Хотя что я могу знать о настоящей жизни?..
Бывшая жена была права - еще тогда, на Каширке.
Я не знаю жизни, не знаю людей. Не знаю себя.
Просто плыву по реке событий, отравляя все вокруг алкогольным выхлопом. Были периоды, когда я пробовал что-то писать, занимался спортом, увлекался кино.
А теперь я перестал даже читать.
Иногда я пытаюсь трепыхаться, совершаю поступки, что кажутся мне осмысленными, но это лишь осложняет мой дрейф.
Хочу понять: что я делаю не так, почему не могу жить в любимых городах, почему не могу остаться с любимыми людьми. Взять ту же Инну - ведь трижды пытался склеить разбитое, начать заново. В разных городах и в разное время, непонятно на что надеясь - на магическое "бог троицу любит" или на перемену среды.
Но бога нет, это я знаю точно, а среда изменится легко - надо лишь выпить еще.
Дринк, дринк, дринк.
Дэнс, дэнс, дэнс…
Первое письмо я получил зимой. Адрес незнакомый, подпись - "Пэри". Так звали собаку одного очень знакомого человека - не персидская же муза решила меня осчастливить…
Совсем короткое письмо.
"Привет!
Не знаю, может, и не нужно было тебе писать, но вот - написала. Не понимаю, что на меня нашло - взяла и набрала твое имя в Яндексе. Была приятно удивлена. Ты все же не бросил литературу. Когда станешь известным, буду гордиться знакомством.
Угадай, кто тебе пишет".
И угадывать нечего.
В конце письма, после смайликов, приписка:
"Наверное, нужно сильно пережить что-то, чтобы написать такое" - и ссылка на один из моих рассказов.
Альтернативное настоящее: люди разводятся, а их детей, с целью спасти от душевных травм, умерщвляют в специальной комнате - здесь же, на месте, прямо в загсе. Без проволочек и судов. Процедура называется "форсированным завершением жизненного цикла", после чего родителям выдают чистые паспорта - гуляйте, свободны.
Кажется, за этот рассказ я и получил рецензию в стиле "автор и Чикатило - одно лицо". Хотя, может, и за другой. Неважно, потому как в корне неверно. Чикатило был тихим, неприметным снабженцем, добрым семьянином, на хорошем счету у соседей и на работе. У меня так никогда не получалось.
Читал и перечитывал.
Несколько раз подводил стрелку курсора к "ответить".
Курил, роняя пепел на клавиатуру.
Наконец, написал:
"Инна".
Отправил.
О чем тут же пожалел.
Схватил телефон и набрал длиннющее, в несколько частей, сообщение для Ли Мэй. Пересказал ей "Песнь Песней", чуть ли не полностью. И следом еще одно сообщение - из сердечек и смайликов.
Она тут же ответила:
"Вау! Если бы ты был моим мужем, я бы подумала, что у тебя появилась любовница, и тебе немного стыдно передо мной".
Любовница…
Все гораздо хуже - бывшая жена.
"Конечно, нет. Просто я понял, как сильно люблю тебя!"
Забыл ли я Инку?
В Москве она уверяла меня, что забуду, как только встречу "девушку в шелковом платье". Я бы больше поверил, что навсегда излечусь от пьянства, чем в то, что Инкино письмо оставит меня равнодушным.
Иногда мне кажется, что моя тяга к выпивке имеет болезненную природу - сродни чувствам к бывшей жене. И то и другое не доведет до добра, но мне наплевать на мифическое добро. Временами я ухожу в завязку, ищу замену, но это не что иное, как отсрочка и самообман.
Ты можешь не пить месяцами, годами, но ты никогда не будешь свободным. И обязательно вернешься к себе прежнему.
Начинается всегда по-разному. Порой приближение чувствуешь заранее - так, наверное, угадывают грядущий сход лавины: витают в воздухе едва заметные признаки катастрофы.
Идешь по городу, трезвый, в делах и заботах, и все у тебя хорошо. Сразу два издательства написали вдруг "уважаемый" и без привычного "к сожалению". Напротив, вежливо и строго, как завуч в школе, предлагают что-то "обсудить" и "подписать".
Идешь, автоматически отмечая:
вот лежит вдавленная в асфальт пивная пробка;
вот гордое величие полок с выпивкой в магазине "Продукты" - ты видишь их, когда рассчитываешься за пакет кефира;
вот два мужика потягивают у метро пиво "Старый мельник";
вот синий зонтик уличного кафе с логотипом "Балтики" - "трешка" уже не та, что раньше, но разливная "семерка" вполне ничего… во всяком случае, весной была ничего;
вот запотевшие очки студента-ботаника, как бутылка "беленькой" с ледничка;
вот шибают в нос разносолы в крытом павильоне рынка…
Сглатываешь набежавшую слюну.
Покупаешь к огурцам и маринованному чесноку небольшую плоскую бутылочку.
Для вкуса.
Да и сыро сегодня.
С утра моросит…
Обнаруживаешь себя несколько дней спустя на другом конце города, без обуви, обоссавшегося и замерзшего до полусмерти.
Иногда все случается разом и вдруг - и позднее, отлежавшись в сушняке, психозе и фобиях, вспоминаешь, что же послужило толчком, что обрушило, будто выстрел в горах, твою снежную лавину…
Целую ночь я пролежал, разглядывая зеленый глазок кондиционера у потолка. Сочинял в мыслях ответные письма. Сдержанно-равнодушные. Беспощадно-холодные. Восторженно-глупые. Дважды собирался сходить в ночной магазин за чем-нибудь крепким, из местного бухла, чтобы нажраться и забыться.
Посветлевшее небо образумило - скоро на работу.
Принял душ, в попытке сбросить, смыть напряжение. Пробовал думать о Ли Мэй, но сказались или привычка или возбуждение от письма - кончил я, отчетливо представляя Инку…
Оставалось лишь смириться: я не сумел избавиться от прошлого.
Первое, что сделал утром, - полез проверять почту. Два непрочитанных письма, оба - от "Пэри".
"Да, это я".
Второе чуть больше:
"Я не знаю, как выразиться… Набираю текст и стираю. Снова набираю, перечитываю и опять удаляю все. Сейчас напишу как есть и тут же отправлю. А ты уже решай сам. Сейчас соберусь… Если тебе неприятно общаться со мной, просто не отвечай, ладно? Я ведь не знаю, как ты живешь. Может, влезла в твою жизнь, и совсем некстати… В общем, я рада, что ты узнал меня, очень, правда. А остальное, как ты решишь. Уфф. Вот".
Спрашивал себя не раз - зачем…
Зачем? Я? Ответил?
Не просто ответил, ввязался в переписку со всею готовностью: рассказывал о себе, кропал страноведческие очерки, засылал фотографии, заваливал вопросами и воспоминаниями, ловко и продуманно избегая неудобных и негативных.
Через пару дней пришли Инкины фотографии: за столом в офисе; у кофемашины; возле окна. Повзрослевшая, красивая.
Светлое каре. Знакомые скулы, губы, глаза…
"Хорошо, - убеждал себя, - это не более чем виртуальный роман". Приятная забава. Игра. В конце концов - обычная вежливость.
Любви - той, что была, нет и быть не может.
Любовь сейчас совсем к другой девушке.
"В платье из красных шелков", - тут же вспомнил Инкин шепот в такси.
"Она - далеко. Между нами - равнины, горы, леса и пустыни. Тысячи километров. Надежный барьер".
Я действительно прятался за эти детские отговорки, накрывался ими, как одеялом, с головой.
А потом пришло еще одно письмо.
Одеяло сдернуто, меня скинуло с кровати, я лежу на полу, ошарашенный.
Весной, написала Инна, от их фирмы в Шанхай поедет несколько человек. Что-то там по строительству, я не очень вникал. Подготовка к ЭКСПО. "Расширение братских связей".
Она - в составе делегации: "Мне будет очень приятно, если ты встретишь меня. И вообще - увидеться".
…В тот день я встречался с Ли Мэй. Целовал, обнимал, шептал на ухо, бог знает какие глупости - я ведь правда любил ее. Но, проводив до общежития, шел к себе и думал об Инне.
Я брел по холодной и серой улице, разглядывая возле дверей магазинов и банков каменных львов, кучерявых и пучеглазых. Это ж надо, думал я, столько прожить тут, чтобы только сейчас догадаться, какой еще город, напичканный львами, мог стать побратимом Шанхаю… И усатые драконы, извивающиеся на огромных вазах, - несомненные, хоть и дальние, родственники питерских грифонов…
Иначе и быть не могло.
Инкино появление в моей жизни - всегда напоминает дурной сценарий плохого фильма…
У меня - две женщины. Обеих я люблю.
Я - вангоговский кипарис. Надо мною - луна и солнце…
深思熟虑
Раздумья
…Солнце жарит сквозь толстое стекло, и я задергиваю шторку. Вернее, пытаюсь: чертова тряпка не поддается, где-то ее заклинило.
Да и хрен с ней.
Эка поволокло…
Надо действительно выпить немного.
Совсем немного.
Подзываю официантку и тычу пальцем в пустой флакончик из-под байцзю:
- Еще один.
Принесенную водку я вновь выливаю в стакан и выпиваю уже без всяких "ганьбэй!". Даже запивка не требуется - так хорошо идет на этот раз. Может, на меня опять пялится весь ресторан - народу заметно прибавилось, почти все столы заняты. Мне не до этого - я разглядываю свой стол: серые крошки пепла на скатерти, пара капель темного соуса, скомканные салфетки.
Закусываю курицей и арахисом, отодвигая палочками к краю тарелки крохотные красные колпачки перца - точно так же в армии черенком ложки выгребал из каши крысиное дерьмо. Сдается, что и меня все время кто-то отодвигает на задворки, ad marginem, и я не знаю, что с этим делать. Как шарик на резинке, бестолково мечусь туда-сюда, ударяясь и отскакивая, отбивая себе бока. Слева болит сердце, справа - печень, по утрам болит голова. Осталось подцепить какую-нибудь заразу у девок в массажном салоне, и можно размашисто креститься, показывая доктору больные места.
Я не знаю, не понимаю, почему случается именно так.