает все усилия к тому, чтобы не выглядеть стареющим.
- Маленькую справку, - отвечаю я с располагающей улыбкой.
Улыбка не даёт эффекта.
- А именно?
- Я бы предпочёл поговорить наедине, - бросаю я выразительный взгляд на человека в глубине берлоги.
Димов, явно раздосадованный, решается наконец выйти из-за письменного стола. Мы направляемся во двор.
- Не знаю, будет ли здесь удобно, - киваю я на проход, по которому движется нескончаемый поток людей.
- Отчего же? - хмурится Димов. - Ведь речь, насколько я понял, идёт о какой-то маленькой справке.
- Как хотите. Ваш сосед Маринов найден сегодня утром мёртвым.
- Что?! - Лицо Димова выражает изумление в превосходной степени.
- Отравлен.
- То есть как это отравлен? Кто его отравил?
Изумление почти настоящее. Или человек до такой степени сумел вжиться в свою роль.
- Я то же хотел спросить у вас.
Реплика производит известное впечатление. Димов на секунду опешивает. Потом лицо его приобретает привычное нагловатое выражение.
- Ошиблись адресом, товарищ.
- Но вы служили чиновником у Маринова, а затем находились с ним в дружеских отношениях, - перехожу я к фактам.
- Никаким чиновником я у него не был. Работал одно время подённо, потому что, - тут его голос становится подчёркнуто назидательным, - таким как я, чтобы получить диплом, надо было одновременно работать. Да. Да. В отличие от маменьких сынков, таким, как я, приходилось самим зарабатывать себе на хлеб.
- Очень приятно, что я имею дело с человеком из рабочих.
- И ни в каких дружеских отношениях мы с ним не были. Если только не считать дружбой то, что я соглашался иной раз сыграть с ним вечером в кости.
- Ясно. Тогда, видимо, меня попросту ввели в заблуждение. И всё же, если у вас есть какие-то соображения, то в интересах следствия…
- Никаких соображений у меня нет, - перебивает меня Димов. - И вообще я не могу понять, почему вы выбрали меня Отравления, насколько мне известно, - это скорей по части врачей. Обратитесь к доктору Колеву. Он лечил в последнее время Маринова. Спрашивайте у него…
- Прекрасная идея. Почему бы и нет? Но я, откровенно говоря, возлагал на вас большие надежды.
- И зря. Говорю - вы ошиблись адресом…
- Ну, в таком случае… - я развожу руками, и Димов уже поворачивается чтобы идти, как я останавливаю его вопросом
- Вы не помните, где вы были вчера вечером.
Димов растерянно дёргает головой, но тут же выпаливает:
- Меня не было в Софии.
- А где вы были?
- В Ямболе. По делу, которое я сейчас веду. Вернулся сегодня утром поездом в 5.40
- Весьма своевременная поездка.
У Димова, я чувствую, крутится на языке какая-то не очень изысканная реплика, и, чтобы спасти его от нарушения, именуемого "неуважение к исполнителям закона", я поворачиваюсь к нему спиной и ныряю в туман.
Дабы подвести черту, отмечу: в принципе я не имею ничего против адвокатов, но этот мне явно не по душе. А костюм у него ничего… Спросить бы адрес его портного… Это было бы единственной светлой точкой в общем мраке картины.