Крысы и пепел (Изыск.)
Сидя в своем французском пансионате вблизи Канн, не зная, что с ним будет дальше, и одолеваемый самыми мрачными предчувствиями, Обломофф пишет стихотворение "Крысы", которое наглядно показывает всю безысходность его душевного состояния:
Крысы бегут с корабля,
Книзу поджавши хвосты,
Снасти протяжно трещат.
Скоро настанет конец.Отсвет Полынской Звезды
Все освещает вокруг,
К небу поднялись валы,
Стоны и шепот кругом.Запах полыни горчит,
Волны колышат траву,
Руки растут из земли,
Молча скелеты встают.Море на юге шумит,
Ветер приносит песок,
Море похоже на кровь,
Чайки пикируют вниз.Крысы бегут с корабля,
Крысам достался паек,
Все, что не смогут сожрать,
В море с собой унесут.Крысы сильнее людей,
Крысам достанется все,
В дальней и южной стране
Будут они проживать.Запах полыни сильней,
Ветер дурманит висок,
Тем, кто не умер еще,
Снится сиреневый май.Солнце взошло над Землей,
Солнцу уж нечего петь,
Крысы бегут с корабля,
Крысам не будет светить.Крысы довольны собой,
Крысы обставили всех,
Тех, кто стоял на корме,
Тех, кто натягивал снасть.В море опять тишина,
Нет ни снастей, ни людей,
Только лишь крысы плывут
Клином к волшебной стране.Там проживает король
С длинным и гладким хвостом,
Он предводитель всех крыс,
Крысы боятся его.Отсвет Полынской Звезды
Треплет короткую шерсть,
И запевает король
Песнь о погибшей земле.
Мрачно, не правда ли? Но еще мрачнее пьеса Обломоффа "Пепел", написанная там же, которой, кстати, обещал я попотчевать тебя, любезный читатель:
Пепел
Комедия
Необыкновенно привлекательный, блестящий, черно-белый мир.
Сверху свешиваются длинные серебряные нити, шелестящие под напором невидимого ветра, похожие на новогодний дождь. Иногда они падают вниз, и лежат на земле, словно кучи черно-белого пепла.
Гримм, потом Ромм.
Гримм (сидя на корточках). Все погибло, все погибло, остался один лишь пепел!
Ромм (подходя к Гримму, скептически глядя на него). Вы в этом уверены?
Гримм (не обращая внимания). Все сгорело дотла, все сгорело дотла, и больше уже ничего не вернешь!
Ромм (так же скептически). Но, может быть, есть хоть какая-то надежда?
Гримм (причитая, раскачиваясь из стороны в сторону). Одни лишь головешки, одни лишь головешки, никакой памяти о былом!
Ромм (приседая рядом с Гриммом). Вы точно знаете, что никакой?
Гримм (глядя ему в глаза). Точнее не бывает! Да посудите сами, в конце концов: пепел под ногами и в воздухе, пепел в душе и в памяти, пепел хрустит на зубах и путается в волосах, пепел, наконец, в кармане, когда полезешь туда за белоснежным платком, подаренным тебе на юбилей любимым тобой человеком (вытаскивает из кармана белоснежный носовой платок и с шумом сморкается в него), все это верные приметы того, что все сгорело дотла, и пепел заполнил собой всю вселенную!
Ромм. От края и до края?
Гримм. От края и до края!
Ромм. От одного конца до другого?
Гримм. От одного конца до другого!
Ромм. Тогда это серьезно?
Гримм. Куда уж дальше, серьезнее не бывает!
Ромм. И все же, знаете, бывают в жизни случаи, когда все, казалось бы, потеряно безвозвратно, а потом глянь – и блеснет в небесах лучик надежды! (С опаской глядит вверх, на шелестящие от ветра полоски серебряного дождя.) У нас в детстве была собака, маленькая такая бестия, сущий чертенок, когда вспомнишь о ней (вытирает внезапно накатившуюся слезу), так вот, вы не поверите, ее однажды придавила машина.
Гримм. Придавила или раздавила, выражайтесь яснее?!
Ромм. Придавила или раздавила – я точно не помню, поскольку дело, сами понимаете, было давно, но это, тем не менее, совершенно не важно!
Гримм. Как так не важно? Одно дело – раздавить насмерть маленькую несчастную собачку, и совершенно другое – слегка ее придавить, можно даже сказать испугать, отдавив хвост или, допустим, лапу.
Ромм. При чем здесь хвост или лапа?
Гримм. А при чем здесь маленькая собачка?
Ромм. А я разве сказал, что она маленькая?
Гримм. Вы на этом настаивали!
Ромм. Я вообще никогда ни на чем не настаиваю, я принимаю все, как должно, как подарок небес или судьбы.
Гримм. Вы что, фаталист?
Ромм. В каком смысле?
Гримм. Вы упомянула про судьбу.
Ромм. Нет, я верующий, и каждое утро молюсь.
Гримм. А вечерами?
Ромм. Что вечерами?
Гримм. Вы молитесь вечерами?
Ромм (с жаром, скороговоркой). А как же, молитва вечерами – это вообще самая главная молитва в течение дня! Утром, знаете, все выглядит в таком благодушном и розовом цвете, что хоть слюнки пускай от удовольствия и радуйся тому, что ты живой, и с тобой пока что ничего не случилось!
Гримм. А вечерами?
Ромм (внезапно помрачнев). А вечерами все совершенно иное, вечерами приходят ужасы и кошмары, вечерами опускаются руки, и здесь уже ничем не поможешь, кроме искренней молитвы к Создателю Всего Сущего. Тут уж простой судьбой, батенька мой, не обойдешься, тут уж ссылками на то, что ты фаталист, эту телегу не вывезешь!
Гримм. Какую телегу?
Ромм. Телегу судьбы!
Гримм (многозначительно). А, вот оно что! А при чем здесь ваша собачка?
Ромм. А я разве говорил про собачку?
Гримм. Да, про маленькую бестию, придавленную машиной!
Ромм (добродушно). А, вот вы о чем? Это, знаете ли, было давно!
Гримм. В прошлой жизни или в этой?
Ромм. В прошлой, в прошлой, гораздо более прошлой, чем нынешняя!
Гримм. Вы долгожитель?
Ромм. Нет, я сторонник реинкарнации, и верю в переселение душ.
Гримм (мечтательно). Ах, мне бы ваши мечты! (Скорбно.) Ах, мне бы ваши надежды!
Ромм. Вы о чем?
Гримм. Да о чем же, как не о нем, о проклятом пепле, который заполонил всю вселенную!
Ромм. А вы не отчаивайтесь, и не складывайте крылья, как убитая птица! У нас, знаете, была в детстве собачка, такая шаловливая и презабавная штучка, что мы просто со смеху покатывались, глядя на ее кунштюки и выкрутасы.
Гримм. Собачка, которую придавила машина?
Ромм (уставившись на него, вытаращив глаза). Помилуйте, а вам-то откуда известны такие подробности?
Гримм. Я вообще многое знаю, потому что очень начитанный человек, и, между прочим, окончил два известных университета.
Ромм. В этой жизни или в какой-то другой?
Гримм (морщит лоб). В этой. Или в той. Да, скорее всего в той. В одних из тех жизней, предшествовавших этой. Но, впрочем, это не важно, вы что-то там рассказывали про собачку?
Ромм (радостно, гладя около земли несуществующую собачку). Про маленькую бестию?
Гримм. Про маленькую бестию!
Ромм. Придавленную машиной?
Гримм. Да, придавленную машиной!
Ромм (еще более радостно). А, вот вы о чем? Так вы знаете, она ведь не умерла!
Гримм. Как так не умерла?
Ромм. Очень просто, не умерла, ей слегка лишь помяли бока и отдавили не то хвост, не то переднюю лапу, и это как раз и доказывает, что надежда жива всегда, даже когда опущены руки и сложены крылья, как у подраненной птицы!
Гримм. Да бросьте вы, я этим сказочкам нисколько не верю!
Ромм. Вот и мы поначалу нисколько не верили, столпясь вокруг придавленной машиной собачки, и все причитали: "Ах, умерла, ах, умерла!" А она возьми и останься в живых!
Гримм (с подозрением). Это вы о чем?
Ромм (кричит). Да о вашем пепле, о чем же еще?! Заладили, понимаешь ли: "Ах, все погибло, ах, все погибло! Ах, пепел заполонил половину вселенной!" Тошно слушать вас, дорогой, тошно, поверьте уж образованному и воспитанному человеку!
Гримм (резонно). Я не говорил про половину вселенной!
Ромм. Не говорил, простите, о чем?
Гримм. Я не говорил, что пепел заполнил половину вселенной, я говорил, что он заполнил всю вселенную от одного края и до другого.