5
Спать Скворцов лег уже под самое утро и как будто не заснул даже - плыл над самой поверхностью сна. Ему снился белоснежный козленок с рожками, золоченными солнцем, на фоне синего прекрасного неба, с перевернутым миром в глубоких зрачках, и что-то еще, важное, мелькнувшее, но тут же спугнутое ворвавшимся в сон звонком. Он проснулся, вскочил. День за окном был уже в полном разгаре - со знакомым звоном и верещанием. Скворцов вышел открывать в одних трусах, как всегда, не спрашивая кто, и невольно смутился, увидев перед собой одновременно Тамару и Ксену.
- Прости, что побеспокоили в такой ранний час, усмехнулась Тамара с заметной нервностью. - Ты один? Дело в том, что мы ищем твоего… как его?.. масочника.
Тут в объяснение вступила Ксена, и Глеб понял следующее. Часа два назад Ксена проходила мимо дома Шерстобитовых и увидела в сквере этого самого Цезаря вместе с Тамариным Гошей. Оба были увлечены дрессировкой большого серого кота. "Команду "кс-кс" мы уже отработали, - говорил масочник, - теперь будем отрабатывать команду "брысь". Ксену эта сцена заинтересовала: для нее было новостью, что масочник бывает у Шерстобитовых и уже так дружен с их вундеркиндом; да и сам вундеркинд выказывал себя неожиданно. Поэтому она изменила свой путь и заглянула к Тамаре. Та вначале не приняла всерьез ее известия (сообщенного, надо полагать, не без иронической подковырки). "Тебе померещилось", - махнула она рукой. Во-первых, объяснила Ксена, Цезарь в их доме действительно не появлялся и с Гошей не был знаком; во-вторых, мальчик отправился, как всегда, на занятия по английскому - это в доме напротив, - и он не из тех, кто без спроса станет переходить через дорогу в сквер; в-третьих, серая кошка (впрочем, может быть, и кот)… Но пока она это говорила, уже почти убедив Ксену, ей все больше становилось тревожно; она наспех привела в порядок лицо и поспешила с Ксеной к учителю английского. Услышав, что последнюю неделю мальчик в группе вовсе не появлялся ("Я как раз собирался выяснить, отказались ли вы от занятий"), Тамара кинулась в сквер - Гоши там не оказалось, как, разумеется, и масочника, во дворе - тоже. Обе не знали, что и думать, вспомнили о Скворцове…
- Глупости, - сказал Глеб. - Небось зашел в гости к приятелю.
Ему было неловко стоять перед женщинами в одних трусах, звук собственного голоса, еще как бы продирающегося спросонок, вызывал странный озноб по спине и он не сразу догадался: это был его прежний, обычный голос. От этого открытия почему-то сжалось сердце, будто он очнулся от наваждения, но вернувшаяся действительность оказывалась еще тревожней. Прислушиваясь к себе для проверки, он стал успокаивать Тамару, посоветовал ей с Ксеной идти домой - глядишь, парень уже ждет у дверей… да, он не ошибся, голос был его.
Отослав женщин, Скворцов тотчас оделся и выбежал на улицу. Ему повезло: прямо против подъезда затормозило такси. Глеб дал шоферу адрес Нины и прижался к спинке сиденья, чтобы хоть как-то утихомирить озноб, донимавший, несмотря на духоту. Он мешал сосредоточиться, вспомнить что-то, мелькнувшее в спугнутом сновидении. "Сюрпризец… ах, сукин сын… чернильное семя, - бормотал он, вызывая удивленный взгляд шофера из зеркальца. - Ну, погоди, поймаю - выпорю…" Такси уверенно пробралось сквозь путаницу переулков и остановилось у подъезда. Глеб взметнулся по лестнице.
Дверь на звонок открылась тотчас. Красноволосая старуха с расплывшимся лицом смотрела на него из сумерек коридора.
- Вам кого? - спросила она испуганно, и красный шарло скрипнул из ее передника.
- Здравствуйте, - сказал Глеб, как всегда, стараясь поскорее протиснуться мимо. - Я к Нине.
- К какой Нине? - выпучила глаза баронесса и окончательно загородила ему путь своим просторным телом.
- Ну, к вашей соседке. - Скворцов с трудом улыбнулся, пробуя стать обаятельным. - Вы меня опять не узнали.
- Здесь нет никакой Нины, вы ошиблись! - в полном ужасе взвизгнула старуха.
- Кто там? - послышалось из недр квартиры.
- Какую-то Нину спрашивают. - Врываются, как мазурики… куда вы?.. хулиган! Карлуша, скажите ему!
Песик тявкнул, оскалив игрушечно-фарфоровые клыки; но Глеб Скворцов уже протолкнулся мимо нее в узкий коридор и дальше, к дверям Нины. Дверь сама распахнулась ему навстречу, из нее выкатила на паралитической коляске Анфиса Власовна в красной косынке на коротких седых волосах.
- Вам чего надо? - резко спросила она, не меняя выражения тощего лица с навечно прошитыми и стянутыми губами.
- Здесь, в этой комнате, жила Нина… такая девушка… - пролепетал Скворцов, уже холодея от предчувствия катастрофы; и раскрывшуюся дверь он успел увидеть проем, когда-то завешенный пологом, за которым была комната Нининой матери; теперь полога не было, за проемом светилась пустота.
- Какая такая Нина? - агрессивно закричала старуха, тесня Скворцова передком своей коляски. - Это моя жилплощадь! Я, может, сорок лет стою на очереди!
- Эта квартира вообще целиком принадлежала мне, - захныкала баронесса, и песик из ее кармана залился в подтверждение своим гнусным лаем, от которого шли по спине мурашки, как от скрипа ножом по стеклу.
У Глеба было ощущение, словно он еще не проснулся, лишь перебрался из одного абсурда в другой - надо было вырваться к воздуху, он уже задыхался.
- Да я не собираюсь оспаривать вашу жилплощадь, - отчаянно силился внушить он старухам. - Но здесь прежде жила девушка, маленькая, смуглая, похожая на цыганку, с парализованной матерью… Анфиса Власовна… Регина Адольфовна… - знанием имен попытался он доказать, что бывал здесь и осведомлен в обстоятельствах, - но этим, кажется, еще больше ужаснул старух.
- Здесь никто никогда не жил, кроме нас! - твердила Анфиса Власовна. - И каталка эта моя по закону! У меня муж посмертно реабилитирован! Я знаете куда могу жаловаться?
- У меня есть документы, - хныкала баронесса. - Как вам не стыдно шантажировать бедных одиноких старух?
- Вы не имеете права врываться! Хулиган! - продолжала наступать на Глеба своей коляской Анфиса Власовна, а забавник шарло дополнял бесшумный ход ее транспорта звуками колесного визга.
Наконец совместными усилиями они вытеснили Скворцова за порог и ловко захлопнули дверь. Заколдованный песик, почуяв безопасность, разгулялся теперь во всю мощь своего карличьего горла; Глеб Скворцов слышал его скрипучий старческий смех, пока спускался по лестнице, и долго еще потом на улице: он перерос в трамвайный лязг и визг тормозов, он преследовал его через всю Москву и смешался с грохотом электрички, увозившей Глеба за город, где еще только и оставалась надежда поймать этого растреклятого проходимца с наглой ухмылкой, которого он, можно сказать, сам так многозначительно выпустил в свет.
Уже подъезжая к станции, Скворцов из окна увидел над дачным поселком тучу черного дыма. Он даже не поежился; было ощущение, что и это он ожидал. Когда Глеб прибежал к даче, пожар был уже потушен; неизвестно кем пущенный красный петух летел, вытянув шею, где-то далеко в небе, и только местами среди головешек вспыхивали иногда его случайные перышки. Толпа зевак расходилась, обтекая Скворцова; он в последней надежде прочесывал встречный поток взглядом, понимая уже, что Цезаря в нем не увидит. От всего дома чудом осталась цела только собачья будка, да среди углей обгорелый ночной горшок. Вдруг, всмотревшись, Глеб увидел у самых своих ног обугленную черную маску, еще хранившую очертания человеческого лица; но стоило до нее дотронуться, как и она рассыпалась, смешавшись с прочим пеплом.
Глеб медленно пошел прочь; он почувствовал вдруг невероятную усталость. Это была не прежняя опустошенная усталость, она тяжестью наваливалась на плечи, ныла в сердце. Лягушонок, не успев выскочить из-под его ноги, пискнул, накрытый тяжкой подошвой. "К дождю", вспомнил примету Глеб, что, правда, не давало ему оснований гордиться особой проницательностью, ибо туча дыма над пожарищем давно уже сгустилась в черную грозовую пелену, постепенно закрывавшую все небо, и он не видел этого лишь потому, что вообще ничего не видел. Дождь хлынул сразу потоком, но Глеб под деревьями вначале его не ощутил; исстрадавшаяся листва жадно впитывала всю воду, не давая упасть на землю ни капле, притягивая своим сухим дыханием даже отдаленные струи - но оставаясь сухой, пока не насытилась; тогда лишь она поделилась влагой с землей. Скворцов тем временем уже был на станции - и прямо поспел к открытым дверям электрички. Окон в вагоне никто не закрывал, струи захлестывали на сиденья, и у людей по лицам расползались улыбки, словно у бедуинов, после бесконечной пустыни увидевших наконец оазис. Туча мчалась вровень с поездом в сторону Москвы, точно зацепившись за него, - долгожданная очистительная туча, сулившая конец суши и угару, просветлявшая лица и мозги, и молнии за окнами блистали, как озорные подмигивающие ухмылки…
Когда он, промокший и оглушенный, добрался до Шерстобитовых, все семейство оказалось в сборе. Дверь открыл Мишель: полчаса назад он приехал из командировки, тоже угадал под дождь, и свежесть, исходившая от него, была сегодня особенно ароматной, настоянной на душистой сосновой хвое. Тамара и Ксена сидели в разных углах комнаты на стульях, словно обессиленные, опустились, где пришлось, и теперь не имели воли переменить позу. Гоша гладил на диване серого кота.
- Нашлись? - проговорил вместо приветствия Глеб.
- Ой, - махнула рукой Тамара и кончиком мизинца стерла под веком тушь. - Нет сил все рассказывать. До сих пор… Прости, что тебя всполошили. Прятался с этим котом где-то на задворках. И, оказывается, это не первый день. Если б я знала, я бы ему достала десяток кошек. Еще немного, и я бы…
- Где ты его разыскал? - тихо спросил Глеб, присаживаясь рядом с мальчиком.