Вот так я с ней и живу. То поспорим, то поругаемся, а то просто поговорим. А куда деваться-то? Какая – такая, а все ж таки своя… Да, если уж совсем на чистоту, куда мне без неё? Когда совсем один, к кому обратиться? К тому ж моя не хуже чем у других, а может даже и получше… А все потому, что я с ней иногда строго, простым разговорам меру знаю!
Да, каждый со своей-то совестью по-разному. Другой раз опять же лежишь на диване, опять каналы по кругу гоняешь, глядишь, скажем "Человек и закон" или "Криминальная хроника" или там "Час суда", а то и просто "События и происшествия". И вот стоит человек, сокрушается, слезы льет, да руки(только тут уж не от радости) заламывает, и глаза не от восторга закатывает, и видишь и понимаешь да иной раз и веришь: не хотел, как-то само оно вышло! Может так-то оно так, да только почему вот так-то?
Ведь он свою совесть в клетку ни разу не сажал! А потому что в клетку, это не самое страшное. Он ведь хотел, как лучше! Он же ее перину мягкую, да деликатесы всякие, что б по пустякам не тревожила. И того не заметил, что ей это уже и понравилось! Иной раз она и видит и знает, что человеку подсказать надо, да вот только лёжечи язык вяло повернет, братца своего локтем подтолкнёт, пробормочет чего (потому как рот сладостями набит), сбоку на бок перевернется и ладно…
А уж когда человек глупостей наделает, только тогда кой-как вскочит, пухлыми ладошками по бокам своим округлым захлопает, запричитает: "Недоглядела! Ай, недоглядела!" И братца своего вперед себя вытолкнуть норовит: "Глядите, люди, глядите!" И в шею братца то своего рукой нагибает, да кланяться заставляет. Глядишь, человеку какое-такое и снисхождение…
А есть и такие, что еще в детстве совесть да стыд из себя выжили или просто потеряли, а на их место какую гадость приютили, другим людям и не ведомую. Другой с малых лет Злость да Зависть (тьфу ты! их с большой буквы? Велика честь!) злость да зависть (вот так справедливей!) холит да лелеет. Ну, злость-то, скажем, у каждого есть. Но ежели ее, как собаку сторожевую на цепь, то ничего-то особо страшного и нет.
Как совсем без злости-то? Совсем без злости тоже нельзя. Она иной раз даже и на пользу. Иной раз в трудную минуту и поможет. Когда уж дело-то совсем не ладится. С цепи ее спустишь, она к этому делу, которое, как в трясине завязло, с лаем кинется, впереди себя отару слов матерных гонит. Дело, глядишь с места и тронется. Но это только уж в исключительных случаях. Да и то, как только дело пошло – злость на цепь. А то ведь дай волю, она это самое дело и загубить может.
И вот живут те, что уже и без стыда и без совести, жизни радуются. И плевать им, что всем давно видно и понятно, что ни стыда не совести у них не сегодня или вчера, а вообще нету!
Кто человека давно знает, еще может и вспомнит, были они у него когда вообще или так без них и родились. Говорят, и такое бывает, что без них рождаются, да только не верится что-то. Ежели правда, то это и нелюди вовсе. Что о них говорить?
А вот кто эту злость с завистью с детства выхаживает да выкармливает, тут уж целая трагедия. Да только не самим людям. Они только рады, что зависть со злостью оргии устраивают, быстро размножаются, пакости плодят. И пакостей этих столько, что на всех, если что не так, хватит.
Пока я с совестью отношения выяснял, не заметил, как и у нужного подъезда оказался. Вот ведь, думаю, только начни с ней разговор, о других делах и забудешь. Я же причину, так и не придумал. К себе-то у меня вопросов нету. Знаю, зачем шёл. А для него пока только: "Привет! Как отдыхается? Чем занимаешься?" А спрашивать и думать одновременно не всегда и получается. А что делать? Придётся.
Палец-то уже кнопку надавил и шаги слышатся. Он открыл и с удивлением то на меня, то на часы.
– Ты что бегом бежал?
А я знаю? Не могу ж я сразу несколько дел делать! Голова разговорами была занята, а ноги сами несли. Может и бежали. Адрес знали, организму посочувствовали. Может организм с ними силами последними поделился. Он ведь больше меня заинтересован. Вот весь я и с головой, и с ногами, и с организмом выходит и уложился раньше времени. Он мне:
– Ну, проходи. Да при этом не извиняется, что, мол, в комнате не прибрано, давай на кухню. Ишь, думаю, как я тебя заинтересовал, раз такие почести! В комнату проходим, а там пока на столе пусто. Только рекламки эти, газета какая-то и КНИГА! В голове опять всё и сразу! Вот он думаю повод.
Он вроде книгу так под газетку спрятать хочет. Не думал, что ноги у меня своё дело знают и меня так быстро к нему доставят. Поэтому и к приходу моему не успел подготовиться. А я в кресло развалился и уже ни "как отдыхается?" ни "чем занимаешься?" А зачем? Спалился, парень. Ему ведь тоже лишние разговоры на работе ни к чему. И так за своего особо там не держат. А ежели я его сдам? Понимает, теперь я хозяин положения.
Поэтому он сразу к бару, а я книжку эту к себе. Листаю да молчу. Смотрю, он кроме бутылки не один, а два стакана берёт. Значит, оправдываться будет. Ну-ну, послушаю. Он, значит, разлил, при этом про жару, про когда наконец дождь будет…
Стаканы подняли, чокнулись: "Ну, будем!" Выпили.
– Ну и чего мы тут читаем? – спрашивю.
Он закашлял, прям, как я в автобусе, только что не чихнул и сразу по второму наливает. Опять: "Вздрогнули!" Выпили. Вот теперь и ясность в голове. Теперь и поговорить можем. А я когда выпью, в отличии от многих, добрею. Ты меня главное не зли.
Да и благодарность сразу какая-то к нему. Ладно, не буду, вижу, ему и алкоголь пока еще не помог. Волнуется в самом, что ни на есть прямом смысле. От затылка до пят. Да слева направо и обратно. Я ему и говорю:
– Вчера, когда по делам ездил, тоже в книжный заходил. Замер, смотрю. Выжидает в чем подвох. А тут хоть в голове ясность, да в животе недоразумения начались. Чего это он такого наливал, но крутить стало нереально. Именно крутить, а не мутить. Рекламку я по понятным причинам брать не стал. Зачем, если рядом газета? К тому же вижу уже читаная. Я газеты лист беру и к туалету. Раз, думаю, я раньше времени пришел, то ты и там не подготовился. Он меня:
– Ты куда?
– Да крутит что-то.
Он:
– А так ты всю бери, там на второй странице…Я ему договорить не дал:
– Да зачем мне вся? Говорю же, крутит. Он совсем уж растеряно:
– Так ты газету взял для того чтоб…?Я уже на бегу:
– Нет, бля! Читать буду!
А в туалете у него бумага. Самая, что ни на есть туалетная. Может у них вчера гости были? Не для меня же он её сюда повесил? Если уж так готовился, то первым делом книгу бы спрятал. Ну и ладно. Зря выходит я ему газету помял.
Вернулся я в комнату, лист газетный назад положил, рукой разгладил. Пока в туалете был, для себя уже всё решил. Будь я без стыда и без совести, мог бы ему этого и не говорить. Держал бы его на поводке, до тех пор, пока он от ежедневного напряжения не уволился бы.
Нервы то у любого сдать могут, ежели каждый день боятся, а ночами кошмарами мучаться от вопроса: "Сдаст? Не сдаст?" Он за книжный зацепился. Вижу, в руки себя взял. И меня проверить решил: вру, не вру? Спрашивает:
– А что за магазин? Но я спокоен. Правду и говорю:
– Да этот… ну, что напротив стройматериалов… как он там?
Он аж повеселел и сам мне название говорит и вслух удивляется:
– Придумают, тоже! Если в переводе, то для людей получается. Как будто и так не ясно. Или по-ихнему, те кто не читает, вроде как и не люди? Вот тебе, думаю, названьице, если не врет, конечно. Вот значит он почему на работе со всеми так! Может это он при мне так удивляется? А на самом деле с тем названием согласен? Значит и меня ты за человека не считал? Хотел было уже злость будить, да передумал. Не он же название это придумал. (Потом я даже съездил, да на бумажку название переписал: HOMO SAPIENS.)
Стал я вроде вслух рассуждать:
– Книг много, а народу то маловато. Больше ходят, чем покупают, – а сам при этом на стаканы показываю.
Он наливать, да смотрю что-то как-то непонятно мне. Сам-то уже не волнуется, а бутылкой как-то в стакан попасть не может. Видимо последствия нервного перенапряжения. Успокоился, и его тут же разбирать стало. Да и речь не та. А сам мою мысль продолжает: – Да не покупают, потому что пишут сейчас х**ню всякую.
Я ему шутя:
– Что ж ты так? Где ж ты слов таких набрался? Ты ж книжки читаешь, там таких слов то не печатают. А он мне:
– Чего? Ты сам-то чего читаешь? Ни разу не встречал? А ну дай!
И книгу у меня из рук выхватил и давай листать. Когда нашёл, чего искал, развернул и (ишь, ты, осмелел!) мне прямо так в лицо суёт.
Именно в лицо (морда у меня с утра была, может вечером опять будет, а сейчас принял самую ту норму, когда все на свое место стало) Читаю, точно. Так прямо и написано: БЛЯДЬ. Кто там эта блядь и почему не важно, но вот она у меня прямо перед глазами. Ну, не врёт!
Выпили мы за эту блядь и вижу, что понимать начинаю, почему на работе его пьяным никто не видел и компаний наших он избегает. И почему говорят, что пьёт только по праздникам, но до упаду. Нормальной бабе, того что мы с ним сейчас выпили, только для аппетита, а он уже и икает и головой встряхивает. Но виду подать не хочет.
И дальше говорить продолжает. Понимает, что слушать он уже не в состоянии. Ему теперь чужие речи любым голосом, как ребёнку сказка на ночь или колыбельная. Ладно, думаю, говори, на сколько сил хватит.
А он вдруг замолчал, видимо ход мыслей потерял, найти не может. Я ему подсказку.
– Если, – говорю, х***ню пишут, так зачем им это надо? О! Кажется, помогло, мысль догнал:
– Как, зачем? Это ж тебе не за станком стоять. Они за книгу знаешь, сколько получают?