Возможно, именно поэтому разговор за столом пошел на совершенно неожиданную тему, а может быть, все дело было в присутствии миссис Кристи. Сыграл свою роль и недавний поток газетных статей о нашумевшем убийстве.
- Их обоих вздернут, - бодро обещал Тедди. - Эдит Томпсон и Фредди Байуотерса. Как того парня, что убил свою жену. Совсем недавно, в Уэльсе. Как же его звали? Он ведь был военным, правда, полковник?
- Майор Герберт Роуси, - подтвердил полковник Кристи.
Эммелин театрально вздрогнула.
- Вообразите только - убить собственную жену, женщину, которую ты обещал любить до скончания жизни.
- Большинство убийств совершаются людьми, которые клялись друг другу в любви до гроба, - спокойно сказала миссис Кристи.
- Люди вообще стали более жестоки, - заметил Тедди, прикуривая. - Достаточно открыть газету, чтобы в этом убедиться. Несмотря на запрет огнестрельного оружия.
- Это Англия, мистер Лакстон, - сказал полковник Кристи. - Родина лисьей охоты. Тут трудно запретить оружие.
- У одного из моих друзей всегда при себе пистолет, - беспечно сообщила Эммелин.
- Быть не может, - покачала головой Ханна и посмотрела на миссис Кристи. - Боюсь, моя сестра насмотрелась американских фильмов.
- Да может! - стояла на своем Эммелин. - Этот парень - не стану называть имени - сказал, что добыть оружие так же просто, как купить пачку сигарет.
- Не иначе как Гарри Бентли, - проницательно заметил Тедди.
- Гарри? - рассмеялась Эммелин, хлопая длиннющими черными ресницами. - Да Гарри и мухи не обидит! Вот его брат Том - дело другое.
- Неподходящие какие-то у тебя знакомства, - нахмурился Тедди. - Неужели ты не понимаешь, что ношение оружия незаконно, я уже не говорю - опасно.
- Я с детства умею стрелять, - пожала плечами Эммелин. - В нашей семье все женщины отлично стреляли. Бабушка лишила бы нас наследства, разочаруй мы ее. Можешь спросить у Ханны: как-то раз она попыталась пропустить охоту - сказала бабушке, что это недостойно - стрелять в беззащитных животных. Бабушка за словом в карман не полезла, да, Ханна?
Ханна только пожала плечами и сделала глоток вина. А Эммелин продолжала:
- Сказала: "Чепуха! Ты - Хартфорд. Стрельба у тебя в крови".
- Как бы там ни было, - подытожил Тедди, - в этом доме никакого оружия не будет. Представляю, что сказали бы мои избиратели, если б меня обвинили в незаконном хранении оружия.
Эммелин закатила глаза, а Ханна заметила:
- Будущие избиратели.
- Расслабься, Тедди, - посоветовала Эммелин. - Если ты будешь таким занудой, тебе не понадобится оружие. Умрешь от разрыва сердца. Я же не говорила, что сама хочу купить пистолет. Я просто имела в виду, что девушке в наши дни надо быть настороже. Раз мужья стреляют в жен, а жены - в мужей. Не правда ли, миссис Кристи?
Миссис Кристи следила за дискуссией с безмятежным любопытством.
- Я не очень уважаю пистолеты, - призналась она. - Яды - вот мой конек.
- Неуютно, должно быть, существовать рядом с женой, у которой такое странное хобби, верно, Арчи? - с редким для него юмором поддел Тедди.
Арчибальд Кристи тонко улыбнулся.
- Всего лишь одно из ее маленьких забавных увлечений.
Муж и жена обменялись взглядами.
- Да уж позабавней твоих, - парировала миссис Кристи.
Поздно вечером, когда чета Кристи уже уехала, я достала из-под кровати "Загадочное происшествие в Стайлз". Подарок от Альфреда, между прочим, и я так увлекалась, читая и перечитывая дарственную надпись, что пропустила телефонный звонок. Трубку взял мистер Бойли и переключил звонок наверх, на Ханну. Я не обратила на это никакого внимания. Только когда Бойли стукнул в мою дверь и передал, что госпожа велела подойти, я заволновалась.
Ханна еще не сняла своего шелкового перламутрового платья. Как льющаяся вода. У щек вились светлые локоны, прическу украшала нить бриллиантов. Она стояла спиной к двери, но как только я вошла, тут же повернулась.
- Грейс, - сказала она, беря меня за руки. Жест испугал меня - слишком ласковый. Что-то случилось.
- Да, мэм?
- Сядь, пожалуйста. - Она усадила меня рядом с собой на кушетку, большие голубые глаза глядели с сочувствием.
- Мэм?
- Звонила твоя тетя…
И тут я все поняла.
- Мама.
- Прими мои соболезнования, Грейс, - мягко сказала Ханна. - Она скончалась от удара. Доктор ничего не успел сделать.
* * *
Ханна помогла мне добраться до Саффрон-Грин. На следующий день из гаража прислали автомобиль, меня усадили на заднее сидение. Я была тронута - ведь уже почти собралась на поезд. Но Ханна сказала, что об этом и речи быть не может и что, если бы не очередной дурацкий обед Тедди, она бы обязательно поехала со мной.
Я глядела из окна, как - поворот за поворотом - Лондон мельчал, расползался, становился бедней и проще, пока наконец не исчез совсем. Кругом потянулись поля. Чем дальше на восток мы забирались, тем становилось холодней. В окна полетела снежная крупа, пейзаж расплывался, зима замораживала все кругом. Засыпанные снегом луга сливались с белесовато-сиреневым небом, вскоре пошли леса Эссекса, серо-коричневые и зеленоватые от лишайника.
Мы съехали с главной дороги и двинулись к Саффрону по проселочной, через замерзшие унылые болота. Качались посеребренные инеем камыши, а лишайники, словно кружево, висели на голых деревьях. Я считала повороты и перед Ривертоном почему-то затаила дыхание и выдохнула, только когда мы его миновали. Машина проехала дальше в деревню и доставила меня в серый каменный домик на Маркет-стрит, зажатый между двумя своими соседями-близнецами. Шофер открыл передо мной дверцу и поставил на мокрый тротуар мой скромный чемодан.
- Вот, значит, и приехали.
Я поблагодарила его, он кивнул в ответ.
- Я заберу вас через пять дней, - напомнил он. - Как приказано.
Я поглядела вслед автомобилю - как он отъезжает, поворачивает на Саффрон Хай-стрит, и почувствовала неодолимое желание кинуться вслед за ним, умолить шофера не бросать меня здесь одну. Слишком поздно. В морозных сумерках я стояла перед домом, в котором провела четырнадцать лет своей жизни, доме, где жила и умерла мама. И ничего не чувствовала.
Я ничего не чувствовала с тех самых пор, как меня вызвала Ханна. Всю дорогу до Саффрона я пыталась вспомнить маму, детство, собственное прошлое. Куда делись все воспоминания? Их же должно быть так много. Для ребенка все кругом новое, яркое. И может, именно поэтому - дети так заняты настоящим, что им просто некогда копить воспоминания на будущее.
Засветились уличные фонари - расплывчато-желтые в ледяном вечернем воздухе - снова пошел снег. У меня онемели щеки, и я увидела снежинки в свете фонаря раньше, чем почувствовала их на коже.
Когда я все-таки подняла чемодан, нащупала в кармане ключ и начала взбираться по каменным ступеням. Дверь широко распахнулась мне навстречу. На пороге стояла тетя Ди, мамина сестра. В руке у нее качалась старая лампа, бросавшая на лицо неяркие блики, отчего оно казалось старше и морщинистей, чем на самом деле.
- Наконец-то, - сказала она. - Проходи.
Тетя провела меня в гостиную. Ей приходится спать на моей старой кровати, сказала она, поэтому мне достанется диван. Я поставила чемодан у стены, он устало скрипнул.
- На ужин у нас суп. Может, не совсем то, к чему ты привыкла в своем богатом доме в Лондоне, но простым людям, вроде меня, вполне подходит.
- Почему же, я люблю суп, - отозвалась я.
Мы молча поели за маминым столом. Тетя сидела спиной к камину, где теплее, а я - на мамином месте, у окна. Белая крупа превратилась в мерзлый снег, стучавший по подоконнику. В такт ему постукивали наши ложки да изредка потрескивали дрова в камине.
- Ну что, пойдем, посмотришь на маму, - сказала после ужина тетя.
Мама лежала на постели, русые волосы рассыпались по подушке. Я-то привыкла видеть их гладко зачесанными, а сейчас они оказались очень длинными и гораздо красивее моих. Кто-то - должно быть, тетя? - натянул одеяло до маминого подбородка, и мне показалось, что она просто спит. Мама выглядела бледной, постаревшей, какой-то усохшей, по сравнению с тем, какой она мне запомнилась. И бесплотной. Когда долго спишь на одном матрасе, он истончается до предела. Мамино тело не вырисовывалось под одеялом. Как будто там вообще ничего не было, и мама просто истаяла - тихо, безмолвно.
Мы спустились вниз, тетя заварила чай. Мы выпили его в гостиной, в полном молчании. В конце концов я сумела выдавить, что устала с дороги и принялась застилать диван. Нашла простыню, одеяло, оглянулась в поисках подушки. Тетя наблюдала за мной.
- Если ты ищешь подушку, - сказала она, - так я ее выкинула. Ужас до чего была старая. Гнилая. Сзади дыра. И это в доме швеи! Хотела бы я знать, что она делала с деньгами, которые я присылала.
Тетя вышла. Поднялась наверх, чтобы улечься в одной комнате с умершей сестрой. Надо мной крякнул потолок, скрипнули кроватные пружины, и воцарилась тишина.
Я лежала в темноте, не в силах уснуть. Представляла, как тетя с неодобрением перебирает мамины вещи; как она застигла маму врасплох - та не успела подготовиться, подсуетиться, не ударить лицом в грязь. Надо мне было приехать первой. Все убрать, в последний раз помочь маме. Я даже поплакала.