Она замолотила ногами в воздухе, держась за мою шею.
- Поцелуй меня.
Теплые, мягкие губы, маленький и нежный язык…
Раздалось треньканье велосипедного звонка - кому-то именно сейчас понадобилось проехать по этой дорожке…
Уединиться на улице - из области невозможного. Это ведь Китай…
…Она лежала на моей кровати, на боку, согнув ноги в коленях. Свою грудь, еще недавно ходившую ходуном - скорее от боли и непривычных ощущений, чем от наслаждения, она стыдливо прикрывала подушкой. Глаза и щеки все еще были влажными. Волосы разметались, налипли на заплаканную щеку.
Я сидел рядом. Гладил ее по голому плечу.
Расшитое серебром ципао висело на спинке стула. Поверх павлинов с цветами - треугольник ее трусиков.
- Я слышал, что девушки Востока очень нежные, хрупкие… Теперь знаю - это правда.
- Было ужасно больно… - тихо сказала она. - Думала, умру… Стыдно…
- Почему?
- Ты был во мне… А я ничего не чувствовала, кроме боли. Сначала страх, потом боль. И плакала, как дура.
- У меня на губах до сих пор вкус твоих слез.
- Что теперь с этим делать? - она шевельнулась, взглянула на простыню. - Надо было сразу замыть… Теперь поздно.
Шмыгнула носом и виновато посмотрела на меня.
Скулы ее пылали.
Я невольно улыбнулся.
- Только представь: ты становишься женщиной… и первое, что ты делаешь как женщина - бежишь в ванную стирать простынь… Забудь об этом.
- Что мне теперь делать? - рассеянно спросила она.
- Я же говорю - забудь.
- Я о другом… Теперь все догадаются, что я… Что я больше не девушка.
Я изумился.
- Как?! Вас что - проверяют?! И сообщают всем?..
- Нет, конечно. Как это может быть? Но ведь моя фигура теперь поменяется…
- Что ты… Ты ведь не беременная…
- Я знаю. Но бедра и грудь - они же станут другими, я слышала от старшекурсниц.
- А-а-а… - протянул я. - Тогда конечно… Ты послушай еще. Из дома престарелых, например - они тоже тебе много интересного расскажут. И о фигуре, и что с грудью будет, и вообще…
- Правда, будет незаметно? - жалобно и с надеждой спросила она. - Никто не узнает?
- Быть женщиной - это не то, чего надо стыдиться. Кстати, пока твоя фигура совершенно не изменилась…
Склонился к ней, поцеловал в плечо. Уложил на спину. Принялся целовать грудь, живот, шепча между поцелуями все, что знал на английском ласкового. Она лежала напряженно, цепко удерживая меня за плечи, почти отталкивая, но чем дольше я целовал ее, тем глубже она дышала, начиная постанывать. Гладила мой затылок, боязливо напрягала и сжимала бедра, чтобы, наконец, развести их, все так же робко, но податливо…
…Ночь, проведенная вместе.
Радость обладания.
Сумасшествие ласк.
Короткий сон.
Ее теплое бедро рядом…
Безумная надежда - так будет всегда…
无所适从
Замешательство
…Всегда важно помнить - пить на жаре надо с умом. Водка не подвела. Сивушным осьминогом улеглась в желудке. Ласковыми щупальцами прошлась по всему телу. Погладила занывшие было виски и затылок.
Ощутил ясность ума. Живость тела. Воспрянул духом. Захотел поесть.
Ухватившись за край лавки, поднялся.
Главное, не нажраться сегодня. Мистер У в понедельник сгрызет меня живьем за тесты. Так-то он мужик неплохой, у нас даже есть что-то общее. Разница невелика: он торчит до позднего вечера на работе, а я шляюсь до глубокой ночи по городу; ему пятьдесят, я помоложе; он китаец, я русский…
Это вообще несущественно.
В поисках ресторана выхожу через несколько кривых и безликих улиц на Сычуаньлу - Сычуаньскую улицу.
Чем примечателен Шанхай? Идешь-бредешь зачуханными переулками, уворачиваешься от велосипедов, перешагиваешь через потеки мыльной воды и какой-то жижи. И вдруг попадаешь на широкую улицу, сплошь в чистых витринах, надписях латиницей и непременным "Макдональдсом" где-то неподалеку.
Прямо на углу, возле витрины с безголовыми манекенами в спортивной одежде, стоит лысый дядька лет сорока. Писает на стену здания. Мимо ленивой развалочкой идут люди. Никто не обращает внимания - это вам не лаовай на набережной. Дядька заканчивает свои дела, подходит к женщине, что возле входа в магазин. Оживленно переговариваясь, парочка заходит внутрь.
- Хуаньин гуанлин! - кричит им менеджер, на глазах которого только что обоссали его магазин. - Добро пожаловать!
Все-таки шанхайцы - люди незлобивые.
Минут пять я отдыхаю в холодке маленькой лавки. Разглядываю товар. Здесь торгуют браслетами, кулонами, серебряными кольцами с черепами и фашистской символикой. Железные Кресты всех степеней, поддельные, конечно. Эсэсовские жетоны, орлы и даже печать вермахта. Жаль, что со мной нет Ласа. Обожаю водить его в такие места.
Продавцы в магазине - не татуированные скинхеды или раскачанные бородатые байкеры, а две обычные пожилые тетки в мешковатых платьях. На меня внимания не обращают, что-то живо обсуждают меж собой и уплетают заварную лапшу.
Приценившись к мельхиоровой черепушке в немецкой каске и покачав головой - пожалуй, Лас обойдется без такого подарка - выхожу на улицу.
Сычуаньлу - довольно длинная. Если по ней долго идти все время на юг, перейти по мосту через рукав речки Сучжоу, еще одолеть пару кварталов, то, в конце концов, попадешь в самый центр, на пешеходную улицу Нанкин.
Делать там совершенно нечего. Нанкинлу - средоточие туристического зла. Толчея, дорогие магазины, навязчивые продавцы подделок, контрафакта, игрушек. "Воч, бэгз, дивиди!" "Хэлоу, миста, плиз, лука-лука!"
Уж лучше здесь погулять - куда как меньше народу.
Покупать все равно, кроме пива, вряд ли что буду. Просто поглазею.
Обычный "айз-шопинг"…
礼物
Подарок
…"Айз-шопинг" - так Ли Мэй называла это. Обожала гулять по магазинам. Часами она могла путешествовать по этажам торговых моллов - огромных магазинов, перебегать из одной лавки с мелочевкой в другую, с интересом, точно первый раз в жизни увидела, разглядывать всякую дребедень на ковриках уличных продавцов.
"Ты как дите малое", - ворчал я, утомленный, и вспоминал, что она, в сущности, дитя и есть. И что я старше нее ровно на столько, сколько она прожила на свете.
Одним из любимых ее магазинов был двухэтажный "Херши" возле Народной Площади. Шоколадное царство - от запаха в магазине кружилась голова. На любой вкус: в коробках и коробочках, в прозрачных мешочках и россыпью, в виде животных, сердечек, цветов, фигурок людей…
- Я хочу тебе сделать подарок, - торжественно сказала она.
Мы сидели за столиком на узкой, уютной улочке Французского квартала. Ли Мэй пила свой любимый латте. Я отпивал мокко из крошечной чашки и ругался про себя на дороговизну.
Улочка была пешеходной, тихой и архитектурно совсем не шанхайской. Двухэтажные дома, больше похожие на виллы. Фонари, явно под старину.
За соседними столиками было полно лаоваев. Туристического вида китайцы прохаживались от кафе к кафе, изучая написанные мелом меню.
- Уже давно сделала. Кстати, все хотел спросить… Ну как, заметили соседки изменения твои?
Несколько мгновений она соображала, о чем я. Потом фыркнула и махнула на меня рукой.
- Ты опять только об этом… Нет, не заметили. Но то, о чем ты говоришь - не подарок. Это… - подбирая слово, она пошевелила пальцами, - это жертва… Нет, не то… Вот! Это - клятва верности тебе. Как присяга. Не смейся! Мы недавно с подругами говорили. Знаешь, о чем?
- Обо мне.
- Да ну тебя! Об изнасилованиях. Да, не удивляйся. Очень много случаев, и в университетах тоже. Так вот я решила - если это случится, попрошу насильника убить меня. Или сама убью себя, как только смогу.
Я испугался.
- О чем ты говоришь? С ума сошла… Чтобы я не слышал такого больше! Ясно?
Упрямо промолчала.
- Чтобы даже не думала о таком! Цветок мой милый… Да в жизни что угодно случается… И уж если помимо твоей воли, ты вообще ни при чем. И вот что…
Я подался вперед, через столик.
- Если ты когда-нибудь сделаешь подобное… Я тебе обещаю - я застрелюсь.
- Что?.. - оторопела она.
- Ты слышала. Повешу на стене холст, встану к нему спиной, суну ружье вот сюда, - я ткнул себя пальцами под нижнюю челюсть, - и нажму спуск. У писателей так принято, между прочим. Не веришь - Хэмингуэя вспомни…
- Зачем холст…
Пробормотала растерянно, собираясь заплакать - глаза заблестели.
- А чтобы получилась картина. Из собственных мозгов. "Думы о любимой". Хочешь?
Я не знал, как отнестись к этому "умри, но не дай поцелуя без любви", будто всплывшему из девичьих тетрадок моего детства - мы выкрадывали их из тумбочек второго отряда, потом, таясь от вожатых, лезли через забор лагеря, бежали в овраг и там, вдоволь насмеявшись над зачитываемыми вслух страницами, сжигали девчоночий вздор на костре.
Рыдала она минут пять. Я переставил плетеное кресло поближе к ней. Обнял, закрывая от остановившейся возле нас группы туристов. Футболка на груди, куда уткнулась Ли Мэй, потемнела от влаги.
- Ну, все? - погладил ее по голове. - Перестала? Будем жить вечно?
Послушно кивнула.
- Повтори: "Мы будем жить вечно!" - приказал ей учительским тоном.
- Мы будем жить вечно! И я вечно буду верна тебе.
Как умудренный лаоши, я не стал возражать.
- Ну, так что за подарок? - мягко напомнил, подвигая ей недопитую чашку.
Она очнулась, оживилась и, еще хлюпая носом, поведала мне о том, что я ношу лишь футболки, ни разу она не видела меня в рубашке. Поэтому решила взяться за мой гардероб.