- Ты вовсе не такой шероховатый, как твид, ты такой гладкий, - заметила Гретхен.
- И таким буду всегда!
Они долго простояли перед витриной книжного магазина Брентано, разглядывая книги. Целый набор современных, написанных совсем недавно пьес: Одетс, Хеллман, Шервуд, Кауфман, Гарт.
- Вот она, литературная жизнь, - сказал Вилли. - Хочу сделать тебе одно признание. Я сам пишу пьесу. Ну, как и любой другой агент по рекламе.
- Ее наверняка выставят в витрине.
- Если Богу будет угодно, то непременно выставят, - отозвался Вилли. - А ты сможешь сыграть в ней?
- Ты же знаешь, что я актриса, умеющая играть только одну роль. Женщины-тайны.
- Я цитирую, - подхватил он. Они рассмеялись. Они понимали, что, конечно, глупо смеяться, но как пропустить такой случай, ведь они смеялись над своей шуткой.
С Пятьдесят пятой улицы они свернули на Пятую авеню. Под навесом храма Сент-Риджиса из нескольких машин такси вышли новобрачные с многочисленной свитой. Невеста - молоденькая, стройная, с белым тюльпаном на груди. Жених - юный лейтенант-пехотинец, без следов шрамов на отлично выбритом, девственном лице, с розовыми, как персик, щечками, без орденских ленточек за боевую кампанию.
- Да благословит вас Бог, дети мои, - громко и торжественно произнес Вилли, когда они проходили мимо.
Невеста - воплощение радости, вся в белом, улыбнувшись, послала им воздушный поцелуй.
- Благодарю вас, сэр, - сказал жених, воздерживаясь от военного приветствия, как это и полагается в подобных случаях.
- Сегодня отличный вечер! Самый хороший для бракосочетания, - сказал Вилли, когда они прошли дальше. - Температура - ниже восьмидесяти, видимость - миллион на миллион - никакой войны в данный момент. Красота!
Вечеринка была где-то в районе между Сентрал-парком и Лексингтоном. Когда они вышли из Сентрал-парка на Пятьдесят пятой улице, из-за угла выскочило такси и пролетело мимо, дальше, по направлению к Лексингтону. В машине сидела Мэри-Джейн. Такси остановилось в самом конце улицы, из него выпорхнула Мэри-Джейн и стремительно вбежала в подъезд пятиэтажного дома.
- Мэри-Джейн, - сказал Вилли. - Ты видела?
- Угу. - Теперь они замедлили шаг и шли не торопясь.
Вилли то и дело поглядывал на Гретхен, словно изучая ее лицо.
- Послушай, у меня возникла идея, - наконец сказал он. - Давай организуем собственную вечеринку.
- Я давно жду такого предложения, - тут же откликнулась Гретхен.
- Я хочу избежать позора перед компанией, спасти свою репутацию, - отрывисто произнес он, словно пролаял. Он, щелкнув каблуками, сделал молодцеватый по-военному поворот. Они пошли обратно по Пятой авеню.
- Все эти ребята начнут приставать к тебе, клянчить номер телефона, и мысль об этом не дает мне покоя, - сказал он.
Гретхен крепко сжала его руку. Она теперь была абсолютно уверена, что он спал с Мэри-Джейн, но от этого ее рукопожатие не стало слабее.
Они зашли в бар отеля "Плаза", в дубовом зале заказали джулеп. Им его принесли в холодных оловянных, покрытых изморозью снаружи кружках.
- Только ради штата Кентукки, - сказал Вилли. Он смешивал различные напитки и ничего не имел против таких смесей: шотландское виски, шампанское, бурбон. - Я против всяких легенд, я подрываю всякие мифы, - с гордостью сказал он.
Выпив виски, они сели на Пятой авеню в автобус, следующий до Даунтауна, заняв места на верхнем этаже. Там над головой не было никакой крыши. Вилли снял свою фуражку заморской армии с двумя серебряными нашивками и офицерским плетеным шнурком. Ветер, усиленный скоростью автобуса, взъерошил ему волосы, и от этого он казался еще моложе. Гретхен сейчас так хотелось притянуть руками его голову к себе, положить себе на грудь, поцеловать его в затылок, но вокруг сидело много пассажиров - она постеснялась и поэтому, взяв у него фуражку, стала поглаживать серебряные полоски и шнурок.
Они вышли из автобуса на Восьмой улице и отыскали свободный столик на тротуаре, в открытом кафе "Бревурт". Вилли заказал мартини.
- Это улучшает аппетит, - объяснил он. - Нужно позаботиться о правильном отделении желудочного сока. Он уже подает знак тревоги. Зажглась красная лампочка.
Сначала бар "Алгонкин", потом "Плаза", вот это кафе "Бревурт", контракт на работу, встреча с капитаном. Как много событий, и все за один день. Все впервые. Сегодня сыплется на нее как из рога изобилия. На обед они заказали дыню, жареного цыпленка и бутылку красного калифорнийского вина из долины Нейп.
- Из чувства патриотизма, - объяснил Вилли. - И еще потому, что мы выиграли войну. - Он сам выпил почти всю бутылку. Но глаза у него оставались такими же ясными, не затуманенными алкоголем, а речь - четкая.
Они больше ни о чем не говорили, просто сидели за столиком и смотрели друг на друга. Если она в самое ближайшее время его не поцелует, то ее отправят в психиатрическую больницу в Бельвью.
После кофе Вилли заказал им по бренди. Сколько же все это должно стоить? - подумала Гретхен. Если учесть сегодняшний ланч и потом всю эту выпивку и еду за целый день, то Вилли наверняка за все пришлось заплатить не меньше полсотни. Когда он рассчитывался с официантом, она спросила:
- Ты богач?
- Я богат только духом. - Он показал ей бумажник. На стол выпали шесть купюр. Две сотенные, а остальные по пять долларов. - Вот перед тобой все состояние Эбботта, до последнего цента, - сказал он. - Мне внести твое имя в завещание?
Двести двадцать долларов. Она поразилась, как это мало. Даже у нее на счету в банке лежало больше: остаток от восьмисот долларов, подаренных ей Бойланом. Она никогда не тратила на еду больше девяносто пяти центов за раз. Может, это в ней играет кровь ее отца-скряги? Ей стало не по себе от такой мысли.
Гретхен наблюдала за действиями Вилли, как он небрежно запихивал деньги обратно в бумажник.
- Война научила меня ценить деньги, - сказал он.
- Ты рос в богатой семье?
- Отец мой был таможенным инспектором, работал на канадской границе. К тому же еще и честным человеком. А в семье было нас шестеро. Но мы жили как короли. Мясо трижды в неделю на столе.
- Я всегда беспокоюсь из-за денег, - призналась она. - Я видела собственными глазами, во что превратила нищета мою мать.
- Выпей лучше, дорогая, - посоветовал ей Вилли. - Ты никогда не будешь дочерью своей матери. Очень скоро я возвращаюсь к своей пишущей машинке, к этой курице, несущей золотые яйца.
Они выпили бренди. Гретхен почувствовала воздушную легкость в голове, но не опьянела. Абсолютно точно.
- Подведем итог нашей встречи, - сказал Вилли, поднимаясь из-за столика, - что у нас с выпивкой? Все в порядке? - Они, минуя заросшие живыми изгородями кабинки на террасе, вышли на улицу.
- Я сегодня больше пить не буду, - сказала Гретхен.
- Вот, прислушивайтесь всегда к женщинам, если хотите почерпнуть мудрости. Женщина - это мать Земли. Жрица оракула. Дельфийские пророчества, истины, спрятанные в загадках. Сегодня больше не пьем, идет! Такси!
- Отсюда можно дойти и пешком до моего общежития, - заметила она. - Это займет не больше пятнадцати минут.
Такси резко затормозило перед ними. Вилли галантно открыл перед ней дверцу. Она села.
- Седьмая авеню, отель "Стэнли", - сказал Вилли, садясь рядом с ней.
Они поцеловались. Оазис благоухающих ароматов, слившихся в поцелуе губ: шампанского, шотландского виски, кентуккский бурбон с мятой, красное вино из долины Нейп в Калифорнии, бренди, дар Франции. Гретхен, притянув его голову к себе на грудь, уткнулась носом в его густые шелковистые волосы.
- Боже! Я мечтала об этом весь день! - прошептала она. Она все сильнее прижимала его голову к груди, гладила ее, как солдата-подростка. Вилли быстро расстегнул две верхние пуговички на ее платье, поцеловал ее в ложбинку между грудей. Через его лежавшую удобно, как в колыбели, голову она видела спину водителя. Он был занят своими красными, зелеными, желтыми светофорами, спешившими, как всегда, пешеходами, и что делают позади него пассажиры, ему было безразлично - это их личное дело. Он в упор смотрел на нее с фотографии освещенной таблички. Мужчина лет сорока, с блестящими, бросающими ей вызов глазами, наверняка с больными почками человек, видевший все на свете, знавший всех в этом громадном городе. Илай Лефкович - большими буквами написано на картонке, таково было распоряжение полиции. Гретхен никогда не забудет ни его имени, ни фамилии. Ах, Илай Лефкович, никогда не подглядывающий возничий любви. В этот час движение на улицах не было столь оживленным, и он на большой скорости гнал свою машину в верхнюю часть города. Еще один последний поцелуй ради Илая Лефковича, и она застегнула платье, вполне приличное, даже если она вдруг окажется в свите невесты.