* * *
Вот несколько выдержек из выступлений членов Национального общества родителей сбежавших детей:
"Сын сказал мне: "Ваша семья пронизана концепцией собственности. Вы - со своими автомобилями, телевизионными приемниками, своими накоплениями, - вы так смертельно дезориентированы. Только среди бедных - надежда. Что бы ваши дети ни совершили, это всегда будет здоровее того, что натворили вы…""
"Мой приехал к нам на рождество. Он был страшен. Ездил по снегу на трёхколесном велосипеде своей младшей сестры. Соседи убрали своих детей с улицы. Боялись. Люди сторонились его…"
"Мне стыдно признаться, но мне нелегко с ним. Я раздражаюсь. Иногда мне кажется, что я не люблю его…"
"Вы думаете, они признают себя больными или виноватыми? Ничуть! Они считают, что в лечении нуждаемся мы".
"Мы спрашиваем самих себя: "Что произошло? Что случилось? Может, мы зачали их в полнолуние? Или еще что-нибудь?""
* * *
Конрой схватил меня за рукав и втащил на тротуар. На месте, где я только что стоял, бесшумно пришвартовался похожий на океанский лайнер туристский автобус. Из него выпорхнули десяток голубых и розовых старушек, пять загорелых седых джентльменов и морячок застенчивого вида в белой шапочке, похожей на тарелку для компота. Сразу возник и повис в воздухе густой стук пишущей машинки - старушки защёлками своими автоматическими фотокамерами.
С десяток лог на тротуаре поджалось. С полдесятка живописнейших фигур поднялось с асфальта и величественно удалилось.
Экскурсовод был деловит, быстр и равнодушен.
- Моя фирма рада приветствовать вас в знамени том на весь мир районе Хэйт-Эшбери, где впервые поселились так называемые "бегущие дети", или "цветы-дети", или ещё - "хиппи". Недаром Сан-Франциско считается международной столицей хиппи. В разных странах их зовут по-разному. В Японии, например, "фуцентоку", что в переводе означает "сумасшедшее племя". На мой взгляд, это самое правильное название, потому что только, простите меня, "фуцентоку" могут бросить обеспеченную жизнь, любящих родителей и приехать сюда, чтобы жить в грязи и нищете…
Пишущая машинка била со скоростью двух тысяч знаков в минуту:
- Обратимся для примера к одному из представителей этого племени. Эй, кид, на минутку…
От стены отделился высокий парень. На нем солдатское грубое одеяло с дыркой посредине. В дырку продета голова, и одеяло висит на плечах на манер мексиканского хоройго. Из-под одеяла видны только босые грязные ноги в завернутых до колен штанах. На лбу нарисована петуния. На шее висит стеклянная пробирка на кожаном ремешке. Пробирка заткнута пробкой. В пробирке, если я не ошибаюсь, ползает муха…
- Скажите, пожалуйста, кто ваши родители? - спросил экскурсовод парня, отворотившись от него вполоборота, как это делает, если вы замечали, белый клоун в цирке, бросая свои реплики рыжему и заранее зная, что тот ответит.
- Мой отец миллионер в Техасе, - лениво сцедил парень.
Кто-то из владельцев грязных ног на тротуаре заржал.
Экскурсовод кивнул одобрительно.
- Зачем же вы покинули семью, странный человек?
- Вызов обществу, - равнодушно отозвался парень.
- Вы живёте здесь инкогнито? - Экскурсовод продолжал обращаться к экскурсантам, а не к парню.
- Абсолютно. Я не могу открыться, меня схватит полиция.
Одна из старушек - сиреневые цветочки в голубых локонах - ахнула и наставила на беглого миллионерского сына фотокамеру.
- За четвертачок? - спросил парень в одеяле.
Старушка растерялась:
- Я за снимки не беру.
- Я беру, - веско сказал наследник миллионов. - Не вам четвертак, а мне. - И он требовательно выпростал из-под одеяла грязную руку.
Старушка, порывшись в ридикюле, высыпала ему в ладонь несколько монеток. Рука снова исчезла под одеялом. Старушка пыхнула голубым светом.
Другая старушка - розовые цветочки в сиреневых локонах, вуалька с блёстками - робко спросила, указывая на пробирку:
- Скажите, а зачем там муха?
Парень помолчал, обдумывая ответ. Потом сказал:
- Просто так.
- Гм, - покачала головой старушка. - Как же она не задохнётся?
Парень посмотрел свысока, ответил раздельно, со значением:
- Дырка в пробке, мэм.
Конрой дотронулся до моего плеча:
- Пойдемте.
Мы долго шли по улице. В воздухе носились обрывки газет и какое-то, тряпьё. В лавчонках торговали кожаными ремешковыми сандалиями и бусами из каштанов и миндаля.
К нам подошли двое просвечивающих на солнце пареньков.
- Кофе, сэр, - сказал один из них.
- Что кофе? - не понял я.
- На кофе, сэр. Какую-нибудь мелочь. Может быть, гривенник или четвертак.
Я достал четвертак. Конрой заложил обе руки в карманы брюк и выпятил вперед впалый живот.
- Ну и что дальше? - спросил он ребят, раскачиваясь с носка на пятку и обратно.
Ребята, видно, не очень поняв, что он от них хочет, стояли перед нами, переминаясь с ноги на ногу и пощипывая свои еще не растущие бородки.
- Что же будет дальше, милые?
Пареньки молчали.
- Нет, это всё-таки очень интересно. Может быть, вы расскажете иностранному журналисту, как вы собираетесь жить дальше, к чему, собственно, вы стремитесь и чего добиваетесь?
Один из пареньков доверчиво улыбнулся:
- Быть самими собой и получать удовольствие.
- Очччень хорошо. Получать удовольствие! А если и я начну получать удовольствие, тогда что? Или вот он, журналист?
- Тогда будет прекрасно! - сейчас оба паренька улыбнулись. - Именно этого мы и хотим.
- У кого же вы тогда будете просить свои четвертаки? - предвкушая торжество, посмотрел на меня Конрой.
- Так ведь денег не будет. Всё будет общее. Пошёл - взял что хочешь, - они глядели на него удивлённо.
- А кто же будет производить это самое "Что хочешь"?
Пареньки пощипывали подбородки, один чесал босой пяткой икру.
- Кто? - раздраженно переспросил Конрой.
Один из них пожал плечами, другой виновато улыбнулся. Оба повернулись и ушли.
Конрой ничего не сказал. Только посмотрел на меня выразительно.
"Кто такие цветы-дети? Цветок-дитя - это молодой человек или девушка, принадлежащие к новому поколению. Оно чутко и верит в идеалы. Оно верит, в любовь, красоту, мир, понимание, свободу, участие и помощь друг другу. Цветы-дети пытаются изменить мир воздействием своих идеалов.
Они любят выражать самих себя, через кольца, бусы, цветы. Цветы прекрасны, потому что они - часть природы. Цветы прекрасны, полны мира, никому не приносят вреда, а только украшают жизнь. То же самое и цветы-дети…"
(Из сочинения ученицы школы "Грейт Нек" на Лонг-Айленде)
ЖАЛОБА БАКАЛЕЙЩИКА ДЖОНА МЭЛРЕДИ:
"Понимаете, приходят два длинноволосых и, не спрашивая разрешения, лепят какой-то свой плакатик на витрине моего магазина. Что-то там такое насчет отношения к ближнему. Я их, конечно, спрашиваю: "Вы что же, говорю, нет у вас никакого уважения к частной собственности, что ли?" Знаете, что они мне ответили? Ничего не ответили, вот что! Сказали только, что я болен, засмеялись и ушли".
Однажды, ещё мальчишкой, в школе я видел под микроскопом живую клетку, зараженную микробами. Я помню ограниченное пространство, усеянное мельчайшими движущимися организмами. Их было несчетное количество. Они беспорядочно и быстро передвигались, сталкивались, соединялись в группы, делились и разбегались снова.
Когда я впервые попал на балкон для экскурсантов в Нью-Йоркской бирже, я сразу вспомнил ту картинку под микроскопом. По желтому полу, усеянному бумажками "продай-купи", на первый взгляд беспорядочно бегали сотни людей в одинаковых светло-серых или кремовых пиджаках. Сверху видны только плечи и набриолиненные или лысые головы клерков и маклеров. Они вертятся вокруг невидимого бога. Сам бог не присутствует. Его не всегда понятные действия угадываются лишь в призрачном мелькании цифр, обозначающих, сколько стоит акция в эту минуту, в эту долю минуты. Бог где-то рядом. Где тишина и величие. А здесь его приёмная - шумная и бестолковая.
И вот в один прекрасный день на балкон для туристов, на которых клерки внизу обычно не обращают никакого внимания, пришли хиппи. Человек десять - пятнадцать. На этот раз, чтобы не вызвать подозрений, они были одеты довольно прилично. Даже при галстуках. Постояли некоторое время спокойно. Посмотрели на кипение серо-кремовой массы внизу, послушали объяснения гида. Потом кто-то из них крикнул: "Э-гей!"
Несколько десятков клерков приостановили свой ритуальный бег внизу по навощенному полу и с озабоченным удивлением, посмотрели вверх на галерею. Остальные продолжали движение. И тогда хиппи принялись спокойно вынимать из карманов зеленые бумажки и бросать их с улыбкой вниз - клеркам. Бумаженции летели медленно, как сухие листья с дерева, планируя на горячей воздушной волне, выдыхаемой сотней клерков.
И тут остановилось всё движение внизу. Целиком остановилось. Остолбенели с поднятыми вверх головами клерки и маклеры. Открыли рты. Потому что сверху, с балкона, к ним летели не простые бумажки зелёного цвета, а доллары… доллары!.. НАСТОЯЩИЕ ДОЛЛАРЫ!!!
Клерки всё стояли неподвижно. А сверху всё падали доллары, а хиппи всё улыбались спокойно и загадочно, как десяток Джоконд.