- А может, разыграем другую сцену? - с надеждой предложила Эммелин. - Про Марию и младенца Иисуса?
Ханна недовольно фыркнула.
Репетируют, поняла я. Альфред, лакей, говорил мне, что в одни из ближайших выходных состоится семейный концерт. По традиции в этот день кто-то поет, кто-то читает стихи, а дети ставят сценку из бабушкиной любимой книги.
- Мы выбрали эту, потому что она очень важная, - объяснила Ханна.
- Не мы, а ты выбрала, потому что она важная, - возразила Эммелин.
- Именно, - согласилась Ханна. - Она про отца, у которого двойные правила: для сыновей - одни, а для дочерей - другие.
- Что на редкость благоразумно, - добавил Дэвид.
Ханна не обратила на него внимания.
- Мариам и Аарон виновны в одном и том же грехе: осуждали женитьбу брата…
- И что они говорили? - заинтересовалась Эммелин.
- Неважно, они просто…
- Ругались?
- Нет, дело не в этом. Важно то, что Бог решил наказать Мариам проказой, а с Аароном просто поговорил. Как ты считаешь, Эммелин, разве это честно?
- А Моисей женился на африканке? - спросила Эммелин.
Ханна сердито тряхнула головой. Я уже успела заметить, что это ее привычный жест. Длиннорукая, длинноногая, она вся горела какой-то нервной энергией и очень легко срывалась. Эммелин, напротив, походила на ожившую куклу. И хотя черты их были похожи - носы с легкой горбинкой, ярко-голубые глаза, одинаковый рисунок рта - на лице каждой из сестер они смотрелись совершенно по-разному. В то время как Ханна напоминала сказочную фею - порывистую, загадочную, нездешнюю - красота Эммелин казалась более земной. И уже в то время ее манера складывать губы и слишком широко распахивать глаза напоминала мне фотографии красоток, которыми торговали в наших краях лоточники.
- Ну, женился или нет? - допытывалась Эммелин.
- Да, Эмми, - засмеялся Дэвид. - Моисей женился на ефиоплянке. А Ханна злится потому, что мы не разделяем ее взглядов на женскую независимость. Она у нас суфражистка.
- Ханна! Ну что он дразнится? Скажи ему, что ты не такая!
- Почему же? Конечно я суфражистка. И ты тоже.
- А Па не знает? - шепотом спросила Эммелин. - А то он страшно рассердится.
- Ерунда, - фыркнула Ханна. - Наш Па - просто котеночек.
- Никакой он не котеночек, а настоящий лев, - дрожащими губами возразила Эммелин. - Пожалуйста, не зли его, Ханна.
- Не бойся, Эммелин, - сказал Дэвид. - Сейчас все женщины - суфражистки, это модно.
- А Фэнни никогда ничего такого не говорила, - недоверчиво произнесла Эммелин.
- Все девушки, которые хоть что-нибудь из себя представляют, в этом году на первый выезд в свет наденут не платье, а костюм, - продолжал Дэвид.
Эммелин вытаращила глаза.
Я слушала, притаившись за стеллажами и гадая, о чем это они. Я никогда раньше не слыхала слова "суфражистка", но догадывалась, что это, должно быть, такая болезнь, вроде той, что подхватила миссис Наммермит из нашей деревни, когда на пасхальном празднике она начала скидывать с себя одежду и мужу пришлось отвезти ее в Лондон, в больницу.
- Ты просто вредный, - сказала Дэвиду Ханна. - И так несправедливо, что Па не отдает нас с Эммелин в школу, а тут еще и ты стараешься выставить нас дурочками при любой возможности.
- Да с вами и стараться не надо, - парировал сидевший на ящике с игрушками Дэвид и откинул упавшую на глаза прядь. У меня перехватило дыхание, такой он был красивый, золотоволосый, похожий на сестер. - В любом случае, вы ничего не теряете. Нечего там делать, в этой школе.
- Да? - иронически подняла брови Ханна. - Обычно ты, наоборот, с удовольствием расписываешь мне все, чего я лишена. С чего это ты изменил свой взгляд?
Тут глаза ее широко раскрылись - две пронзительно-голубые луны, голос дрогнул.
- Только не говори, что натворил что-то ужасное и тебя выгнали!
- Разумеется, нет, - быстро ответил Дэвид. - Просто мне кажется, что учеба - не главное в жизни. Мой друг, Хантер, говорит, что настоящая жизнь - сама по себе лучшее образование…
- Хантер?
- Он поступил в Итон только в этом году. Его отец - какой-то ученый. Недавно открыл что-то очень важное, и ему пожаловали титул маркиза. Он чуть-чуть чокнутый, и сын такой же, во всяком случае так говорят наши ребята, хотя по мне - Робби просто отличный парень.
- Ну хорошо, - сказала Ханна. - Пусть твой чокнутый Роберт Хантер презирает учебу сколько ему угодно, но я - как я стану знаменитым драматургом, если Па отказывается дать мне образование? - Она горько вздохнула. - Ну почему я не мальчик?
- А мне бы не понравилось в школе, - заявила Эммелин. - И я уж точно не хочу быть мальчиком. Никаких платьев, эти ужасные шляпы и разговоры только о спорте и политике.
- А мне интересно говорить о политике, - сказала Ханна. В пылу спора ее аккуратная прическа растрепалась, локоны выбивались со всех сторон. - Первым делом я бы заставила Герберта Асквита дать женщинам право голоса. Даже молодым.
- Ты бы стала первым министром-драматургом Великобритании, - усмехнулся Дэвид.
- Да, - не стала спорить Ханна.
- Ты же хотела стать археологом, - напомнила Эммелин. - Как Гертруда Белл.
- Я могла бы быть и археологом и политиком. На дворе двадцатый век. - Ханна нахмурилась. - Если бы только Па согласился дать мне достойное образование.
- Ты же знаешь, что Па думает о женском образовании, - сказал Дэвид.
- Прямая дорожка к тому, чтобы стать суфражисткой, - заученно отчеканила Эммелин. - Тем более, он говорит, что мисс Принс учит нас всему, что нужно знать.
- Это только Па так считает. Надеется, что она сделает из нас тоскливых женушек для тоскливых мужей - чуть-чуть пианино, чуть-чуть французского и умение вежливо поддаваться, играя в бридж. Конечно, так с нами гораздо меньше хлопот!
- Па говорит: никому не понравится женщина, которая слишком много думает, - сообщила Эммелин.
Дэвид закатил глаза.
- Как та канадка, что везла его домой с золотых приисков и всю дорогу болтала о политике. Она сослужила нам плохую службу.
- А я и не желаю нравиться, - упрямо выпятив подбородок, сказала Ханна. - И не стану думать о себе хуже, если кто-то там меня не любит.
- Тогда могу тебя обрадовать, - сообщил Дэвид. - Я совершенно точно знаю, что тебя не любят почти все наши друзья.
Ханна попыталась было снова нахмуриться, но не смогла сдержать непрошеной улыбки.
- Значит так: я не собираюсь сегодня делать ее дурацкое задание. Надоело читать наизусть "Леди Шалотт" и слушать, как мисс Принс сморкается в платок.
- Она оплакивает утерянную любовь, - вздохнула Эммелин.
Ханна вытаращила глаза.
- Это правда! - обиделась Эммелин. - Я слышала, как бабушка рассказывала леди Клем. Раньше, до того, как она стала работать у нас, мисс Принс была помолвлена.
- Думаю, жених вовремя пришел в себя, - заметила Ханна.
- Он женился на ее сестре, - объяснила Эммелин.
Ханна осеклась, правда, ненадолго.
- Надо было подать на него в суд за нарушение обязательств.
- Леди Клем тоже так сказала - и даже хуже - а бабушка ответила, что мисс Принс не желала ему неприятностей.
- Ну и дура, - подытожила Ханна. - Тогда так ей и надо.
- Но ведь это так романтично, - хмыкнул Дэвид. - Несчастная безответно влюблена, а тебе жалко почитать ей грустные стихи. До чего же ты такая жестокая, Ханна!
- Не жестокая, а реалистичная, - подняла подбородок Ханна. - А влюбленные вечно ничего не соображают и творят всякие глупости.
Дэвид улыбнулся - многозначительная улыбка старшего брата, который уверен, что совсем скоро сестра заговорит по-другому.
- Нет, серьезно, - упрямо продолжала Ханна. - Ты же знаешь, как я отношусь ко всей этой романтике. А мисс Принс стоило бы унять слезы и заинтересоваться чем-нибудь, да и нас заинтересовать. Строительством пирамид, к примеру, или исчезновением Атлантиды, походами викингов…
Эммелин зевнула, а Дэвид поднял руки, показывая, что сдается.
- Ну ладно, - хмуро сказала Ханна, глядя на листы в руке. - Мы только зря теряем время. Начнем с того места, где Мариам поражает проказа.
- Мы это уже сто раз репетировали, - запротестовала Эммелин. - Давайте поиграем во что-нибудь!
- А во что?
- Не знаю, - растерянно пожала плечами Эммелин, переводя взгляд с Дэвида на Ханну. - Может, в Игру?