Ван сделал ответственное лицо.
- Такие, как ты, у нас в зале нечасто бывают.
- Ну, так дай мне скидку. Буду вам рекламой, а с тебя - бесплатный абонемент на следующий год.
Ван хитро рассмеялся:
- Осилишь двести - тогда поговорим.
- Ловлю на слове, - подмигнул я ему. - Ну-ка, скажи мне, для бодрости… Помнишь, учил тебя?
Ван вздохнул и наморщил лоб. Старательно выговорил:
- Тлабота, негыла, соце ишоу высако!
Я засмеялся.
Ван почесал подбородок:
- Не понимаю, как ты говоришь на таком языке. Кстати, что это значит?
- Это такой лозунг. О трудовой дисциплине.
- Тогда работай!
Ван хлопнул меня по плечу.
- Я потом научу тебя китайским лозунгам.
- Нет, хватит работы на сегодня. У меня еще свидание днем.
Ван оживился и учинил настоящий допрос:
- Неужели? С иностранкой? Или она китаянка? Где познакомился? Хороша? А подруга есть у нее, одинокая?
- Э, э, э!.. - осадил его. - Иди работай.
Смеясь и напевая что-то, Ван направился в зал йоги.
Гудели потолочные вентиляторы, в окна бил яркий солнечный свет, доносилась музыка с площадки возле зала - непременный атрибут китайского утра, тем более в парке.
В раздевалке услышал знакомую мелодию: ревела моя "Nokla". Подбежал к шкафчику, распахнул дверцу, схватил трубку.
"Ли Мэй вызывает" - обрадовала надпись.
- Да!
- Привет! - бодрый голос. - Ты где?
- В парке.
- Хм… Гуляешь?
- Тут фитнес-центр, прямо в парке.
- Это через речку который?
- Да.
- Долго еще будешь там?
- Закончил уже.
- Подождешь меня? Хочу посмотреть.
- В другой раз, хорошо? Давай лучше у входа встретимся. Погуляем.
- Давай. Я уже позавтракала. Через полчаса буду. Бай-бай!
На площади перед входом в парк было не протолкнуться. Ослабевая лишь на минуты, когда светофор над ближайшим проспектом загорался для пешеходов красным, людской поток валил к арочным воротам с темно-серыми львами. Семьями, группами, поодиночке и парами. Ковыляли пенсионеры, размахивали сцепленными в "замок" руками влюбленные. По-хозяйски властными жестами, покрикивая, руководили своими семействами деловые отцы. Дети, уже перепачканные мороженым, носились под ногами взрослых или восседали в колясках. Из кресел на колесах отрешенно смотрели на мир потемневшие от времени старики, даже по жаре укрытые пледом, - их катили не то родственники, не то сиделки.
Высоко вскидывая колени, в ворота вбежали два лаовая, с лицами пожилых и разумных сайгаков, с налобными повязками, оба в ярких трико. Этих я знал: побегав по парку, они потом часа два будут упражняться в спортзале, подчеркнуто заботливо страхуя друг друга. Голландцы, обоим за сорок, ближе к пятидесяти. Я был убежден, что это парочка гомосексуалистов. Ван тоже так считал, но относился к ним терпимо. Впрочем, у него работа такая.
Время от времени тарахтели трехколесные мотоциклы - единственный транспорт, которому разрешено заезжать в парк, на нем ездят самостоятельные, активные инвалиды. Правда, рожи у седоков попадались такие, что я невольно вспоминал Моргунова в "Операции "Ы" и его вопль: "Где этот чертов инвалид?!"
Чуть в стороне от входа, собрав толпу любопытных, пенсионеры широкими кистями выводили на плитах площади иероглифы. Кисти они обмакивали в ведерко с обычной водой.
Жизнь такой каллиграфии под шанхайским солнцем - мимолетна. В этом мастера вместе со зрителями и находят особую прелесть. Меня всегда удивляло, что чуть ли не половина зрителей - смуглые, плохо одетые, явно деревенского вида и почти наверняка неграмотные приезжие. Торговцы, рабочие, обслуга… В выходной день они одевались получше, кто как мог, и шли с утра погулять в парке. Первое зрелище поджидало их прямо у входа - движения влажной кисти по серому камню, символы-образы, живущие столь коротко…
Между тележками с сахарной ватой и продавцами воздушных шариков бродила огромная пузатая курица в резиновых сапогах - раздавала рекламные буклеты KFC. Коротая время, я пробовал разглядеть, кто внутри дурацкого костюма, парень или девушка. Заметив мой интерес, курица засеменила вперед.
Рука в белой матерчатой перчатке, скрывавшаяся под одним из крыльев, протянула мне яркую бумажку. Я принялся скорее всматриваться в текст, чем вчитываться. Угадывал, выхватывал знакомые отдельные иероглифы и целые сочетания. Чтение китайского текста утомляет намного меньше, чем попытка его воспринять на слух. У каждого иероглифа своя и только своя форма, а звуки зависят от тонов, да и произносят их - как вздумается. Китайцы сами друг друга часто не понимают, и тогда принимаются рисовать пальцами в воздухе или на ладони нужный иероглиф.
- Упражняешься? - раздался сбоку веселый голос.
Так захватило дух, что чуть не выронил бумажку. Скомкал ее, сунул в карман.
Мы поцеловались. Обнялись.
На Ли Мэй была полудетская розовая футболка с белым Снуппи. Такой же розовый зонтик, только с голубыми цветочками, бросал призрачную, но все же тень на ее распущенные волосы. Косметики я не разглядел, разве что едва заметно подведенные глаза.
Я оглядел ноги Ли Мэй - в джинсовых шортах и новых босоножках на высоком каблуке.
- Уверена, что гулять по парку на каблуках - самое оно? - с сомнением спросил я Ли Мэй.
- Вполне, - ответила она. - Да и с тобой мне так удобнее.
Я закинул на плечо рюкзак с тренировочной формой.
- Ну, пошли?
Взяла меня под руку.
Я кивнул в сторону каллиграфов:
- Хочу научиться, как они. Тоже буду рисовать по утрам. Думаю, вокруг меня народу побольше соберется.
- Иероглифы не рисуют. Их пишут.
- Да ну?
По центральной аллее, мимо клумб и танцующих под "музыку" пенсионеров, мы зашагали к небольшому озеру. Я старался приноровиться к шагам Ли Мэй: отвык ходить с кем-либо под руку, то и дело сбивался на привычную медвежью развалку, стыдясь своей неуклюжести и громоздкости.
Взгляд мой остановился на одном из рекламных щитов вдоль аллеи. Среди белоснежек, микки маусов, гуфи и прочих диснеевских дональдов в глаза мне бросился постер из мультфильма "Красавица и Чудовище". Я вздохнул, утешая себя счастливым концом этой истории.
- Любишь мультфильмы? - вдруг спросила Ли Мэй.
- Нет, - вздрогнул я. - Американские - точно нет.
- Я тоже. Вот японские - другое дело. До сих пор смотрю.
На мой взгляд, японская анимация - безумие чистой воды, к тому же плохо нарисованное, но я не стал делиться этим ценным наблюдением с Ли Мэй.
Лазурно-золотистый купол неба сиял над нами.
Ли Мэй то складывала зонт в тени ветвей деревьев, то раскрывала опять, едва мы выходили на мостик через ручей или на открытую часть дороги.
Я подтрунивал над ней и китаянками вообще, над их любовью к белой коже, солнцебоязнью и страстью к всевозможным отбеливателям - кремам, мылам, гелям…
Ли Мэй вдруг сложила зонтик и решительно зацокала по плитам дорожки к ближайшей урне в виде пингвина.
Я едва успел спасти зонтик из распахнутого клюва жестяной птицы.
- Ну, я же просто шутил… У меня в стране считают, что человек с белым лицом - нездоровый, больной. Под зонтиком надо ходить, только когда дождь.
- Тебе смешно, - отвечала она, оглядываясь. - Вон, посмотри!
Ли Мэй кивнула в сторону скамеек. Возле них я увидел невысокую, очень смуглую работницу в синем комбинезоне и остроконечной соломенной шляпе. Она вытряхивала мусор из урны в большой блестящий черный мешок.
- Это вам, европейцам, солнце кажется полезным, а загар - красивым. Но на самом деле темная кожа - признак низшего сословия.
Я подумал о заполонивших Москву смуглолицых гастарбайтерах. Из солидарности с китайской аристократией согласился.
- А ты, из какого сословия? - спросил я Ли Мэй.
- По материнской линии - у нас древний род. Наша фамилия была Сыма. Если ты заметил, у китайцев односложные фамилии, а эта - из двух слогов, большая редкость. Лишь у некоторых старинных родов сохранилось такое. В нашем - было много крупных чиновников, при разных династиях.
- А куда же девалась ваша фамилия потом? Почему сейчас "Ли"?
- Во времена Мао родственники поменяли, опасно было. Да и сыновей больше не появлялось, одни девочки, а фамилия передается по мужу.
- Ну и хорошо. А то мне пришлось бы звать тебя Симой, есть такое имя. Симона.
- Красивое имя.
"Нет уж, - подумал я, - пусть этим именем восхищаются мужья одесских тетушек".
- Все же хорошо, что ты у меня Цветок Сливы.
- А что означает твое имя? Не китайское, а родное. Есть значение? - спросила Ли Мэй из-под зонтика - мы опять поднимались по мостику.
Чуть впереди кусты и деревья поредели, и сквозь них, за изгибом дорожки, блестела водная гладь.
- Понятия не имею.
- Никогда не интересовался у родителей?
Она даже остановилась и откинула зонт.
Пожал плечами.
- Я не особо верю во все эти "судьба и имя". Обычные предрассудки. Хочешь, расскажу одну шутку?
- Давай.
- Только обещай, что нормально воспримешь.
- А в чем дело?
- Это про то, как китайцы имена детям дают.
- О, это интересно. Давай, конечно.
- Китайцы, чтобы не морочить голову над именем, просто бросают с каменистого пригорка железный таз или сковородку. И слушают, какие звуки получаются. Гон-бам-цун-дон-цан! Так ребенка и называ…
Я осекся.
Лицо Ли Мэй помертвело. Губы сжались в полоску.
- Я предупреждал… - промямлил я.