Голос был спокойный, и он звучал будто бы в голове мальчика. Подросток струхнул и крепко закрыл глаза, а когда открыл их, то обнаружил: в шахте посветлело, сверху лился яркий свет, и там, наверху, раздавались крики. Несомненно, искали его. И явно наступило утро. Значит, он спал? Или что-то произошло с временем – его ход чудесным образом смешался, утратил чёткость и ясность: только что была ночь – и нате вам, вспыхнуло солнце; только что охватывало отчаяние – и вот уже радостно бьётся сердце; только что со страха мерещилась всякая дурь – и вдруг химеры мгновенно испарились, не оставив следа. Но ведь была эта странная железная птица, и глаза её горели красными огоньками, и гремели её крылья… Откуда она взялась и куда летела в кромешной мгле?
– Это не твоё дело, – прошелестел в черепной коробке голос. – Тебе не дано перейти черту. Возвращайся в свой мир.
Парень ощутил быстрое легкое прикосновение к затылку чего-то холодного и липкого. Он вздрогнул, но испугаться не успел: в проёме показалась голова его закадычного друга, который приободрил: "Держись, бедолага! Сейчас верёвку тебе спустим…"
Вспоминать об этом случае парень не любил, и даже другу ничего не рассказал о том, что видел в шахте. Но Сергею Васильевичу он доверился, потому что понял: этот человек серьёзно занимается исследованиями неведомого. Может, он тоже знает: истинная природа человека – это тьма, способная мгновенно становиться светом? Чистое и грязное, возвышенное и непристойное, пустое и полное, всё-всё многообразие мира – в тебе самом, и если что-то не так, то не так – в тебе, и только в тебе. Но продавец предпочитал об этом говорить только со своими близкими знакомыми, которые, как ему казалось, тоже задумываются об устройстве мира. Они, однако же, задумывались о чём угодно, только не об этом. А ещё заглаза жалели своего товарища: "Эх, звезданулся мужик!" Но спорить с ним не спорили: если приходят ему на ум чудные мысли, то это его личное дело, а так он, мол, парень нормальный и даже интересный.
Сергей Васильевич, прижимая к груди пакет с бутылкой молдавского вина, с восторгом выслушал рассказ продавца. И даже ни разу не перебил его.
– Покажите мне это место! – попросил он. – Я отмечу его на своей карте. Она должна быть полной.
– Этого места больше нет, – покачал головой продавец. – Вскоре после того случая мы с пацанами решили огородить провал, чтобы в него никто больше не сваливался. И что вы думаете? Искали, искали – не нашли! Вот, кажется, тут это место должно быть, и кусты вроде те же самые, но земля – ровная, трава обычная, ни малейшего намёка на какую-нибудь трещину или разлом…
Сергей Васильевич уже слышал подобные истории. Другие люди тоже рассказывали о глубоких ямах – не ямах, шахтах – не шахтах, в общем – о каких-то прорехах в земле, которые будто бы заштопывала старательная швея: через несколько дней, ищи – не ищи, уже ничто не напоминало о происшествии. Это было тем более удивительно, что очевидцы утверждали: проломы – глубокие и, судя по всему, ведут в какой-то подземный ход. Сначала Сергей Васильевич думал, что все намеки на тоннель оперативно ликвидируют спецслужбы: не хотят выдавать свои секреты. В городе ведь ходили слухи, что в своё время всемогущее НКВД организовало из расстрельных зэков несколько бригад – они и прорыли под землёй ходы, соединившие здание зловещего ведомства с домом, где жил его начальствующий состав, а также с крайкомом компартии и крайисполкомом. Особый ход, как гласила молва, вёл к тюрьме, где был обустроен специальный зал: тут расстреливали "врагов народа". Трупы якобы вывозили на закрытых брезентом грузовиках: машины черными призраками выныривали из-под земли и, не включая фар, задворками выползали к главной улице города, которая вела к кладбищу.
Если НКВД вправду построил эти тоннели, то за их сохранностью должны были следить его преемники – КГБ, а после него ФСБ. И не только затем, что подземные ходы когда-нибудь снова могли понадобиться этим ведомствам, но и потому, что они открыли бы случайно попавшим в них людям неприглядные тайны министерста любви.
Когда в Россию внезапно пришла мода на гласность и открытость, в неё решил поиграть и местный генерал-гэбист. Из студии радио он отвечал в прямом эфире на вопросы горожан. Сергей Васильевич насилу дозвонился в радиокомитет и спросил, правда ли под городом существует сеть тоннелей. Генерал рассмеялся: "Всё это сказки! Не верьте выдумкам досужих людей. Одно могу сказать: когда-то, до революции семнадцатого года, местные купцы действительно сбросились на строительство подземного хода от речного порта до торговых складов. Он был построен, исправно функционировал, но в двадцатые годы пришёл в упадок и постепенно разрушился. А наше ведомство никогда никаких тоннелей под городом не рыло. Это, извините, не наша специфика. Мы не всё-таки не "Подземстрой"!"
Сергей Васильевич, было, напомнил: некогда у этой организации был целый "Спецстрой", рабочей силы – завались: труд заключённых использовали сколько угодно, когда угодно и, к тому же, даром. Но генерал его не услышал: Уфименко отключили от эфира. Сергей Васильевич высокому чину не поверил, но у него не было никаких доказательств причастности энкавэдэшников к таинственным подземным сооружениям. Мало ли что люди говорят. Но, впрочем, он давно понял: если власть предержащие что-то отрицают, то, скорее всего, лукавят; их "нет" зачастую означает "да".
Сергей Васильевич был редким занудой, и как продавец ни отнекивался, он просил, увещевал, канючил до тех пор, пока молодой человек в сердцах не воскликнул: "Чёрт с вами! Завтра буду выходной, покажу то место. Только что вам за толк от этого? Всё равно там ничего нет…"
Но Сергей Васильевич хитро прищурился, усмехнулся и намекнул: дескать, у него нюх на всякую аномальщину – это раз, а во-вторых, поможет биолокационная рамочка и, в-третьих, ничто не проходит бесследно: авось какая-никакая зацепка найдётся. На том он откланялся и, бодро помахивая пакетом с бутылкой вина, выпорхнул из магазинчика.
Нищий терпеливо дожидался его на солнцепёке, горстями стряхивая пот с лица и затылка. Кроме солнца, его грела мысль о том, что экстравагантный господин, возможно, нальёт ему сто грамм за оказанную услугу. Вот только зачем ему нужна эта яма, нищий понять не мог, но, поразмыслив, решил: каждый сходит с ума по-своему, и, наверное, этот старичок просто бесится с жиру, если коллекционирует всякие помойки. Добро бы, собирал марки или открытки – это как-то понятнее, а ему, ишь ты, подавай всякие неприглядности. Раньше, лет двадцать назад, иностранные корреспонденты фотографировали недостатки Страны Советов, потом публиковали эти снимки, чтобы очернить самое лучшее в мире государство. А чего плохого-то было? Колбаса, если достоишься за ней в очереди, дешёвая, молоко – копейки стоило, хлеб – почти даром, захочешь выпить – чикушка вполне по карману, красота!
Надежды на то, что звезданутый коллекционер помоек даст ему опохмелиться, у нищего не оправдались. Сергей Васильевич, как увидел выгребную яму, куда приносили мусор из соседних художественных мастерских, так и заругался, даже слюной забрызгал, чем напомнил некогда бывшему интеллигентному человеку известного в городе Ха киноведа Моисея Эдуардовича Корчмаря. Он всю жизнь только и делал, что раньше обычных зрителей смотрел всякие интересные фильмы – на закрытых просмотрах и кинофестивалях, читал умные журналы по киноискусству, переписывался с режиссёрами и даже известными актёрами. Ничего тяжелее авторучки Моисей Эдуардович в руках никогда не держал. Впрочем, тяжелее всё-таки была энциклопедия о кино – она точно не менее килограмма весила!
Моисей Эдуардович специализировался на том, что перед началом показа какой-нибудь очередной супер-пупер ленты выходил на сцену и начинал вещать: "Друзья мои, сегодня вы насладитесь яркой, необыкновенной, потрясающей, гениальной работой мастера Имярек…" При этом он закатывал глаза, размахивал руками, нервно бегал по кругу и, давая новые и новые эпитеты и определения представляемой картине, казалось, возбуждался от звучания высоких слов – краснел лицом, широко раздувал ноздри, и с его полных, плотоядных губ начинала капать слюна. Он отфыркивался, и слюна веером жемчужных капель падала на первые ряды. Потому знающие люди обычно брали билеты на премьерные показы подальше от сцены.
Сергей Васильевич тоже никогда не садился в первый ряд и уж, конечно, меньше всего хотел бы напоминать экзальтированного киноведа, но, тем не менее, слюной брызгался, правда, в редких случаях и сам того не замечая.
Попрошайка, подвергнутый слюнобрызганию, с позором ретировался. Но если бы Сергей Васильевич рассказал ему о предмете своего интереса, то услышал бы от бича весьма интересные вещи. Например, о том, что бомж по кличке Чебурашка зимой живёт под развалинами старого кирпичного дома. Однажды он обнаружил там углубление в фундаменте, пролез в него и оказался в небольшом квадратном помещении. Когда-то его, видимо, использовали как потайную комнату для хранения домашних припасов: вдоль стен были установлены стеллажи из дуба, всё ещё крепкие, – на них стояли банки с полувысохшим содержимым, серые от пыли пузатые бутыли, испревшие картонные коробки, бонбоньерки. В бутылях оказалась густая тягучая жидкость; пахла она довольно приятно, чуть-чуть отдавая уксусом, – наверное, это было вино, загустевшее от времени. Чебурашка попробовать его не рискнул, а вот старинные бутыли из голубоватого и зеленого стекла отмыл и за гроши сплавил бабкам, торгующим всяким старьём на соседнем рынке.