- Танцы идут. Идем. Я предупредил их, что у нас гость. Василич повел его узким коридорчиком в небольшой зал. "Если пожар - все сгорим, - подумал Тарас, - дом деревянный, коридор узкий, окна маленькие. Что за строение, черт возьми"!
Но когда вошел в зал, все трусливо-глупые мысли выветрились. Сдуло их необычным зрелищем.
Посреди зала танцевало человек восемь, но танцы ни на что не походили. Каждый танцевал сам с собой, точнее, как будто с неким невидимым партнером около себя. Все вертелись, изгибались около пустоты - так казалось, по крайней мере, Ротову. И не танец это был, а хаос. Кто-то поднимал руки вверх, кто-то даже попискивал. Тараса поразило выражение лиц: оно было то ненормально-веселым, то вдруг мгновенно веселие переходило в грусть, у иных даже в тоску. И эта перманентная молниеносная смена веселия на тоску, грусти на веселие, чуток испугало Тараса.
- Нельзя же так быстро, не подумавши, меняться, - рассудил он про себя.
У стены стоял молчаливый инструктор. Он внезапно обернулся к Тарасу, хлопнув в ладоши, и Тарас остановился. Все замерли.
- Это они со своим будущим танцуют, - оскалился Василич. - Невидимый партнер - это иное существо, в которое они превратятся рано или поздно. То есть каждый из них танцует с самим собой, но будущим собой, а будущее у них, иное существо, оборотная сторона человека. Со своей страшной скрытой тенью они танцуют, и это происходит каждый день. Пора принюхиваться им к своему будущему.
Инструктор тем временем произнес:
- Господа! К нам явился гость Тарас Ротов. Он пользуется благосклонностью Главного. Надеюсь, наш институт достаточно гостеприимен для друзей. Кто хочет побеседовать с гостем - может остаться здесь.
Осталось пять человек: четыре мужчины и одна женщина. Остальные две женщины и один мужчина вышли. По бокам зала были расположены небольшие столики со стульями, как в каком-нибудь ресторанчике. Под одним столиком завыл песик.
Инструктор заметил:
- Тарасу вы можете поведать о себе, что хотите.
Ротов глянул на собравшихся. Они тем временем расселись, а Тарас сел за столик, под которым тихонько подвывал песик.
"Он подвывает, потому что не может стать иным существом", - решил Тарас. Напротив подсел молодой человек небольшого роста, с лицом лихим, но чем-то похожим на лягушку. При этом вид у него был депрессивный.
- Юрок, - представился он.
- И что же, Юрок? - осведомился Тарас
- Плачу, - ответил Юрок.
- Почему?
- Не могу забыть. Дедушку в подъезде пристукнул. И денег-то оказалось 500 рублей.
- Дедушка выжил?
- Нет, помер, оттого и плачу. Я не хотел.
- По своей инициативе или по указке?
- По своей.
- Зря.
- Я знаю, что зря. До этого случая я грабил потихоньку, без мокрухи. А здесь черт попутал. Не рассчитал я, что дедуля такой хлипкий окажется. С тех пор покоя нет. Все потому, что я песни люблю народные. В них жалости к людям много, и я плачу.
- А как же институт?
- Только этим и спасаюсь. Оттого и пришел сюда, случайно, но по судьбе. Надежда в том, чтобы стать иным существом, чем я есть. Тогда все будет в порядке. А пока - нервы совсем сдают; такому как мне, с нервами да песнями, нельзя было грабить людей. Плохой я грабитель.
- Даже в институте плачете?
- Бывает, но меньше.
- Мой совет: вместо того чтобы плакать, молитесь за него, за дедулю. Глаза-то у старика добрые были, когда вы его стукнули?
- Добрейшие. Я глянул.
- Ну, значит, с ним все в порядке. Молитесь за бедного старика, беспомощного. И просите прощения. Вот так.
- Да я даже к батюшке ходил. Я ему иносказательно доложил. Помогло малость немного.
- Вам надо иным стать. Иначе с собой как с человеком вы не справитесь.
- Золотые слова, - лихо промолвил Юрок, - я тоже почти так чувствую. Не справиться мне с собой. Нужна другая шкура, нечеловеческая, чтобы забыть все это. Надоело мне быть человеком, хватит, наелся, хочу быть иным.
Ротов захохотал. Пес под столиком завыл, а Юрок подскочил и ушел.
- В добрый путь! - напутствовал Тарас. - Ясно, что ты не кровосос, как эти, кто всех стариков и старух губит. Весь мир теперь, цивилизованный или нет, пожилых не любит. А ты не такой.
Следующим собеседником оказался интеллигент Лев Иванович. Тут все было просто! Сексуальные травмы в раннем детстве, которые таинственным образом не забывались и сейчас, когда Льву Ивановичу было уже за сорок. Нервы никуда не годились, быт заедал, сны видел один кошмарнее другого. Требовалось изменить свою человеческую суть, потому и пришел сюда. Институт добровольный, денег берут мало, только на еду, и даже не обязательно. В доме тепло, и сны ему стали видеться веселые, но с подвохом.
Ротов быстро его отпустил. Но напомнил, что человеком быть не стыдно, есть варианты гораздо более худшие. Лев промолчал и исчез.
Третьим возник старичок Геннадий Семенович.
"Старичок - а еще на что-то надеется, - подумал Ротов - курьезный какой"…
Но когда старичок заявил, что главная его проблема - патологический страх перед смертью, а вторая - шум в ушах, Ротов даже махнул рукой:
- Ну, хватит, достаточно. Все понятно. Но в глазах Геннадия Семеновича мелькнул огонь:
- Что же ничего не посоветуете?
- Посоветовал бы, да вы не воспримите. Но насчет шума в ушах - к доктору.
- Знаю, но не верю.
- Занимайтесь в институте и Бог вам судья.
Старичок обиделся и ушел.
Четвертый расшатанный медленно, по-медвежьи, подходил к его столу. Крепко пожал руку. Толстый, огромный, но молодой - чуть-чуть за тридцать.
- Костя, - представился он.
- Смелее, - подбодрил Ротов.
Костя шумно опустился на стул и начал:
- Я вам расскажу эпизод из индийской жизни. Два совсем юных бога нашалили и набезобразили. Тогда совет богов решил их наказать. Одна индийская женщина в муках родила двойню. Младенцам было тяжело, как и полагается. Но на второй день боги сжалились над ними. Ведь то воплотились нашалившие боги. Тогда на них была ниспослана смерть, и ко всеобщему облегчению они вернулись в свое естественное состояние. Жаловались на земную жизнь как на полный кошмар. "Не будете хамить и безобразничать, а то отправитесь туда на целый годик. Смотрите!" - предупреждали их.
- Это вы к чему? - насторожился Ротов.
- А то, что это ко мне лично относится.
Ротов покраснел.
- Это что же, вы себя за юного бога принимаете?
Костя рыгнул и, погладив себя по животу, отвечал:
- Не прямо, а косвенно.
- Это как понять? Вы косвенный бог что ли?
- Не надсмехайтесь, - сурово ответил Костя. - Я как родился, места себе не нахожу. - Его голубые глазки на широком жирном лице, прямо-таки впились в Ротова. - Неуютно мне тут. Все ждал, что меня расстреляют. Но никому до меня дела нет. Сирота я Божья, вот кто.
- Глядя на вас, не скажешь.
- Чувствую я всей душой и телом моим, что приземлился я здесь по ошибке. Оттого и мучаюсь. И хочу стать радикально измененным существом.
- Это серьезно, - помрачнел и согласился Ротов, - теперь ясно, почему вы здесь. Раз вы разумеете, что не туда попали - я вам не завидую.
- А мне завидовать не надо! - воскликнул Костя. - Меня почитать надо на коленках, когда я вернусь. Эх, вы… не догадались!
И он резко встал. На кисти его правой руки виднелись четкие слова: "Не забуду мать родную". И ушел он во тьму, в угол зала.
К Ротову тут же подскочила пятая расшатанная - Иришей назвалась.
Молодая, лет 27, нагловатая, но с образованием в глазах, внимательно посмотрела на Ротова, подсев.
- Вы не идиот? - осведомилась.
Ротов захохотал.
- Может быть, но только не перед человеком.
- Перед иными все идиоты, - сухо ответила Ириша. - Лучше познакомимся. Приходите ко мне на ночь. Ночью как-то глубже разговор идет. У каждого у нас комната, иногда на двоих. А я одна. Здесь это можно, поговорить по душам. А то на людях, хоть и расшатанных, как-то неловко.
- Приду, - внезапно согласился Ротов.
- Твоему приходу ко мне возражать не будут. Надо нам душу облегчать. Но учти - в постель только по любви.
И Ротов исчез.
…К вечерку в дверь упомянутой расшатанной Ириши тихонько постучали.
- Войдите.
И Ротов вошел. То была маленькая комнатушка на втором этаже, обставленная трогательно и просто. Деревянная кровать, стенной шкаф, зеркало, цветы и большой убедительный стол у окошечка.
Взглянув на стол, Ротов ахнул: чего только не было выставлено на нем; и осетрина, и икра, холодная красная рыба, салаты…
- Это все в мою честь? - пробормотал он.
- Не обязательно. По прихоти. Захочу - ем только черный хлеб, захочу - икра, белуга, белое вино…
- Не стою я всего этого, - заскромничал Ротов.
- Садитесь.
Ротов сел, а Ириша стала кричать.
- Вы должны понять мою душу! Она меняется, она бежит, бежит! Может быть от меня самой. Я не знаю почему такая она.
- Подождите!
- Чего ждать!? Могила не за горами!
Ротов вздохнул.
- Что у вас, да и у нас вообще, за привычка - впадать в истерику за отменным прекрасным ужином или обедом. Вы ешьте, а не смотрите на меня. Я не лев в клетке.
- К черту все!!! - вскричала Ирина.
- Да вы свой животик не жалеете, Ирочка, - прошипел Ротов. - Да вы взгляните на стол хотя бы.
- Я свой животик в могиле, на кладбище буду жалеть, а не сейчас…
Ротов придвинул к себе холодную закуску.
- Ну, так поведайте что-нибудь о себе! - оживился вдруг он.
Ириша глянула и запела: