- Что ты, Надя, что ты… Слухи эти маленькие, незаметные. Я скромно себя веду. Всегда в тени. Защищен я… Зачем мне все это? У меня свои большие дела есть. Другие, но большие. Это понять надо.
Вот так он мне ум вправил. Я кивнула спьяну головой, а он добавил:
- Я и в быту скромен. Знаю, как концы своей души и своих дел прятать.
22-го мая. Иногда мне кажется, что я далеко не совсем понимаю его. К тому же, почему его взгляд так мрачен, когда ему особенно хорошо? Боязно мне как-то. Не то боязно, что вдруг ни с того ни с сего прирежет - ни-ни, со мной он так никогда не поступит. Знаю точно, как биение своего сердца. Бейся, бейся, мое сердце, всему миру назло. Я жива, жива, жива!.. Так вот боязно от того, что непонятно вообще. Впрочем, плевать. Мало ли что непонятно.
Мне, например, непонятно, почему я родилась? Почему? Откуда взялась?
Я об этом раньше не думала, но Трофим дня три назад мне приснился и как-то вывел меня на эту мысль. Злость меня берет невероятная, так и трясет… Меня не спросили… А хочу, чтобы меня обо всем спрашивали: согласна я или нет.
Это девок нашего шефа ни о чем не спрашивают…
В шефе тайна какая-то лежит: боюсь я его и тянет к нему.
А шутов вокруг него, шутов…
Но с шефом у меня все в порядке - сам мне сказал: "За себя не беспокойся"…
…Но теперь появилась она, царевна, художница… Ее не задушишь: сам не велел. Вникну.
На этом обрывалась запись, скорее "исповедь", чем дневник. Алёне все стало и темно и ясно про эту Наденьку. Но мелькнула мысль: "А что, если она - мой черный двойник?" Даже затылок заболел.
Она встала и осторожно вышла в коридор. Рядом - туалет и ванная, весьма скромные. Но Алёна и помыслить боялась зайти в ванную.
Быстро вернулась и опять пробежала по страницам "дневника". "Теперь остается одно - жить" - решила она.
глава 17
Наутро завтрак ей подали в постель. "Сам наш любимый шеф распорядился", - сказала ей девушка. Она и внесла поднос с кофе, булочками и пирожными. Тут же появилась Наденька.
- Я с вами кофейку попью, - улыбаясь, проговорила она, садясь на кровать.
В руке она держала изящную чашечку.
- Как вам дневничок? - вкрадчиво спросила она.
Алёнушка вздохнула.
- Вы - мой черный двойник, - выпалила она.
Наденька даже взвизгнула от радости. Кофе расплескался на кровать.
- А знаете, я вас за это могу укусить, - вымолвила Заблудова, внутренне затаясь.
Алёна хихикнула: она решила, что Лохматов не допустит. Заблудова уловила ее мысль:
- Если бы не шеф… Но все равно когда-нибудь я вас укушу… Хоть на том свете.
- И не вздумайте напустить на меня вашу обаятельную злобу. Я защищена. К вам же и вернется, - решительно высказалась Алёна.
- Да не бойтесь вы. Моя злоба - это моя любовь. Тем более вы мой белый двойник. Негоже приносить вам вред.
Наденька встала и сладко потянулась своим змеевидным телом. Чашка ее, между прочим, упала и разбилась, что осталось без внимания.
- Кушайте на здоровье, Алёнушка, кушайте на здоровье, - пропела она и скрылась.
Алёнушке стало не по себе. "Если жизнь непредсказуема, то Лохматов - тем более", - подумала она.
Позавтракав, она не знала, что делать дальше. Дел не было, одни мысли. Она осторожно вышла в коридор, но решать, каким непредсказуемым путем идти, ей не пришлось. Легкая, как призрак, девушка, подхватила ее и повела в роскошный зал. Правда, роскошь была на редкость угрюма. Преобладал черный цвет, а запертые бесконечные шкафы вызывали подозрение. "В таком шкафу запирают навсегда", - подумала Алёна.
Посередине - круглый стол. Шеф сидел и хлебал водку. Ничего иного он на завтрак не признавал. Одет был небрежно, но подчеркнуто. Алёнушка присела чуть вдалеке.
- Как спалось? - спросил Трофим Борисыч. - Рисовала что-нибудь в уме?
Это "ты" вызвало у Алёны жуткое ощущение. Ей показалось, что этим Трофим слишком приближает ее к себе. И близкое дыхание чудовищности объяло ее, проникло до дрожи в кровь. Она почувствовала, что прояви Лохматов в этот миг желание, она бы уступила, не смогла противостоять. Но Лохматов был невозмутим. Его тупо-всеохватывающий взгляд выражал иной поиск. "Что ему нужно? - вздрогнула Алёна. - Чего он ищет?" Грозное тело Лохматова зашевелилось.
- Просьбы есть?
Алёна зацепилась.
- Трофим Борисович, мне бы хоть родителям сообщить, что я, к примеру, уехала в Петербург к подруге.
Трофим хохотнул.
- На сколько дней?
- Как скажете.
- Ладно, скажем им дня на три-четыре. Мобильник твой верну на минутку. Поговоришь и отдашь.
Он нажал кнопку. Вошел человек совсем старый, еле ходил, чуть не падал. "Это стиль у него такой", - пояснил Лохматов. Старик вручил мобильник. Алёна облегченно вздохнула. Что-то разумное наконец. Дрожащими пальцами она набрала номер и, совладав духом, сказала, как надо, чтоб не волновались. Родители жили на другом конце Москвы. Попросила их позвонить Вадиму - у нее кончается мобильная связь.
- Ты во всем права, дочка, - произнес Лохматов, пряча ее мобильник себе в карман. - Пусть не волнуются. Это мне надо волноваться, глядя на себя в твоей картине.
- Так вы меня надолго не задержите? - робко спросила Алёна, боясь какого-нибудь страшного ответа.
- На все Божья воля. Мы разрешим вопрос, и я тебя отпущу, - хмуро ответил Лохматов.
- Какой вопрос?
- Знать не следует, но узнаешь.
Алёна похолодела, но больше от нечеловечьего тона, каким это было сказано.
- Не бойся, - мрачный взгляд Лохматова скользил по Алёне. - Ты еще покажешь себя… А теперь мне на работу, - совершенно отсутствующе сказал он. - На свою. Вечером попируем. А пока тебя проводят в комнату отдыха. Там и книжек полно. Вы же без этого не можете, интеллигенция… - фыркнул Лохматов и ушел.
Через десять минут Алёна действительно оказалась в комнате отдыха. Провожал ее старичок, тот самый, который почти падал.
"Не смейтесь только надо мной, - шептал он, пока провожал ее. - А то плохо будет". Перед входом в зону отдыха он все-таки упал, и его унесли.
В недоумении, страхе и радости, что жизнь превратилась в картины Дали, Магритта и Босха вместе взятые, Алёна вошла в комнату и успокоилась. Беглый взгляд на книжные полки не обнаружил ничего жуткого. Не лежали там книги по черной магии или любви демонов к нам, к людям. Ничего такого не таилось… Зато забежала Наденька и все-таки шепнула: "Укушу". Уходя, пнула ногой кота.
К вечеру Алёну пригласили на деловой ужин. Так сказали, по крайней мере.
Когда она вошла в уютную комнату с горящим камином, то ахнула.
За столом, накрытым для ужина, сидели персонажи, от которых несло сумасшедшим домом из ада, а не нашим вовсе! Ведь сумасшедшие дома должны быть везде, ибо и ум есть везде, тем более в аду. Впрочем, все было в некотором смысле пристойно, просто у Алёны сработало ощущение внутреннего мира персонажей.
Лохматое взмахом руки приветствовал Алёну. "Тебя здесь уже все знают, - открыл он ей. - Не смущай душу".
Алёна села. Ей представились.
Первым - худощавый, скорее длинный, чем высокий, господин в черном костюме и с оскалисто-безмятежным, но интеллигентным лицом.
- Казимир Маркович Замолин, - объявил он. - Астролог.
Лохматов дообъяснил:
- Работает, Алёна, на мафиозные, а порой на бандитские, но серьезные структуры. На братков. Крупный грабеж, к примеру, без консультаций Казимира Марковича у них редко обходится. Братки эти совершенно напуганы. Им нужны точность и небесная крыша. Казимир Маркович пунктуален, как бес, и свое дело знает.
Казимир Маркович чуть покраснел:
- Сравнение с бесом неуместно, Трофим Борисович. При всем уважении к вам и зная, как вежливы к вам звезды, все-таки вынужден вам по этому единственному пункту возразить. А в остальном - не жалуюсь, платят хорошо, а мы только крупными делами занимаемся.
- Братки в нем души не чают, - раздался свиреповатый голос с другого конца стола, - но если раз ошибется кардинально - прирежут.
- Мысли не допускаю, - вежливо ответил астролог и сел.
Алёна между тем села на свободное место за столом около совершенно полудикого человека. Впрочем, ощущение сумасшедшего дома почему-то исчезло. Взгляд Лохматова, направленный то на одного гостя, то на другого, был до неописуемости мрачен, что означало высшую точку веселья.
Он ткнул пальцем в сторону довольно смешливого человека, стройного, молодого, но одетого почему-то в почти шутовской наряд. На голове у него красовался колпак.
- Представься, Удод, - вкрадчиво произнес Лохматов. Гость замешкался.
- Удодов я, - выдавил он из себя.
- Не скромничай, Гарик, - поправил его Лохматов. - Встань. Вот так. Он, Алёнушка, - просто киллер, профессионал высшего класса. А в миру работает клоуном в цирке. Любит он это дело.
Алёна охнула, стараясь не подать виду.
- Не думай, Алёна, что он мрачен, - продолжал Лохматов, пока Удодов кланялся Алёнушке, - наоборот. Он очень смешлив. И вообще считает, что смерть - это всего лишь шутка, а не какое-то большое событие в нашей личной жизни.
Удодов прямо-таки расплылся в блаженной улыбке.
- Если б я считал, что смерть большое событие, то я бы никого не мочил, даже за крупные деньги. Как можно!? - возмущенно прикрикнул он на себя, вознося руки к потолочным небесам. - А шутка - другое дело. Пошутить всегда полезно. Не на ученом совете живем.
- Садись. Молодец, - оборвал Лохматов, и взгляд его слегка повеселел. - Теперь у нас Ларион.