- Нет, не понимаю, - сказала старушка. - Чем же имя такое плохое? Хорошее имя. Есть, конечно, разные женщины, но мне лично такое имя больше нравится, чем какой-нибудь Эдик. А сколько же мы не виделись, Исайя Андреевич? - сказала старушка. - Полвека, наверное, не виделись?
- Да, наверное, полвека, - сказал Исайя Андреевич, - почти. Только, видите ли, Марья Ильинична: судьба так сложилась, обстоятельства. Папа мой покойный тогда умер, и мне уже нельзя было дальше в Лавре оставаться: место жительства епархиальное, ведомственное было. Я на службу устроился - мне лицевой счет вот дали, вот я и переехал сюда, к Пяти Углам. Квартира чудная - очень выгадал: небольшая, зато отдельная. Сам себе хозяин: никаких этих коммунальных неудобств никогда не знал. Так и живу - все один, хотя по метражу площади можно бы и вдвоем. - Исайя Андреевич вдруг испугался: что, если Марья Ильинична поймет не так - решит, что он, Исайя Андреевич, намекает, - неловко будет. Исайя Андреевич скоренько переменил тему: - Прогуливаетесь, Марья Ильинична? - спросил Исайя Андреевич для перемены темы.
- Да нет, Исайя Андреевич, сестру иду навестить.
Помолчали. Немного шли молча: не знали, о чем говорить. О своей юношеской страсти Исайе Андреевичу так сразу неловко было напоминать; Марье Ильиничне тоже, наверное, неудобно было эту тему затрагивать, а может быть, она об этом и не помнила. Ведь полвека прошло: мало ли сколько разных событий могло за это время произойти.
- Мы ведь тоже тогда к Пяти Углам переехали, - начала снова Марья Ильинична, - тогда, в двадцатом году. Вы в каком?
- Я - в двадцатом же, в октябре.
- Ну вот и мы - в двадцатом. Сначала вместе жили, ну а потом разъехались: как говорится, разные судьбы. Так что я с тех пор и не покидала этого места… Да.
- Да! - сказал Исайя Андреевич.
Хотел было Исайя Андреевич уточнить насчет семейного положения Марьи Ильиничны, но не уточнил: неловко показалось.
"Подумает, что навязываюсь; подумает, что в душу лезу", - подумал Исайя Андреевич - и не уточнил.
Шаг за шагом, не спеша дошли до дома Исайи Андреевича.
"Проводить ли Машеньку немного?" - подумал Исайя Андреевич и подумал, что неудобно. Неудобно навязываться.
- Ну вот, я здесь живу, в этом именно доме, - сказал Исайя Андреевич. - Вот эта парадная, а квартира двадцать девять бе. На са-а-амом верху. Почти мансарда, как у художников.
- Заходите и вы, Исайя Андреевич. Заходите в гости: я всегда рада буду. Вставочка у вас есть? Адрес мой и телефонный номер запишите.
Исайя Андреевич обрадовался несказанно, и сердце забилось резво, как в семнадцать лет. Даже в карман никак не мог попасть рукой. Наконец добрался, там, рядом с сердцем, нащупал записную книжку и, вытащив, на букве "м" раскрыл и записал: Машенька (фамилии не помнил, а спросить побоялся) и адрес: Загородный пр., дом № 3, кв. № 11.
Долго еще смотрел Исайя Андреевич, как Машенька медленно, осторожно переставляя от возраста несоразмерные высохшим щиколоткам ступни, уходит по Ломоносовской, бывшему Чернышеву, провожаемая осенним солнышком. Смотрел Исайя Андреевич со слезами у горла, но к слезам примешалось какое-то еще чувство: ну, не то чтобы планы, потому что и не знал еще Исайя Андреевич ничего ни о теперешней жизни, ни о семейном положении своей юношеской любви, - но кое-что примешалось, и от этого сильнее запрыгало сердце Исайи Андреевича и прибавилось бодрости; так что Исайя Андреевич, совсем как юноша семнадцати лет, взбежал по лестнице на пятый этаж, а если бы и не взбежал, то, во всяком случае, всего только один раз по пути отдохнул.
IV
Исайя Андреевич поставил чашечку в сушилку, отошел и полюбовался: на кухне был порядок.
"Первый завтрак - легкий", - ласково подумал Исайя Андреевич.
За окном утро было солнечным.
"Ну и погодка! - подумал Исайя Андреевич. - Прямо настоящее бабье лето!"
Исайя Андреевич прошел коридорчиком в комнату.
"Не пощеголять ли? - подумал Исайя Андреевич. - Вдруг опять Машеньку встречу? Пожалуй, оденусь сегодня поприличней: пальто и шляпу надену".
Исайя Андреевич здраво рассудил, что под пальто пиджак не увидеть будет, новый он или старый, но брюки надел новые, темно-синие, шевиотовые; на этот раз вместо кепочки приготовился надеть шляпу - не новую, но ведь у аккуратного человека вещи долго сохраняются. Вот и шляпа, зеленая велюровая, нигде не залоснилась, не потеряла от времени своей бархатистости, - вполне приличная шляпа. А вот пальто Исайя Андреевич решил сегодня надеть новое, ненадеванное: не черное покупал себе, старческое, но и не какое-нибудь голубенькое - купил коричневое: и не мрачно, и в то же время солидно - самое подходящее для возраста пальто. Хотел еще надеть новые коричневые на коже полуботинки, для ансамбля, но подумал и не стал - под калошами все равно не видно будет, - надел повседневные.
На стене наклонно, как картина, висело в темной рамочке зеркало. Исайя Андреевич, сохраняя шляпу в руке, подошел к зеркалу, глянул снизу вверх исподлобья, а тот - сверху вниз, но тоже исподлобья. Глянул: череп желтенький, а волосы еще есть, мосточком через темя, но есть. Горделиво улыбнулся Исайя Андреевич.
"Да! То ли мы пили, то ли мы ели? Теперь ведь и масло не то, и молоко не то, да и сам дедушка хлебушко тот ли? Это еще вопрос. Большая химия. Вот посмотришь на этих молодых: вроде бы и крупные, да разве те? Не те. А в те-то годы?.. Хоть на Машеньку погляди: какая-никакая, а все узнать можно. Ведь узнал же! Поди-ка через полвека нынешних узнай!"
- Господи, почти полвека! - воскликнул Исайя Андреевич. - Сорок пять лет! - Мысленно он уже и эти сорок пять лет приплюсовал к своей системе (по девяти лет на каждый год), но о Машеньке… Нет, ее он боялся сюда прибавлять, потому что даже не мечталось. - Машенька! - сказал Исайя Андреевич и улыбнулся исподлобья, но ласково, а оттуда, сверху, исподлобья же, но ласковая улыбка.
- Да, то ли мы ели, - сказал Исайя Андреевич, - то ли мы пили?
Выйдя на улицу, Исайя Андреевич потоптался немного в нерешительности - велик был соблазн снова пойти к Владимирской площади, - но, подумав, Исайя Андреевич решил этого не делать.
"Во-первых, не стоит от плана отступать, - подумал Исайя Андреевич, - во-вторых, и неудобно: могу показаться Машеньке навязчивым. Если опять ее встречу, может подумать, что нарочно по Загородному хожу; а у нее, может быть, муж, дети - неудобно. А потом, что за характер - от плана отступать? Нет, я лучше позвоню ей через неделю, как раз в понедельник, после прогулки".
И Исайя Андреевич, чрезвычайно довольный твердостью характера, направился по Разъезжей, чувствуя, что вот он, хорошо и прилично одетый, солидного возраста человек, идет себе по улице как хочет, не торопясь, и даже не идет, а прогуливается для свежего воздуха и собственного здоровья, и что у него есть квартира и пенсия, и он ни от кого не зависит. Он даже остановился перед витриной магазина, чтобы отразиться в большом стекле и посмотреть на себя в полный рост: как он выглядит? Выглядел исключительно. Жалко только, что стекло - не зеркало и не отражало во всей полноте хорошего качества коричневого драпа, но и по очертаниям фигуры видно было, что человек не просто так, а пенсионер, хоть и одинокий, но непьющий и положительный товарищ.
Исайя Андреевич, понаблюдав, тронулся с достоинством, неторопливо дальше, но вдруг остановился и с улыбкой зеленую шляпу склонил набок.
По противоположной стороне улицы и опять навстречу осторожной походкой приближалась к переходу Марья Ильинична и, по-видимому, собиралась переходить.
"Вот ведь судьба! - подумал Исайя Андреевич. - Бегать за судьбой не надо - сама найдет. Как это удачно, что я не пошел по Загородному!"
Исайя Андреевич с умилением смотрел, как она бережно ступает на переход обутой в старомодную туфлю несоразмерной от возраста ногой. Сколько мог быстро он заспешил ей навстречу и - надо - под локоть успел ее подхватить на середине перехода.
- Вот мы и снова встретились - кто думал! - запыхавшись, произнес Исайя Андреевич. - Доброго вам утра. Как спали?.. - Исайя Андреевич не договорил, потому что проезжавший тяжелый, груженный мануфактурными тюками грузовик заставил его придержать Марью Ильиничну за локоток.
- Благодарю вас, - сказала пожилая женщина, оказавшись на тротуаре, - очень благодарна. Сразу видно: хорошего воспитания товарищ. Разве теперь среди молодежи встретишь любезность? Еще раз спасибо, э-э-э… имя-отчество ваше не напомните?
Исайя Андреевич опешил. "Что же это она? Уже забыла! Только вчера - и вдруг…" Даже губа у Исайи Андреевича обиженно отвисла.
- Как! Исайя Андреевич. Ведь - вчера…
- Ах, простите, Исайя Андреевич! - спохватилась старушка. - Забыла, забыла… Ведь "Свинокопчености"… Так?
- Нет, - поправил Исайя Андреевич, - не "Свинокопчености". Мы вчера на Загородном встретились.
- На Загородном? - сказала старушка. - Не может быть. Ведь вчера понедельник был? Нет, не на Загородном, а, по-моему, в "Свинокопченостях". Ну, вы же ветчину брали. По тридцать семь копеек. Было?
- Вообще-то было, - сознался Исайя Андреевич, - только "Свинокопчености" - это позавчера, а вчера тоже "Свинокопчености", только отчасти "Свинокопчености", а отчасти нет, потому что "Свинокопчености" - это несколько напротив, а мы у моего дома простились. Теперь вспомнили?
- Точно, - сказала старушка, - точно. Только, Исайя Андреевич, я все равно не помню, где мы с вами встречались.
"Вот-те раз! - подумал Исайя Андреевич. - Теперь уже и не "Свинокопчености"!"
- Так ведь вчера же…