Он посмотрел на Питера с вызовом. Тот потянулся и сладко зевнул.
- Вы эгоисты. Вы паразитируете на шее общества, которое отвергаете, - снова бросил перчатку Конрой.
- У вас съехал галстук, - дружелюбно молвил Питер.
Но Конрой не хотел мира.
- Вы говорите о любви, а ведь первое, что вы сделали, нанесли удар в самое сердце родителей, сбежав от них. А они - эти чёрствые собственники - отдавали вам всё: внимание, деньги. Они обучали вас, кормили!
Питер поднялся, потёр ладонями плечи. Ему всё ещё было холодно. Сказал:
- Неужели вы всерьёз думаете, что можно и дальше так жить, как вы живёте?
- Как "так"? Как "так"?! - встрепенулся Кон-рой. - Ну, скажите, что нужно было моему сыну? Я вице-президент хорошей фирмы. У нас отличный дом. Я работал по двенадцати часов в сутки, потому что хотел для него только добра. Я купил ему "мустанг". И вот…
Конрою хотелось, наверное, выложить все те аргументы, которые он не успел поведать сыну и которые родились в долгие часы воображаемых разговоров с ним, в долгие дни и ночи блужданий по непонятной ему стране Хиппляндии.
- Может быть, ему нужно было стать самим собой? - мягко сказал Питер.
- Ерунда! Заумь! Я отказываюсь понимать.
- В этом всё дело.
- Мне трудно с вами разговаривать, - сказал Конрой, явно сдерживаясь. - Вы лишились способности мыслить согласно нормальным законам человеческой логики. Вы изобретаете свою логику. Между нами интеллектуальная стена.
Питер засмеялся. Он смеялся легко и свободно. Этот безжалостный смех взорвал Конроя.
- Лицемеры! - сказал он тихо. - Вы говорите о любви и добре, а каждый день у вас здесь разврат, грабежи, насилия и даже убийства.
Он повернулся ко мне:
- Две недели назад девочку убили, мерзавцы. Невинную девочку. Наговорили ей вроде того, что он тут нам плетёт, она пришла - доверчивая. А её изнасиловали вдесятером и потом убили.
Не оборачиваясь к Питеру, он бросил:
- Это правда?
Питер хотел что-то сказать.
- Нет, вы мне ответьте, это правда? - с угрозой повторил Конрой.
- Правда.
- Где же любовь? Где же добро? Вы говорите - долой собственность, долой деньги. А кто наживается на продаже наркотиков? Да ваш же знакомый теоретик и наживается. А этот парень с мухой в пробирке - ведь он получает жалованье от туристской компании. Все вы - актеры. И с удовольствием грабастаете деньги за свое лицедейство. Бусики, сандалики, рванье. А пойдите купите сандалики - стоят подороже, чём выходные туфли у Флоршейма.
Питер опустил голову. Конрой понял это как капитуляцию.
- Так что же вы всем голову морочите?! Зачем вы увели моего Эрика? Ведь он поверил в идеалы. Поверил!.. А вы такие же подлецы, как…
Вдруг Конрой стремительно отошёл от нас и стал перебегать улицу, что-то крича длинному человеку в кожаной короткой тужурке. Тот стоял на мостовой возле приземистого длинного мотоцикла, блестевшего под жёлтым закатным солнцем, как маленькая таиландская пагода.
Человек в тужурке, увидев Конроя, сделал движение к мотоциклу, но Конрой снова крикнул, подбежал и начал быстро что-то доказывать мотоциклисту. Тот отрицательно качал головой. Тогда Конрой вынул бумажник и принялся отсчитывать деньги. Мотоциклист всё ещё качал головой. Но деньги взял. И что-то сказал Конрою, а Конрой быстро записал в книжку.
Затем мотоциклист сел; на свою пагоду и, взревев немыслимым мотором, умчался. А Конрой, побледневший, как мне показалось, направился в нашу сторону.
- Мы уходим отсюда, - вдруг сказал Питер.
- Кто уходит? - не понял я.
- Настоящие.
- Куда?
- Не знаю. Куда-нибудь. Здесь больше нельзя. Здесь нас превратят… здесь нас уничтожат…
Я вдруг увидел слёзы. Они, не выливаясь, стояли в глазах Питера. Потом одна покатилась по щеке, оставив после себя перламутровую дорожку, и повисла в его англо-украинских усах.
* * *
Конрой был возбуждён. Он даже не взглянул на Питера.
- Наконец-то. Он давно меня водил за нос. Давно… Все обещал адрес сына. Деньги вымогал, конечно, подлец. А сейчас дал.
Он похлопал себя по карману пиджака, где лежала записная книжка.
- В шесть у меня встреча.
- С сыном?
- Нет, пока только с его товарищем, - невесело усмехнулся Конрой. - Мерзавец, пятьдесят долларов взял за адрес.
Он посмотрел на часы.
- Осталось полчаса. Тут недалеко. Хотите со мной? У вас действительно лёгкая рука.
Я попрощался с Питером. Тот вяло пожал руку. Конрой не удостоил его даже взглядом.
У нас еще было время, и по дороге я зашел перекусить в пиццерию. Конрой остался на улице.
Лысый хозяин-итальянец в майке поверх брюк, раскручивая на кулаке тонкий лист теста, спросил деловито:
- Синьор - газетчик? Тут вашего брата - как пчёлы на мёд. Доходная тема. Хе-хе… не обижайтесь.
- Я не обижаюсь.
- Пицца? Равиоли? А то вот могу предложить хиппирожок… До меня никто не додумался. Девяносто центов штука…
Хиппирожок представлял собой кусок полусырого говяжьего фарша с луком - в тесте.
- В других местах точно такие же пирожки, я, помнится, едал под другим названием, и стоили они втрое дешевле.
- А идея?! - возразил хозяин и пожаловался: - Только теперь разве идею удержишь! Разворуют мигом. Первый Джек украл. Вот на том углу. Из "Пьяного дельфина". Назвал "хипблинчики". Я ему: жулик ты, Джек. А он: не хиппирожок, а хипблинчик - и баста. И. "Пьяного дельфина" переименовал в "Хиппьянку". А ведь идея всё-таки моя, правда, синьор? Как вы думаете, можно мне подать в суд?
Я сказал хозяину, что видел в Нью-Йорке бутерброд с ветчиной, который теперь называется "бутерброд с любовью", а сосиски - "горячие цветы".
- Да ну?! - всплеснул тот руками. - Вон куда упёрли идею. Бандиты!..
Я не стал расстраивать хозяина рассказами о том, что выношенная им идея хиппирожка давно уже процветает на более высоком коммерческом уровне. Спорый Голливуд сразу же произвёл несколько фильмов о хиппи. (Как выразился продюсер: "В больших городах, конечно, не пойдёт, а в маленьких, на Юге и на Среднем Западе, ничего, сожрут!") В кабарешках уже идут программы под названием "Хиппи, любовь моя". Есть радиопрограмма "Власть цветов". Выпущены в несметном количестве нагрудные значки с лозунгами хиппи. Продаются - и довольно дорого - хорошо потрёпанные предметы хиппитуалета - отличные парики и бороды - для детективов и для тех, кто хочет пожить в роли хиппи на уик-энд, а в понедельник вернуться в отчий дом к чистой пижаме и горячей ванне. Уже прославились на всю страну своими заработками хиппиджазы. Уже в кровь дерутся рэкетиры за обладание рынком цветов, любви и добра.
Ничего этого я не рассказал лысому кулинару. Он, конечно, и без меня знал об этом.